Влюбленные в море

* * *

Море билось в исступлении о скалы. Неудобный спуск, узкая полоска пляжа, песок, мокрый и скрипящий, пена у ног. Лючита босиком вбежала в волны, штаны сразу намокли, от брызг увлажнилась рубаха. Плеснула в лицо воды, соленой и свежей, прозвенел колокольчиком смех. Нырнула, кувыркнулась, резкий толчок ног опустил на дно, поплыла вдоль, придавленная громадой моря, глаза широко распахнуты, волосы колышутся темными водорослями. Хорошо и радостно плыть так, будто морскому созданию. Легко отпихнулась от камня, позволила воде вынести себя на поверхность.

Энрике наблюдал с берега. Сестрица, легкая, подвижная, резвится в волнах, что качают ее подобно колыбели, нежно, бережно. Выбралась, мокрая и довольная, отжимает волосы.

— Ты никогда не боялась моря, — вздохнул восхищенно.

В темных глазах недоумение: как его можно бояться? И как можно не любить?

— Оно прекрасно, — ласковый взгляд, и тут же, — где обедать будем?

— Ты была когда-нибудь в Жемчужной Гавани?

Лючита улыбнулась, подпрыгнула от восторга на месте, чувствуя себя свободной и счастливой. Но тут же лицо омрачилось, в памяти всплыли карета, обрыв, сеньора Маиса... девушка вздохнула и поплелась за братом в гору.

* * *

Пуэрто-Перла славится ловцами жемчуга, ну и конечно, самим жемчугом: крупным, ровным, матово белым или розоватым, опаловым и даже черным. В предместьях растят сахарный тростник и батат, пилят дерево, бьют дичь, но вся жизнь у моря. Город вырастает уступками, узкими крутыми улочками, белеными домами знати и хижинами бедняков, вскипает садами и пахнет: цветами, рыбой, специями, морем.

Лючита крутит головой. Здесь все по-другому, Пинторескос куда как больше, шире и площе, а Пуэрто-Перла карабкается в горы, всюду ступеньки, улочки сбегают к морю под большим уклоном, дома одновременно одно— и двухэтажные, а гавань маленькая и узкая. Стоят на рейде два шлюпа и бриг, снуют у берега лодочки. Девушка в предвкушении обдумывает, куда направится сначала, в порт или на базар, или будет просто бродить по городу.

Надежд было много, но они не сбылись. Братец оставил в тесном номере таверны, сам ушел по делам. Время тянулось, духота вползала в окна, заставляя дышать глубоко и тяжко. Девушка не знала, чем заняться. По скрипучей лесенке спустилась вниз, круглолицый хозяин ласково, но настойчиво посоветовал ждать у себя, отправил прислугу — принести еды и разбавленного вина. Пришлось вернуться. Голые стены, кровать, стол и стул, небольшой сундук в углу — вот и все убранство комнаты. Ни книг, ни собеседников, за окном тоже ничего интересного, тупичок, белеет глухая стена.

Лючита мерила шагами комнату, зверея с каждой минутой. Стоило сбегать из дома, чтобы оказаться взаперти здесь! Высунулась в окно, покрутила головой. Никого, а по стене очень удачно вьется плющ. Недолго думая, перекинула ногу через подоконник. Спустилась, обдирая руки, шляпа покатилась по земле, но была поймана и водворена на место. Надвинула ее на глаза, одернула рубаху. Возможно, и сойдет за мальчика, одета непритязательно, худенькая и тонкая, волосы спрятаны под одеждой. Грудь перетянута лентами, чуть неудобно дышать, но стерпеть можно — в корсете куда как хуже.

Выбралась из проулка, запомнила дом, ноги понесли вниз по улочке, к морю. Оно лежало уютно в гавани, ласкаясь к берегу, большое, празднично-яркое. Вдохнула свежий воздух, улыбка изогнула губы. Счастливая, сощурилась на солнышко, расслабленно поводя взглядом.

Красавец бриг подобрал паруса, стоит недвижимый на шелковом полотнище. Плавные обводы корпуса, стройные деревья мачт, снасти, на первый взгляд путаница, а на деле — единственно возможный порядок. Одномачтовые шлюпы рядом с ним маленькие, невзрачные, отсюда кажется — чуть больше лодки. Люди суетятся в них, делают что-то.

На миг охватило желание глянуть поближе, рассмотреть, что и как делают, но подавила его, хоть и с трудом. Поглощенная зрелищем, не сразу заметила, что рядом собрались портовые мальчики, наглые, развязные и шумные.

Болтают что-то, но она не слушает, не хочет слушать, ведь рядом море, и какое ей до них дело. Им не нравится, очень, шумят, машут руками, один толкает вроде ненароком, стоит, прищуренный, ждет реакции.

Лючита вскинула голову, собираясь ответить резко и высокомерно, так, как привыкла. Ее дернули за поля, шляпа покатилась по плитам, от неловкого движения выползли волосы, непослушные, они рассыпались по спине. Стайка ахнула, заулюлюкала.

— Да это девица! А что это у тебя?

Мальчишка, не старше ее самой, сорвал с шеи кулон, подарок отца, самый первый, когда тот сунул в руки гладкий камешек, теплый и чуть влажный, и сказал, пряча смешинки в шоколадных глазах: "Будешь счастливой. Это дар моря". С тех пор берегла и носила почти постоянно. А тут какой-то нахал отберет...

— Отдай! — закричала Лючита.

— Поцелуешь, отдам.

Осклабился, отвел руку с кулоном, губы вытянулись для поцелуя.

— Ага, бегу уже, — прорычала девушка, чувствуя, как захлестывает ярость.

— Ну-ну...

— Иди ты!

Маленький кулачок впечатался нахалу в челюсть. Голова его дернулась, глаза стали огромными, скорее от удивления, чем от боли. Зло утер с подбородка кровь от разбитой губы, прошипел:

— Сучка, да я тебя...

Угрозы он не кончил, отшвырнул только зажатую в руке цепочку. Та по дуге полетела в воду, плюхнулась, подняв небольшой фонтанчик. Лючита, как была, прыгнула следом, море приняло нежно, в рот попала горьковато-соленая вода. Мощными гребками толкнула себя вниз, и еще, дальше. Здесь глубоко, запоздало подумала она, но останавливаться не собиралась. Внизу, отдаляясь, слабо мерцала цепочка, камень тянул на дно. Почуялся упругий толчок, кто-то почти без плеска вошел в воду. Еще чуть, думала она, а на уши давила тяжесть моря, сердце колотилось у горла, но гребла упорно.

Чужие руки схватили за талию, дернули вверх, потащили. Нет, брыкалась девушка, не хочу, пустите, но ее тащили уверенно и сильно. Плюющуюся и фыркающую, выволокли на мелкое место, и только там рассмотрела "спасителя". Высокий, широкоплечий ныряльщик, загорелый до черноты, смущенно прячет глаза под русой челкой, опасаясь прямо смотреть на девицу, облепленную мокрой тканью и волосами.

— Зачем?! — Лючита заорала, позабыв про хорошее воспитание. — Я плавать умею не хуже вас, не было нужды спасать меня, вас никто не просил! Я бы достала...

Стиснула руки, с тоской глядя в играющую бликами воду.

— Не достали бы, там глубоко, — пробормотал юноша, поднимая глаза. Они оказались серыми, серьезными и безумно красивыми.

Лючита вздохнула — что теперь толку спорить — и, по пояс в воде, побрела вдоль берега, ища, где бы выбраться. Юноша шел следом. Двигался он так, словно полжизни провел в морской стихии — легко, не встречая сопротивления, разрезая воду не хуже красавца брига. У пирса встретил Энрике, безупречно одетый, франтоватый, даже надушенный. Злой, как сто чертей. Вытянул наверх, прямо в любопытную толпу. Помог взобраться ныряльщику, девушка смотрела неприязненно, услышала обрывок разговора:

— Вы спасли эту безумную? Спасибо...

Рассыпался в извинениях и благодарностях, а у нее на глаза навернулись злые слезы. Мальчишки! Им и дела нет до нее, до ее интересов, они все лишь играют в героев, а ее считают маленькой девочкой, для которой и улица — опасное место.

Пошла, вскинув голову, сквозь толпу, не разбирая дороги. Братец догнал, грубовато отволок в переулок. Лючита дернула рукой, высвобождая локоть, глаза глянули зло.

— Ты с ума сошла! Где я тебя оставил?! Какого черта сбежала, безумная нинья?

— Не называй меня малышкой, сам-то больно взрослый стал.

— Чита, ты хоть когда-нибудь думаешь, прежде чем сделать что-то? Черт!

— Не ори, — тихо сказала девушка. Обида клокотала внутри, захлестывая, голос сел. Сказать хотелось многое, но она молчала, кусая губы.

Братец выругался. Запустил пальцы в короткие волосы, скривился.

— Ты будешь меня слушаться или...

— Или что? Отправишь домой связанной с кляпом во рту?

— Хоть бы и так, — огрызнулся он.

Лючита невольно улыбнулась, потеребила брата за рукав дорогого камзола.

— Братец, когда же ты поймешь, что я — не изменилась. Да, повзрослела, стала носить платья и драгоценности, даже на первом приеме была, но не стала другой. Я та же, хоть и выгляжу иначе. Мы слишком давно не виделись, ты забыл...

— Ты девушка.

— Значит, как ночью наперегонки плавать, я не девушка, а тут вдруг стала.

Сжал плечи, пронзил взглядом, синим, беспокойным.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Со мной ничего не случится, правда. Ну братец, перестань меня опекать.

— Не перестану, — мрачно пообещал он.

— Знаю, — вздохнула она, — знаю.

— Пойдем, горе ты мое.

На выходе из проулка маячила фигура в черном плаще. Ничего особенного, многие из тех, что претендуют на звание донов, носят плащи, а под плащами расшитые желтые куртки, рубашки с кружевом, узкие штаны, чулки и туфли с пряжками. Многие надвигают шляпу на глаза, то ли желая остаться неузнанными, то ли привлекая внимание своей горделивой надменностью. Многие, но увидев этого, Энрике подхватил девушку под руку и ускорил шаг. Не решаясь спрашивать, Лючита едва не вприпрыжку поспешила за ним. Ладонь прихлопнула ниже шляпу, возвращенную братом, мокрую и жесткую. Волос не видно, она снова мальчик, слишком худой для своего роста.

— Дон Энрике Кортинас, если не ошибаюсь.

Это не звучало вопросом, да по сути им и не было. Незнакомец пошел навстречу, голос его, мягкий и вкрадчивый, показался неприятным.

— Не ошибаетесь.

Брат остановился так, что Лючита оказалась за спиной. Хотела посторониться, но он пихнул сердито локтем.

— Вы, верно, не помните меня, я давний знакомый вашего дяди, сеньора Альтанеро.

По спине пробежала волна дрожи, выглядывать сразу расхотелось. Ее нашли? Так быстро?

— Отчего же, помню. Дон Аугустиас Эррада. Мы встречались как-то в Пинтореско, вы были с женой, доньей Переттой. Великолепная красавица, кажется из Ильеты. Нуэве-Ильеты, конечно.

Мужчина вежливо кивнул, отдавая дань хорошей памяти и хорошим манерам. Назвать донью Перетту красавицей — надо обладать изрядной смелостью или наглость, а то и сочетать оба качества.

— Какими судьбами в Пуэрто-Перле?

— Путешествую.

Краткости Энрике позавидовали бы монашки-затворницы, и сеньора Эррада подобный ответ не удовлетворил.

— Ваш дядя говорил, что вы весело проводите время, и только.

— Он склонен к резкости суждений, но имеет на то право, чего нельзя сказать о вас.

Сеньор тронул край шляпы, чуть наклоняя голову.

— Приношу свои извинения, не хотел оскорбить вас.

— В ваших извинениях нет нужды, сеньор Эррада. Передавайте благие пожелания донье Перетте, скажите, что она прелестна. Если вы не возражаете, мы с моим спутником отправимся по делам.

— Возможно, вы представите меня ему.

— Энкарнасион Отис. Бедняга нем от рождения, потому не доставит вам удовольствия от беседы. Мы спешим, если позволите...

— Сеньор Кортинас, не мог бы милейший Энкарнасион выйти из-за вашей спины и снять шляпу? Я привык смотреть в лицо новым знакомым.

— Это исключено.

Лючита с тревогой прислушивалась к разговору, перед носом подрагивала напряженная спина брата, из-за нее доносились вкрадчивый голос и слова, от которых становилось не по себе.

— Сдается мне, ваш спутник и не молодой человек вовсе, а девушка.

— Да, вы правы, моя спутница — дама, и я никому не позволю узнать ее и очернить доброе имя подозрениями.

— Дон Энрике, я настаиваю.

— Дон Аугустиас, вы переходите все рамки приличия. Мы удаляемся.

— Не советую этого делать, сеньор. Останьтесь и назовите имя дамы.

— Ни за что!

— Я буду вынужден применить силу.

Кортинас вздергивает голову. Пальцы поглаживают эфес шпаги, всем своим видом он говорит: попробуйте.

— Вы сами этого захотели. Последний раз повторяю. Дон Энрике, будьте благородным человеком, отдайте донью Альтанеро, ей пора возвращаться домой.

— Я вас не понимаю.

— Отлично понимаете.

— Чита, отойди-ка в сторонку.

Голос брата холоден и спокоен, и не предвещает ничего хорошего. С тихим шелестом скользит из ножен сталь, падает фраза:

— Защищайтесь!

Девушка, завороженная хищными позами и неприкрытой угрозой, пятится, пока не упирается спиной в стену.

— Мне не велено убивать вас, сеньор, — говорит мужчина, наматывая на левую руку плащ, — но я не остановлюсь ни перед чем. Донья должна вернуться домой. Отступитесь, пока не поздно.

— Нет.

Выпад, блеск стали под полуденным солнцем, проба сил. Противники осторожны и вежливы.

— Вы молоды и неблагоразумны.

Укол с низкой позиции, уклон, финт, снова укол. Все в воздух.

— Дон Хосе желает видеть дочь.

Солнце в глаза, расположение неудачное, Энрике щурится, пытаясь обойти, но противник, более опытный, не дает. Выпады и финты, и фразы, столь вежливые, будто благородные доны мило беседуют за чашечкой кофе, а не пытаются заколоть друг друга. Братец, молодой и сильный, напирает, но дон Аугустиас защищается вполне успешно.

Обманный выпад, укол, снова укол. Мужчина извернулся, острие шпаги чиркнуло по камзолу, прорезав ткань и поцарапав руку. Лючита вскрикнула негромко, прикрывая рот. Возмущение пересилило страх за брата, захлестнуло. Мальчишки! Вечно готовы драться по любому поводу.

— Хватит! — прикрикнула она. — Прекратите немедленно!

Они отвлеклись на мгновение, и вновь появился повод ахнуть: сеньор Эррада сделал длинный выпад, сталь коснулась плеча юноши. Тот поморщился, сократил расстояние одним прыжком. Один сильный удар — и оружие полетело из рук противника, острие шпаги возникло в опасной близости от горла дона. Энрике заставил его пятиться до стены, вздыхая и вздрагивая, когда сталь царапала кожу.

— Вы победили, сеньор Кортинас, можете забирать донью и уходить. Я не стану вас преследовать.

По губам брата скользнула недоверчивая ухмылка.

— И я должен вам верить?

Дон высокомерно вздернул голову, посмотрел из-под опущенных век.

— Слово мужчины и дона.

Братец убрал шпагу, противник его вздохнул свободнее.

— И вы не расскажете о нас отцу? — все не могла поверить Лючита.

— Донья Альтанеро, — снисходительно произнес дон, — при всем к вам уважении, я не могу себе этого позволить.

— Понимаю. — Энрике поправил перевязь со шпагой. — Вы дадите нам неделю, и в это время никому не расскажете о нынешней встрече, и не будете искать новой.

Коротким кивком дон подтвердил условия, и юноша с девушкой скрылись за углом, оставив старого знакомого и недавнего противника в переулке.

* * *

Они отплыли с рассветом третьего дня на Блистательном, потрепанном двухмачтовом бриге, вовсе не таком красивом вблизи, но куда как более внушительном. Лючита едва не подпрыгивала от полноты чувств, жадно оглядывая деловитых медлительных матросов, влажную палубу, сваленные тут и там бочки, тюки, огромные полотнища парусов и тросы, веревки и веревочки непонятного назначения, растянутые между мачт, будто паутина. Поскрипывало дерево, разваливалась острым носом надвое вода и, шипя, оставалась позади. Ветерок обдувал лицо, девушка щурилась от блеска моря, было непривычно много цвета, запаха, она ощущала себя по-другому, немного не-собой. Разом сбылись давние мечты, и нечего стало желать. Лючита нахмурилась. Нет, она желала — найти Мигеля. Поглядеть в глаза и понять — бросил он ее или нет. Это стало так важно, важнее странной влюбленности, черных глаз, удивительных рассказов и нежных объятий, после которых внутри осталась недовольная пустота.