Влюбленные в море

— Сеньор де Морадо, при всем моем уважении, в это верится ровно настолько, насколько и в Господа Бога, пославшего на мир страшную кару.

— О, сеньорита не верит в Бога?

Чита с досадой подумала, что за язык ее никто не тянул, а вещи она говорит явно лишние.

— Я верю в удачу и в то, что мир этот — для людей. А Богу нет до нас дела, — резко ответила она, удивляясь самой себе.

Как пришла она к этому? Сказалась ли набожность матери, ее слепая вера, или оказали влияние команда да всяческий сброд, с которым приходилось общаться, но желания поклоняться Всевышнему Лючита в себе не чувствовала.

Опять эта мягкая улыбка будто в ответ на мысли, свет золотых глаз.

— Вы не правы, Лючита. Я вам кое-что покажу, но не сейчас, конечно. В один из ясных дней возьмем пару лошадок и прокатимся немного. А сейчас, возвращаясь к нашей теме, хочу спросить: что вы думаете о современных достижениях науки и возможностях их применения?

— О чем именно вы желаете поговорить?

Чита понимала прекрасно, что ее не слишком богатых знаний явно недостаточно, чтобы вести полноценную полемику, но сеньор де Морадо то ли искусно подыгрывал ей, разговаривая на равных, то ли и вправду не замечал неосведомленности, наслаждаясь беседой.

— Паровые машины и корабли. Что об этом вы думаете?

— Ммм... думается мне, все это слишком дорого и опасно. Я своим кораблем рисковать не стала бы.

— А если бы стали? — спросил он, наклоняя голову к правому плечу.

Лючита рассмеялась звонко.

— Точно не стала бы.

Разговоры эти продолжаться могли долго, пока слуга не стучался в дверь, напоминая тактично, что уже вечер, и сеньора де Морадо велела на стол подавать не позднее, чем через полчаса. Лючита от ужина непременно отказывалась, принося свои извинения и пожелания приятного аппетита.

Закаты она предпочитала встречать в порту, каждый раз удивляясь той грани, переходу между светлым временем суток и темным.

* * *

Капилья-де-Санта-Мария-де-Ондурас-Реконсилиадора оказалась скромной деревушкой, и если бы не сеньор де Морадо, Лючита ни за что не нашла бы ее в лесах предгорий. Сама поездка, занявшая половину дня, показалась даже приятной, не испортили настроения ни зной, ни отвыкший от конных прогулок, и оттого ноющий, организм. Потому, когда из-за деревьев выглянули первые дома, девушка не испытала по этому поводу буйной радости, лишь удивление.

— Сеньорита Фелис, помните, вы говорили, будто бы Богу нет дела до тех, кто живет на земле? Пока мы не добрались до нашей цели, хочу рассказать вам историю. Одного из основателей Пуэрто-Саградо звали Луис-и-Барра...

...чистокровный хистанец, отважный и горделивый, настоящий воин, он пришел из-за океана завоевателем. Сопротивления конкистадоры встречали мало, да и что могли противопоставить полуголые дикари блестящим, словно солнце, людям с жалящим на расстоянии оружием. Поселение ютилось уже на побережье, а экспансия продолжалась. С двумя десятками верных людей и индейцами-проводниками Луис-и-Барра дошел до здешних земель. И — все. Двадцать человек сгинули, будто не бывало. Сам благородный дон добрался до корабля через неделю, измотанный и полуживой, он все твердил, что нет в его сердце зла, и надо построить часовню. Его посчитали умалишенным, а в леса выслали очередной отряд. Стоит ли говорить, что и тот пропал бесследно, а капитан вернулся, бормоча не более вразумительно, нежели первопроходец. Этого расспрашивали подробнее и выяснили, что привиделась ему во сне Дева Мария, которая говорила ласково, но настойчиво, и уверяла не ступать далее, ибо нет радости для души в завоеваниях и разрушениях чужих святынь. Также велела она построить часовню там, "куда укажет ее перст".

Сеньор де Морадо остановил коня, вздохнул тяжко, спешиваясь. Лючита глянула на него с сочувствием, вспоминая, что сеньор этот, крепкий еще и статный, годится в отцы ей, если не в деды. А туда же — на лошадях ездит, фехтует и дерется, будто дьявол, пьет вино, говорит о вечном.

— Вот она, часовня.

Девушка обернулась, проследив за его взглядом. Маленькая, сложенная из серых камней, Капилья-де-Санта-Мария-де-Ондурас-Реконсилиадора, давшая имя деревне, внешне кажется несуразной для святого места, но есть в ней что-то, отчего притихнуть хочется и упасть на колени.

— А что же отряды те? — прошептала Лючита, дотрагиваясь до рукава алькальда.

Тот весь в задумчивости, и вопрос пришлось повторить:

— Отряды, которые с Луисом-и-Барра были, что они? Так и сгинули?

Добавить хотела: и это Бог Милосердный, если по воле его люди безвинные пропадают бесследно? Но не добавила, ибо какие безвинные среди тех, кто пришел на чужую землю с оружием?

— Мы слишком рано прибыли, сеньорита, я не успел довести историю до конца. Впрочем... идите, а мы подождем. И после я расскажу. Если вам захочется слушать. Идите. Да-да, внутрь.

Удивляясь дрожи в коленях и легкости в животе, Лючита шагнула к часовне. В церквах не бывала вечность, по большей части оттого, что не чувствовала святости в них. А наставника, чтоб побудить, рядом не оказалось. Вот и вышло так, что пташка, вырвавшись из дома родного, летала на свободе, по инерции лишь говоря Энрике не ругаться, когда тот чертыхался. А сама проникалась неверием.

Перед дверью, простой и крепкой, встала, перекрестясь.

— Мария Сантиссима... нет в моем сердце зла.

И шагнула в проем.

* * *

— Чита, черт тебя дери, да что с тобой?!

Девушка оторвала взгляд от книги, брови нахмурились сурово. Поведения брата она не одобряла, впрочем, такое часто бывало и в обратном отношении.

— А что со мной?

— Тебя подменили будто. Неделя прошла, а ты никому ничего не рассказываешь, больше молчишь. Ходишь, словно не в ладу с собой, бормочешь что-то...

Лючита погрызла нижнюю губу.

— И что?

— Ничего, — огрызнулся братец, — ты капитан, и команду волнуют твои состояния. Они, если надо, любого обидчика по косточкам разберут — не поморщатся.

— Знаю.

— И это все, что ты хочешь мне сообщить? — после паузы вопросил Кортинас.

— Да. Энрике, скажи честно, что тебе от меня надо?

— Рассказывай, что там было, в этой Капилье-де-Санта-Мария-де... в часовне той.

— Хочешь знать что-то — сам съезди, сеньор де Морадо проводника даст охотно. А рассказывать... словами не передашь.

И девушка вновь ушла в себя и книгу, которую, казалось, держала для виду лишь. Очередное поминание черта, сдобренное парой ругательств, осталось без ответа.

* * *

...отряд Луиса-и-Барра, сгинувший в лесах, не пропал бесследно. Люди выходили из джунглей парами и по-одному, так продолжалось семь дней. Они не помнили, где были все это время и как нашли путь к селению, в голове стучалось одно: дальше с войною идти нельзя. Примирительница не велела.

Так и остались нетронутыми земли от часовни и далее... еще долгое, долгое время.

* * *

— Сеньор де Морадо, я уж не знаю, чем она так впечатлилась в этой вашей часовне, но если вы не вернете нам сеньориту Фелис, я обещаюсь вызвать вас на дуэль.

Кортинас сказал это едва ли насмешливо, слишком много металла звенело в голосе.

— Братец, дорогой, не донимай хозяина дома, он тут не при чем.

Голосок Читы прозвучал за спиной, Энрике стремительно развернулся.

Сестра, как всегда, хороша. Красуется в новом творении Мэрисоль, белом с зелеными лентами, волосы рассыпаются темным шелком по плечам и спине. В руке мелькает веер, которым донья изящно обмахивается.

— Сеньорита Хуанес скучает, — девушка указала взглядом на подругу, которая безуспешно строила гримаску приветствия, слушая восхваления некоего пожилого сеньора.

Под черными усиками плеснула улыбка. Кортинас отметил кивком почтение, притянул за локоток Лючиту. Волосы у виска пощекотал его шепоток:

— Намекаешь, что пора бы мне и исчезнуть?

Чита присела в книксене, кусая нижнюю губу.

— Ваш брат волнуется, — подчеркнул очевидное сеньор де Морадо, когда Энрике ушел прочь.

— С ним такое часто бывает.

— Его можно понять. Я тоже бы волновался, будь у меня такая сестра... или дочь.

Девушка лукаво сощурилась.

— У вас ведь есть дочери.

Сеньор отмахнулся небрежно.

— Все давно уже замужем, произвели на свет по наследнику, живут тихой, спокойной жизнью. Ни одна из них, заметьте, не сбегала из дома с желанием бороздить моря. И капитаном фрегата не становилась.

— Это укор?

— Нисколько. Наоборот, восхищение.

Он предложил руку, ладошка Читы скользнула на предплечье, и пара, вышагивая чинно и отдавая приветствия благородным гостям, проследовала в сад.

— Вашу историю я частью знаю, слухи разные доходили, да и вы рассказывали. Стоит теперь поведать историю мою.

Так Лючита узнала, что алькальд Пуэрто-Саградо, достопочтенный Альберто де Морадо, был моряком. Не сказать, чтобы очень плохим, но не таким уж блестящим. Ему в семнадцать, как отпрыску известной семьи, доверили управление двухмачтовой шхуной Консепсьон, которую он успешно потопил месяца через три, напоровшись на рифы. Казалось бы, такое не прощается, и плакала карьера молодого человека, но судьба оказалась к нему благосклонна. Через год, плавая на бригантине с романтическим именем Амадо Луна, юный капитан схлестнулся в неравном бою с двумя олланскими кораблями: двенадцатипушечной Дальмой и десятипушечным Рааго. Положил большую часть команды, был ранен в левую руку, но выстоял, потопил одно судно и умудрился взять трофейным второе. Получил очередное офицерское звание и прощение семьи своей и королевской.

Рано женился, вновь заслужив неодобрение родных, так как невесту выбрал отчасти метиску: мать ее матери была из индейцев. С Кэтери, в католичестве Тринидад, Альберто прожил три года. Она родила ему двоих девочек и умерла родами третьей. Он, как всегда, был где-то в море...

Следующие пять лет прошли будто в бреду: начались стычки с инглесами, пираты более чем оживились. Сеньор де Морадо участвовал в кампаниях и на воде, и на суше, усмирял мятежных рабов и отбивал вражеские атаки. А в тридцать пришло назначение, и офицер королевского флота оставил службу морскую, чтобы сменить ее на службу не менее важную, но — сухопутную.

— Так я попал в Пуэрто-Саградо. Первое время казалось — дыра, задница чер... о, прошу простить меня, сеньорита. Воздуха не хватало, простора, палубы под ногами. Я же все умудрялся делать не так, как надо, а тут стал человеком важным, серьезным. Странно было. Но понемногу привык, полюбил этот город даже.

Второй раз женился, расширил дом, занялся делами: фортом, внутренней экономикой и торговыми связями. Жизнь стала ровной, размеренной, ценности поменялись. Романтика вечных странствий уже не прельщала его, недавнего мальчишку Альберто, а теперь сеньора де Морадо.

— ...теперь у меня восемь детей, пятеро внуков, красивая все еще жена, положение в обществе. А смотрю я на вас, сеньорита, слушаю... и начинаю завидовать отчаянно вашей жизни. Удачливости, красоте, силе духа, но больше молодости, тому факту, что у вас все еще впереди.

Он замолчал, да и Лючита голоса не подавала, смущенная откровением. Наконец сеньор произнес, по-отечески похлопывая по руке:

— Цените то, что у вас есть. И — берегите себя.

* * *

Санта-Мария-Реконсилиадора, нет в моем сердце зла, как нет и подлости. Склоняю голову пред ликом твоим, Примирительница, смиренно прошу о прощении. Много творила всякого, но больше от глупости да по велению сердца, горячего и молодого. Прошу о терпении, ибо много во мне дурной ярости, которая хлещет наружу, когда что-то идет не так, как того хочется. О стойкости прошу, ибо жаждется иной раз бросить все, и притвориться маленькой и несчастной, и прятаться в уголке, зажмурив глаза. О вере молю, ибо видится мне иногда путь мой черным-пречерным, и ведет он будто бы в пропасть. Молю о... любви... ибо во мне лишь благодарность и капля симпатии, но чудесного того нет, что сжигает сердца, возрождая из пепла. О, Мария Сантиссима, Пресвятая заступница наша, не оставь нас в беде... и в радости тоже.

Верю тебе.

* * *

Город остался за бортом. Уплывал все, теряясь в зелени, пока не стал точкой на берегу. Месяца в Пуэрто-Саградо хватило Лючите, чтобы затосковать по открытому морю, соленым ветрам, дням и ночам на палубе, по местам, новым и еще неизведанным.

Вместе с городом остались за бортом и сеньор де Морадо, удивительный собеседник и человек, по-отечески ее оберегающий, и Мэрисоль, ставшая за несколько месяцев подругой. Девушка, к морской жизни не подготовленная, в плавание отправиться не пожелала, и ей сняли домик, двухэтажный, с балконом. На втором этаже сеньорита Хуанес планировала жить, а на первом организовать мастерскую и заниматься тем, что очень любила: платьями, шляпками и веерами.

Остался и... Питер. Этот инглес долго не выражал желания подняться на борт Вьенто, и когда Лючита попросила его присмотреть за подругой, за обустройством ее на новом месте, он, похоже, даже обрадовался.

Они прощались на пристани и отводили глаза, стараясь не встретиться взглядом.

— Лючита, ты ж понимаешь, что делать мне на фрегате нечего, не морской уж я человек, и здесь пользы от меня гораздо больше, да и сеньорита Хуанес...

Он говорил что-то, но Лючита его не слушала, уходя все дальше в непонятную грусть.

— Я все понимаю, Питер. Ступай с миром. Нас уже ждут.

Она отвела взгляд, рассматривая блики на волнах. И лишь отойдя на два шага, девушка вновь обернулась и откровенно им залюбовалась.

"Питер... Питер, высокий и статный, светловолосый и голубоглазый, насмешливый, словно брат, и обольстительный совсем не по-братски, умный, честный и верный. Мой не-случившийся. Прощай"

Грусть обволакивала предчувствием. Чита видела омут и добровольно в него шла.

* * *

На борту, выведенное золотом на голубом фоне, красовалось: Viento. Корабль и летал, словно ветер, казалось, нет никого быстрее во всем Мар Карибе. Узкий корпус, паруса, будто вата над коробочкой хлопка, сработавшаяся команда. Девушка наняла еще канониров, матросов, солдат, и люди шли к ней, Лючите Фелис.

— Да с таким кораблем мы догнать можем любое судно! — в восторге говорил Беккер, сжимая кружку с ромом, и красное лицо его лоснилось от удовольствия. — А с капитаном нашим хоть в пасть к демону морскому идти готов — все одно выберемся. Ты бы, Чита, могла таких дел натворить... не даром же ты удачлива...

— Я и так всякого натворила. А удачливость... не думали ль вы, что удачливость моя есть недостаток ума практического, что это легкой степени безумие даже, и везет мне до тех пор, пока следую велению сердца и иду за судьбой.

Беккер почесал рыжий затылок.

— Судьба... удача... безумие... игры все это. И у тебя играть получается ой как!

Девушка усмехнулась. Игр она не любила, но побед это отменить не могло.

* * *

Время летело птицей, Лючита дней не считала, как не считала и городов, и фрахтов торговых, меняющихся один на другой. Команда несильно пока, но ворчала, что грех такой корабль как торговца использовать, тут и пушки, и скорость, и надежность бортов — все при нем. А она кофе и паприку возит. Экая неразумность!