Влюбленные в море

Чита лишь отмахивалась, говоря, что не пришел случай, и госпожа удача мешает кости в стакане, готовясь выбросить нечто интересное. Как в воду глядела. Удача, насмешливо фыркнув, перевернула стакан.

Новость пришла ударом в грудь, выбила воздух, оставив открываться беззвучно рот, скрутила и выбросила. Время упало камнем, и неделя прошла, словно во сне. А после — счастливая Мэрисоль, раскрасневшаяся от смущения, белое платье облаком, церковь, цветы, Питер, гордый и невыносимо красивый.

Лючита стояла почти что у алтаря, как самая близкая обоим возлюбленным. Слова священника отдавались под сводами церкви, дробились, возвращая недоброе эхо, свечи с цветами пахли густо и душно, тугой лиф не давал нормально дышать.

— О, Санта-Мария-Реконсилиадора, нет в моем сердце зла, — шептала Лючита тихонько, — молю о смирении...

Хорошо, не в Ее часовне все это проходит, иначе Чита не выдержала бы. Хотела надеть черное платье, да брат не позволил. Вот и сейчас пихнул локтем в бок и зашипел злобно, что она своей кислой мордочкой всем настроение портит.

— Она, конечно же, лучше, — бормотала Лючита тихонько, для самой себя, и слезы наворачивались на глаза, — и формами, и душой лучше. Милая, добрая, заботливая. И в дальние страны ее не тянет, не то, что меня... а ну и пусть! Пусть! Мое счастье — море и путешествия. Да. Пусть будет так...

Голос звучал неубедительно, но резко, на нее начали коситься, и девушка замолкла, страдая одиноко среди радостной толпы.

— Вот что ты теперь грустишь? — спросил братец, когда церемония кончилась, и отправились все пить и гулять. — Сама ведь хотела, чтобы ушел, сама! И сама их вдвоем оставила. "Питер, дорогой, присмотри пожалуйста за сеньоритой Хуанес, ей так сложно одной..." Присмотрел. Оч-чень хорошо присмотрел. А что ты еще хотела?

Слова Энрике падали каплями, горькими и тяжелыми, переполняя чашу самообладания.

— Они идеальная пара, — ответила тихо девушка.

— Да, конечно. Только на ее месте могла бы быть ты.

— Я — обрученная с морем, иного мне и не надо.

— Верится только с трудом. И этот мужчина, — он повел рукой в сторону Питера, кружащего в танце молодую жену, — больше не твой. И твоим уже никогда не станет.

— Братец, ты слишком жесток, — простонала Лючита. Моргнула, стряхивая с ресниц слезы.

Энрике сел ближе, заглядывая в глаза.

— Любишь?

— Не знаю. Не могу отпустить. А впрочем... пустое все!

Она промокнула краешком юбки глаза и вздернула нос.

— Налей мне еще вина да пойдем танцевать. Все-таки свадьбу гуляем.

И она танцевала — гибкая, тонкая, звонкая, будто натянутая струна, — извивалась, прыгала и вставала в горделивые позы, и алое платье плясало тоже, то обвиваясь вокруг ног, то надуваясь колоколом. Пила вино, смеялась, ловила восхищенные взгляды, мучила кавалеров своей неутомимостью. Скрылась вместе с восходом луны.

Море успокаивало своей величиной и мерностью движений. Раз, два, три — набегали волны на берег, вскруживая песок. Лизали его с упорством, достойным лучшего применения. Наступали и отступали. Качали лодочки и корабли, и отражение круглой, будто монета, луны.

Захотелось вбежать в воду, ощутить кожей прохладную влагу, такую родную, нырнуть и плыть, будто рыба, двигаясь всем телом.

Скинула туфли, изогнулась, пальцы вцепились в завязки лифа, но те никак не желали распутываться и освобождать тело от надоевшей уже материи. Чертыхнулась, оступившись в темноте, тут же укорила себя за это.

— Я помогу.

Голос заставил вздрогнуть.

— Уберто, ты всегда бываешь там, где я встречаюсь с морем? — спросила Лючита не без язвинки.

— Почти, — ответил моряк, прикасаясь к спине девушки, отчего та снова вздрогнула.

Но возражений не последовало, и он продолжил заниматься шнурками. Чита закусила губу. Прикосновения пальцев вызывали дрожь в теле, подобную той, что возникала при приближении Питера...

— Нет уж! — сердито воскликнула девушка, — нет-нет, Уберто, это я не тебе.

Слишком расстроена, слишком много пила, слишком лунная ночь. И красивый мужчина рядом, надежный и нежный. И лишние мысли в ее голове.

— Спасибо, дальше я сама справлюсь, — быстро проговорила она, когда завязки наконец поддались и платье начало падать с плеч, оставляя на теле лишь тонкую рубашку.

Так она ступила в воду — босая, с растрепанной гривой волос и почти что нагая. Зайдя по пояс в воду, стянула последнее покрывало через голову и швырнула белый комок на берег.

Море встретило, утешая и смывая лишнее. Оно всегда было нежнее матери и надежнее отца... нет! Лючита нырнула и вынырнула, рассмеялась счастливо. Страх затаился под сердцем, но теплая радость все же оказалась сильнее.

— Уберто, а ты бывал в Пинтореско?

— Пару раз. Это совсем близко к Пуэрто-Перле.

— А... хотел бы вернуться?

Не дожидаясь ответа, она откинулась на спину, качаясь в ладонях моря, словно морская звезда.

Глава 9

— Левый борт, залп! — рявкнула Чита, срывая голос.

Крик ее повторился на орудийной палубе, корабль на мгновение замер и тут же вздрогнул весь, от носа до кормы, от киля до топов мачт. Палуба дернулась под ногами, но девушка устояла, привычно распределив вес между ногами. Долетел треск, крики, порыв ветра отнес дым, обнажив скрытую до того бригантину. Грот-мачта переломилась и начала падать, сети от обломков рангоута уже не спасали, кто-то стонал, придавленный, борт и половина пушечных портов оказались раскурочены.

— Обожаю этот корабль.

Девушка погладила ласково штурвал, ухмыльнулась зло, глядя на попытки капитана бригантины выровнять судно. Огляделась. Двое противников уже не противники, но остаются еще бриг и фрегат, что дали несколько залпов по Тео, а теперь разворачиваются в сторону новой угрозы.

Тео, которым командовал сын мистера Хоука, и привлек внимание сеньориты Фелис. Она, как и планировала, следовала курсом на Хаитьерру, пока не столкнулась у берегов Ямайки с четырьмя хистанскими кораблями, взявшими в тиски инглеса. И ладно бы какого-то там инглеса, но к семейству Хоуков у нее было много вопросов, и... не могла она оставить ситуацию так, потому, проклиная себя за неразумность, Лючита велела передать на дружественную бригантину сигнал готовиться к бою.

Хистанский флаг на Вьенто и Ла Кантаре, родной и для них, сыграл с нападающими злую шутку. Каково же было их удивление, когда прекрасный белокрылый фрегат, подойдя к Марии-Сесилии почти что вплотную, открыл с правого борта огонь. Шхуна огрызнулась слабеньким залпом, который не причинил большого вреда противнику, а Вьенто пошел в бой с Эль Сол, двенадцатипушечной бригантиной. И она стала почти что безвредной.

Теперь Ла Кантара рвется к бригу, обходит его с наветра, стремясь подойти с отстрелявшегося только левого борта и не попасть под удар с фрегата. Капитаном на ней Якоб Беккер, старый надежный Беккер, ворчун, пьяница и хороший человек. Лючита одобряет мысленно его действия, взгляд обращается к последнему из хистанцев, сорокачетырехпушечному Гранду.

Тео им не помощник, едва держится на плаву, того и гляди, на дно пойдет. А под удар соваться ой как не хочется, у фрегата пушек даже побольше, вот только в ходкости и поворотливости проигрывает, тяжеловат, и этим можно пользоваться.

— Курс на Гранда!

Когда сходятся корабли для артиллерийского боя и последующего абордажа, всегда немножечко не по себе. Надвигается огромный корпус, медлит все, не поворачиваясь для бортового залпа, дрожат, наполняясь ветром, паруса, поскрипывает рангоут. Рявкают пушечки на баке, ими тоже можно дел натворить — при определенном умении и удаче, — но уходят в основном ядра впустую, так, для острастки стреляют. А время все тянется, ибо бой морской — дело не быстрое.

— Гранд этот, ядро ему в печень, поворот начал! — вопит с марса Чуи и добавляет нечто вовсе нелицеприятное в адрес хистанского дона.

— Поворот на девяносто! — слышится в ответ.

Корабли подставляют друг другу правый борт, Вьенто чуть больше на ветре, но идет в крутой бейдевинд. Одна надежда — что успеют выстрелить раньше, до того, как пальнут по ним.

— Правый борт... залп!

— Огонь! — доносится рык снизу, множится, повторяясь.

Фрегат знакомо вздрагивает, выплевывая огонь и металл.

— Ложись! — кричат со шкафута.

Меньше чем через минуту раздается грохот, фрегаты окутываются дымом вновь, в борт что-то толкает, корабль содрогается, вышибая палубу из-под ног, летят щепки, кто-то кричит, и полно в том крике боли.

Лючита не сгибается даже, хотя екает сердце и норовит убежать в пятки. Находит взглядом врача, велит:

— Сеньор Бри, у нас раненые.

Лекарь кивает коротко и, невозмутимый, сходит со шканцев, а девушка думает, что ему встречаться со смертью приходилось куда как чаще, нежели ей.

— Крюки и кошки к бою!

Иной раз кажется, что приказы ее не нужны, потому что команда и сама знает все, но голос капитана, который рядом, с ними, стоек и отважен, всегда вдохновляет.

Стреляют с мушкетов, жалящий метал прошивает пространство так, что становится жарко. Летят на палубу вражеского фрегата гранаты, приносят смерть. Борта сближаются, рассмотреть можно искаженные страхом и яростью лица, ладони, сжимающие оружие.

— На абор-р-рда-аж!

Крик разносится ревом по палубе, гуляет от носа и до кормы, злит, горячит кровь, разжигая жажду драки. Молодые и те, что постарше, высокие, худые, толстые и коренастые, с длинными волосами, коротко стриженные или же вовсе лысые, католики, протестанты, верящие в лоа или в черта, или не верящие ни в кого, с тесаками, топорами и саблями, ножами длинными и короткими, пистолетами за пазухой и даже с баграми, кидаются они в бой.

Лючита общему безумию не поддается, чем заслуживает одобрительный кивок братца. В синих глазах его решимость и смерть — всякому, кто встретит отпором. Ухмыляется, перебираясь на чужую палубу.

Крики, стоны, звон оружия... боль и ненависть захлестывают душной волной. Чита думает, что лучше быть там, в самой гуще, бить и кричать вместе со всеми, или поодаль, пить кофе и смотреть на картину баталии. Издалека кровь не видна, совсем близко же — не ощущается. А вот так, с соседнего борта...

Пофилософствовать не дали, планширь рядышком с ней лизнула пуля. Девушка поискала взглядом стрелявшего, зацепилась взглядом за шляпу с перьями на квартердеке вражеского корабля. Что-то в облике сеньора, невысокого и холеного, в франтоватом камзоле и со шпагой в руке, показалось знакомым.

— Подожди-ка, — пробормотала Лючита, внимательно вглядываясь в его лицо, но мужчина ушел из поля зрения так же неожиданно, как появился. — Уберто, ты тут за главного.

— Могу я узнать, куда вы направляетесь, сеньорита Фелис? — сквозь зубы проговорил он, принимая вид суровый и непримиримый.

— Сеньор Димаре, я рвусь в бой, как и каждый из нас.

Пистолет перекочевал в ладонь, девушка взлетела на планширь и перебежала по абордажному мостику на палубу. Уберто увязался следом.

— Если вас ранят или, не дай бог, убьют, то Кортинас убьет меня! — проворчал обычно добродушный ильетец, отмахиваясь саблей от встречающего их матроса.

— За себя беспокойся, милый! — ответила она звонко, разряжая пистолет в грудь его противника. — Мне надо на квартердек.

— Зачем?

— Старые счеты. Да что ж ты... каналья, пшел вон отсюда!

Поднырнув под замах, с силой пихнула она вражеского матроса, что стоял вполоборота и перегораживал путь. Тот потерял равновесие, больше от неожиданности, и тут же рухнул на палубу: клинок Васко вонзился ему под ребра.

— Грасиас, сеньорита Фелис!

— Де нада, сеньор Габино.

Лючита — сама любезность, однако глаза остались холодными. Вдоль фальшборта она добралась до грот-мачты.

На шканцах была настоящая бойня: противник стоял насмерть, моряки с Вьенто тоже не отступали, готовые едва ли не зубами вцепляться в врагов. Человека, так ею искомого, нигде не было видно.

— Гранат бы сюда, — с тоской произнесла Лючита, оглядываясь на свой корабль.

Он казался прекрасным, несмотря на поврежденные пушечные порты и зияющие в обшивке дыры.

— Есть одна, — отозвался Уберто, откидывая со лба волосы, мокрые от пота.

Девушка готова была его расцеловать, когда увидела ее: кругленькую, хвостатую, увесистую. Молодой человек присел, разжигая огонь, а Чита прикрывала его со спины, ибо дело было то еще: чиркать кресалом по кремню под аккомпанемент криков и стонов, каждую секунду рискуя убитым быть. Момент — и граната полетела за спины защитникам Гранда. Хлопнуло, часть людей попадала, кто-то закричал. Абордажники с Вьенто моментом воспользоваться не преминули, ринулись в бой. Лючита, разрядив второй пистолет в некоего сеньора, схватилась за саблю.

Скоро все кончилось, остатки противников сложили оружие в обмен на сохраненную жизнь.

— Эй, вы! Где капитан корабля, столь вероломно на нас напавшего? — воскликнул один из пленников.

Оказался он помят и растрепан, но неплохо одет, горд и надменен. Кто-то из помощников капитана, а то и сам капитан.

— Представьтесь для начала, сеньор.

Голос Лючиты не баловал теплотой, когда шагнула она из толпы матросов.

— Фелипе Анунсьянте, первый помощник на Гранде.

— Лючита Фелис, капитан Вьенто. А где ваш капитан?

— Убит, — не сказал, а выплюнул благородный сеньор. Смерил девушку презрительным взглядом, произнес, — а вы... сеньорита... действительно капитан?

— Более чем.

— Бабелико пута, перра...

Когда он заговорил, Чита почувствовала неладное, наполняясь праведным гневом, но сделать что-либо не успела. Исказилось злобой лицо сеньора, рука мелькнула за пазуху. Два выстрела прогремели одновременно. Что-то толкнуло в живот, девушка увидела, как упал мужчина, из ладони его выскользнул пистолет, сверху навалились моряки с Вьенто, скрутили. Время вокруг нее остановилось. Хотелось пошевелить рукой, сказать что-нибудь, похвалить своих за быстроту или воскликнуть хотя бы: "негодяй!" Но руки не двигались, а губы будто бы онемели.

"Что происходит?", пыталась спросить она, но из груди вырвался только сип. Пришла боль, настолько сильная, что потемнело в глазах. Тело обрело волю и, задрожав, опустилось на палубу.

— Лючита, какого черта ты тут де...

Не шуми, братец, прошу тебя, не шуми.

* * *

— Ночью приходили демоны, зеленовато-черные и смердящие, и хотели забрать море и ветер. Но я не отдала. Я велела им убираться отсюда и больше не возвращаться. Они только смеялись и говорили, что всегда будут со мной. Тогда я взяла кости и погнала их прочь, и Удача стояла у меня за плечом. А демоны, гневливые и злые, грозили когтями, говоря, что придет время, и я ничего не смогу сделать, и потеряю все, что любила. А потом они нырнули за край.

Уберто тяжко вздохнул. Врач, задремавший было в кресле, вздрогнул, как от удара, светлые глаза оглядели цепко каюту. Все на своих местах. Матрос бессменным стражем у постели капитана. Вода на столе не тронута, воздух душен, несмотря на открытые окна.

— Снова бредит?