— Вы же говорили, что ваши машины рассчитали будущее ковчегов едва ли не по минутам. Неужели нельзя было все это предусмотреть тогда, при создании ковчегов? — спросила Далия, избавившись от застрявших в зубах костей.
— Предусмотреть можно. Предотвратить нельзя. Некоторые проблемы придется решать нам с вами. Предки отнюдь не были волшебниками. Тот же Потоп стал для нас большой неожиданностью.
— Чтоб вас асаги сожрали, Чилдерман! — Далия стукнула кулаком по бочке. — Вы разослали половину человечества к звездам, а еще половину поселили в подвешенных к небу городах! Заставили оставшихся полторы тысячи лет жить как часовой механизм! Вы ухитрились создать таких, как я, и не смогли избавиться от излишков воды?! В это верится с трудом.
Чилдерман отставил бутылку.
— Знаете, что мне нравится в вас, Далия? Ваша способность думать, а не тупо следовать установленным правилам. Иначе я не стал бы брать вас с собой. Вот и сейчас вы затронули крайне интересную тему. А вы знаете, почему Потоп стал тогда такой катастрофой? Потому что его никто не ждал.
— Что значит "не ждал"?
— Может я неверно выразился. Угроза таяния ледников, которая считалась основной причиной Потопа, стала реальной задолго до моего рождения. Но самый большой секрет Потопа заключается в том, что на Земле просто не существовало такого количества воды, чтобы покрыть ее полностью.
— Но... но... но ведь... Здесь же везде только вода!
— Точно. Представляете, какой это был шок тогда? Немыслимое количество воды стало захлестывать даже те регионы, которым все расчеты прочили спокойное существование, растай абсолютно все ледники на Земле! Но они растаяли, а вода продолжала прибывать. Вот это-то и подстегнуло Комитет по выживанию, ведь изначально никто не планировал массового исхода — к началу Потопа на Земле жило меньше четырех миллиардов человек, и жило весьма безбедно.
— Тогда получается...
— Получается, что Потоп никакого отношения к таянию льда отношения не имеет, — перебил Далию Калеб, отставивший в сторону свою бутылку. — Этот город древен, близки к нему боги. Богов великих потоп устроить склонило их сердце...
— Верно, Калеб, что-то вроде этого, — кивнул Чилдерман. — И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их. Сейчас можно только гадать о том, почему Потоп случился. Может мы стали жить слишком хорошо. Возможно, потеряли стимулы к движению дальше. Халявная энергия, нанотехнологии, благодаря которым все можно было создавать буквально из ничего... За пару сотен лет население Земли уменьшилось в два раза просто потому, что детей уже рожать почти никто не хотел! Если бы дело так пошло и дальше, человечество банально вымерло бы от отсутствия инстинкта к продолжению рода. А тут такой пинчище...
Чилдерман поднял бутылку и поболтал ей в воздухе. Из нее не донеслось ни звука.
— Слушай, Калеб, — пастырь отправил опустевший сосуд в полет, — принеси еще вина, вроде оно на самом деле ничего. Только, ради самого Утнапишти, не прирежь нашего кормильца! Что? — он уставился на Далию, которая застыла с непрожеванным рыбным хвостом во рту. — Скажите спасибо, что у вас мозги не так прошибло, как у бедного Калеба. В ваших генах тоже содержится это знание, но молите Мами, чтобы оно никогда не попыталось всплыть на поверхность само.
Далия взяла бутылку Калеба, в которой на дне еще что-то плескалось, и залпом опрокинула в себя.
Чтобы не привлекать внимания, Чилдерман увел свои спутников к внешнему краю террасы, где еще сохранились заросли лиан. Они устроились рядом с выгнутой митрагласовой стеной. Несмотря на то, что снаружи уже рассвело, за ней ничего не было видно, за исключением все тех же лиан, которые густо оплетали поверхность шара, выползая наружу через огромные вентиляционные арки. Через него же наружу вели увитые лианами и очень скользкие решетчатые конструкции из гофера, назначение которых оставалось загадкой.
— Значит так, — объявил Чилдерман, как только они разместились. — Портовая палуба расположена на пару террас выше. Я и Калеб будем по очереди ходить туда, ждать прибытия охотников. Вы, Далия, сидите здесь и не отсвечиваете. Я понимаю ваше недовольство — когда-то это называлось половой дискриминацией — но я взял вас с собой не для того, чтобы свора пьяных выродков изнасиловала вас в темном углу...
— ...и подпортила породу, — огрызнулась Далия, у которой от выпитого гудела голова. — Я могу за себя постоять!
Пастырь, сидящий на чудом сохранившейся сетке для растений, окинул ее насмешливым взглядом. Он собирался в порт и застегивал на лице маску.
— Не сомневаюсь. У вас будет такая возможность, как только вернется Ясмах-Адад. До этого времени будьте паинькой. — Чилдерман надел очки. — А теперь ложитесь спать. Обратили внимание на то, какие у амореев красные глаза? Здесь у всех жуткий недосып — освещение почти никогда не отключается. Поэтому постарайтесь хотя бы подремать.
Он встал, стряхнул со шляпы крупные зеленоватые капли влаги и нахлобучил ее на голову.
— Калеб, тебе, я думаю, пока не спать труда не составит.
Тот, по обыкновению молча, кивнул.
Едва Чилдерман скрылся в зарослях, как Калеб перебрался на выходящие в вентиляционную арку решетки, пристроившись среди зеленых веревок лиан. Сперва он сидел неподвижно, а затем принялся вертеть головой, словно прислушиваясь к чему-то. При этом его блуждающий взгляд приобрел странное выражение.
— Калеб, что вы там нашли? — несмотря на резкое и неприятное освещение, которое давали светопанели, глаза у Далии слипались, но поведение спутника ее насторожило.
Ханаанец промолчал, но взгляд его продолжал блуждать по переплетения лиан.
— Да в чем дело-то? — не унималась Далия.
— Мне кажется, я слышу птиц, — наконец прошептал Калеб.
— Пить надо было меньше, — в сердцах выругалась Далия и отвернулась от стены, на поверхности которой играли редкие блики пробивающегося снаружи солнца.
Птиц, чтоб его асаги сожрали, он слышит. В этом безумном царстве зелени не было даже цикад и тараканов, которые в ковчегах ухитрялись пробирались и в зиккурат... А ему птицы мерещатся.
Теперь ничто не мешало Далии заснуть.
На отведенной под причал террасе растительность отсутствовала полностью. Более того, чтобы не мешать беспрепятственному проходу пиратских цеппелинов, лианы содрали со всех наружных конструкций фабрики. Амореи, проявив недюжинную смекалку, переоборудовали выходящие наружу балки и фермы в желоба, по которым дирижабли втягивались внутрь массивными лебедками, запряженные пленниками.
Не рискуя попусту, Калеб проводил все время своего дежурства, сидя прислонившись к ограждению террасы. Стоило ему надвинуть на лицо капюшон украденного плаща, как он превращался в обычного бездельника, ошивающегося в порту в ожидании возможности уйти на охоту. Такие сотнями шатались по фабрике, ожидая прибытия кораблей. В пиратской республике царила своя извращенная демократия. Шанс попасть на охоту был у каждого — капитаны цеппелинов постоянно набирали пушечное мясо, чтобы не рисковать попусту проверенным за годы экипажем. А уж те, кому улыбалось счастье, могли потом занять место погибшего члена экипажа или просто приглянуться капитану. Или отправиться на корм рыбам.
Чилдерман быстро выяснил, на каком причале швартуется "Молох" Ясмах-Адада и теперь Калебу оставалось только жевать вяленых кальмаров и наблюдать за неторопливой портовой жизнью. И размышлять.
У него не выходили из головы слова убитого в первый же день пребывания на фабрике Ганнибала. Неужели Калеб в день гибели Ханаана не видел никакого острова Тильмун и вся жизнь прошла в погоне за призраком? Хотел ли он на самом деле отомстить за сгинувший в огне город или только искал путь на мифический остров, просто потому что, считая себя покойником, не желал просто сгинуть в бездонной глотке мирового океана? Если его, Калеба, Ханаан не существовал со дня Потопа, а оказался лишь сборищем беженцев из какого-то ковчега, присвоившими себе старые легенды, не был ли и рассказ про Тильмун лишь выдумкой, очередной блажью покойного ныне воспитателя Курди?
— Они ведь все равно, как под барьер попадут, все с ума посходят, да перетопятся, — сказал перед смертью Ганнибал.
А ведь Калеб в тот день окончательно потерял сознание только после того, как увидел остров. И он до сих пор помнил навалившийся на него ужас и отвращение к жизни. Не получи он удар по голове, не потеряй сознания — мог бы разжать руки и отдаться спасительной глубине мирового океана.
Пред горою кедры несут свою пышность, тень хороша их, полна отрады, поросло там терньем, поросло кустами, кедры растут, растут олеандры. А были ли там кедры, олеандры? Или это очередная дурная шутка его внутреннего демона, с такой легкостью мешавшего реальный мир и глубинные кошмары? И тогда из тумана появился не райский остров, а неопрятный ком лиан, источающих мириады аэратов.
А еще были птицы. Сказать по правде, Калеб не видел на фабрике ни одной из них. Но вместе с отрывочными знаниями неудачного пробуждения, ему достались обрывки воспоминаний о мире до Потопа. Где-то в глубине, под слоями разрозненной технической информации, формул гофера и нановещества, образующего городские нити, уравнений, по которым делались клиологические прогнозы и терабайтами культурного наследия человечества, покоилась одна удивительная картинка, которую Калеб видел в редкие ночи без кошмаров.
Он стоял на узкой песчаной полосе, вдающейся далеко в сине-зеленый океан, сливающийся на горизонте с безмятежно голубым небом. И на много шагов от него океан был мелким, как слой плодородной жижи на окружных полях. Сойдя с полосы и стоя по щиколотку в теплой воде, он подставлял лицо солнцу и, зажмурившись, слушал протяжные крики удивительных существ, раскинувших у него над головой огромные белые с черной каймой крылья. Где-то в дальнем уголке этого воспоминания остались следы названия этих существ — чайки.
Калеб понятия не имел, кому принадлежали эти воспоминания и каким образом они попали в мутную взвесь царящих в его голове кошмаров. Кем бы ни был бродящий по мелководью ребенок, Калеб страшно завидовал ему. С момента гибели Ханаана он жил только движением к цели, выбросив из жизни все остальное. Тысячи километров пути, сложившиеся из перелетов между ковчегами, бесчисленные ночи, которые он проводил в лихорадке, порожденной изуродованными образами допотопного мира, жизнь в подчиненном простым и суровым законам воинов Канто ритме... За все это время он ни разу не испытал такого чувства, которое передавалось ему воспоминаниями ребенка, жившего до Потопа. И самое страшное — только сейчас, добравшись до источника всех своих бед, он задумался — а что принесет ему долгожданная месть? Облегчение? Конец кошмарам? Вернет мертвецов или потраченные на скитания по ковчегам годы?
Отточенное Мусаси лезвие потускнело — в своих рассуждениях старик никогда не заходил так далеко. Он знал, что у Калеба может уйти на месть вся жизнь, и, возможно, втайне завидовал ему. С точки зрения воина Канто, Калеб, объявив войну такому врагу как амореи, был самым счастливым человеком на свете. Цель, которую не могли достичь даже орды шеду, взялся покорить один-единственный воин. Именно поэтому Мусаси постарался, чтобы со двора его дома вышел самый лучший фехтовальщик в Пацифии, а то и во всем мире.
Даже если поражение кажется неизбежным, мсти.
И вот теперь пастырь пообещал Калебу, что виновники гибели Ханаана сгинут навечно вместе со всеми, кто имел неосторожность последовать за ними. Оснований сомневаться в словах Чилдермана у Калеба не было — он не зря столько лет преследовал его и по крупицам собирал сведения об ордене Турангалилы. Нет, Калеб был точно уверен, что путь отмщения завершался здесь и сейчас.
Но что дальше?
Калеб сунул в рот полоску кальмара и принялся меланхолично жевать ее.
В голове царила гулкая пустота, когда врывающийся в арку ветер принес призрачный звук. Приглушенный расстоянием крик то ли из того самого чужого воспоминания, то ли из кошмара полыхающего Ханаана.
Калеб поднял голову. Прямо перед ним в небо с проплывающими мимо облаками уходили перемотанные сотнями тросов балки причала. Между тускло поблескивающими на солнце конструкциями парило крошечное на фоне нагромождений гофера белое пятно. Калеб вскочил и до его ушей донесся хриплый крик, который не могло издавать ни одно из сохранившихся на Земле существ. Пятно проплывало мимо огромных керамических шкивов, натянутых и звенящих на ветру тросов, полощущихся изорванных стягов и грубо скованных причальных крючьев. Казалось, еще немного — и Калеб сможет различить острые крылья с черной каймой и вытянутое тело, такое же, как в чужом сне...
И в этот момент палуба огласилась многоголосым ревом, поглотившим все остальные звуки. Сотни людей бросились к поворотным механизмам и страховочным канатам. Пустовавшая минуту назад причальная полоса моментально превратилась в кипящий садок с мальками, а арку закрыла тень опускающегося с небес серо-стального баллона цеппелина. В этой тени исчезло призрачное пятно, так и не превратившееся в птицу.
На третий день после прибытия Калеба на Мари охотники вернулись.
Ясмах-Адад мало доверял своим согражданам по пиратской республике. Его обиталище окружало два ряда баррикад, на которых дежурили вооруженные мечами и арбалетами пираты. Сложенные из обломков кораблей и выдранной из террас техники, баррикады были покрыты сетью, на которой раньше росли лианы. В таком виде эти завалы представляли собой серьезное препятствие для обычного человека. А к резиденции Ясмаха-Адад вел только один проход, перегороженный импровизированными воротами из сложенной в несколько слоев сетки на рамах. Впрочем, резиденцией это строение назвать было сложно. Амореи закрепили между несколькими сваями пластины обшивки от гондол, в результате чего получились импровизированные стены. Их украшали беспорядочно развешанные картины, а в образованном баррикадой дворике стояло несколько выщербленных статуй. Вход в дом представлял собой грубую имитацию вимперга, собранного из картона. Над криво прорезанной дверью кто-то пристроил цветной витраж, с которого осыпалось столько элементов, что понять, что он раньше изображал, было уже невозможно. Наполненный мутной голубой жидкостью шар с плавающим внутри Равшаном Кипуром был установлен прямо перед домом. Чувствовал себя бывший энамэр Эрцету превосходно.
— Судя по охране, Ясмах-Адад не пользуется здесь особой популярностью, — заметила Далия, когда в первый раз осматривала готовые к обороне укрепления.
— Полагаю, это разумные меры предосторожности, — ответил Чилдерман, побывавший около резиденции Ясмах-Адада в первый же день. — И приняты они задолго до Ясмах-Адада, великого и ужасного.
Как только весть о возвращении с охоты разнеслась по фабрике, порт наводнили толпы амореев. Вылазка оказалась удачной, охотники добрались до границ Индики и взяли на абордаж большегруз, идущий в Ницир. Теперь циклопическая туша дирижабля, не проходящая в арки, покачивалась рядом с фабрикой. Грузы с нее перевозили на нескольких боевых кораблях.
