'Ребра, — краем сознания отметил он. — Сломаны не менее шести, и не в одном месте. Легкие пока целы'.
Рыжий уже стоял над ним. Пошатываясь, он держался рукой за скулу. В душе эспер обрадовался. Значит, это чудище все же не было неуязвимо. Если бы еще успеть ударить хотя бы раз... пол под ним вздыбился и раскрылся подобно пасти, пытающейся его сожрать. Эспер полностью сосредоточился на своем микрокосме, не допускающем текучести деревянного паркета и бетонных перекрытий. Рывком он поднялся и схватил рыжего за одежду. Ударил раз, второй. Третьего удара не вышло. Та же неведомая сила смяла его микрокосм как салфетку и швырнула в сторону.
'Это...', — подумал он, пролетая через дверной проем.
'Будет...', — подумал он, выбив собой оконную раму.
'Больно', — заключил он, встречаясь с асфальтом.
Последнее, что он успел сделать — это защитить при ударе голову, и лишь благодаря этому не отключился.
'Множественные переломы. Разрывы внутренних органов. Что худшее — поврежден позвоночник, примерно на середине. Паралич ног. Дисфункция пищеварительного тракта, выводящей и мочеполовой систем. Это конец'.
Скосив глаза, эспер сквозь туман боли смотрел на рыжего подростка, который снова стоял прямо над ним. С льющейся из разбитой губы кровью, с распухающим на глазах кровоподтеком у глаза, шатающийся как пьяница — но он был на ногах, а его противник не мог пошевелиться. Было ясно, что ни дойти обычным путем, ни даже выпрыгнуть из окна он не мог. Мгновенное перемещение или телепортация... втиснуть в свое сознание такой прием мог только Смерть. Если чертов мальчишка ему равен... это было с самого начала безнадежно. Эспер закашлялся от крови в легких.
'Если ты слышишь, — послал он слова в Хор, — Останови это'.
На этот раз он смог почувствовать начало движения, предвещавшее сокрушительный удар. Последним отчаянным усилием он встретил его, но не смог остановить. Только замедлить на считанные секунды. Но этого оказалось достаточно, и за миг до того, как эспер стал кровавой пылью на асфальте, пространство дрогнуло, и во двор ступило третье существо.
[ПРЕКРАТИ!] — прогремел в инфополе беззвучный приказ, от которого рыжий схватился за голову и рухнул на колени.
Само присутствие этой сущности рвало воплощенный кошмар в клочья. Если рыжий мальчишка смог установить свои правила, а искалеченный эспер возвращал их изначальному состоянию, то под психическим прикосновением пришельца мир менялся послушно и без сопротивления.
[ПРЕКРАТИ!] — приказ, свободный от неуклюжих оков звука и текста, информация в чистом виде. Он вминал в прах саму сущность кошмара, не просто запрещая ему существовать, но душа в зародыше даже возможность его появления.
Все затихло.
Рыжий мальчишка стоял на коленях, капая кровью на асфальт и бессмысленно таращась в пространство слепыми глазами. Эспер лежал неподвижно с закрытыми глазами, из его рта вытекала струйка крови, но он еще был жив, и с трудом, но дышал.
Сущность протянула руку. Из разбитых дверей школы сами собой вылетели настенные часы и легли прямо в подставленную ладонь. Сущность осторожно коснулась пальцем минутной стрелки, а потом принялась ее медленно вращать.
И время потекло вспять. Ведь сущность не знала, что это время заставляет стрелку вращаться, а не наоборот.
Через три полных оборота школа полностью вернулась к своему нормальному виду. Все стекла были целы. Треснувший ранее асфальт во внутреннем дворе — тоже. Умирающий эспер теперь выглядел полностью здоровым. Только рыжий мальчишка все так же стоял на коленях.
Сущность, потеряв интерес к происходящему, бросила часы на землю и исчезла.
Эспер подошел к мальчишке.
— Ну что, будешь еще буянить?
— Отвали, — зло ответил тот.
— Нам нет дела до того, что ты тут сотворил. Собственно, мы уже все назад вернули. Вот тебе карта, 'Дьявол'. Думаю, тебе она подходит, — он сунул карту мальчишке в нагрудный карман. — Ну что, хочешь еще кого-нибудь расчленить?
— Нет.
— А насадить на трубу?
— Нет.
— Может, переломать все кости?
— Не хочу.
— А чего ты хочешь?
— Ничего.
— Ну а если ничего — тогда бывай здоров, и живи как хочешь.
— Пошел нахрен.
— Но если потеряешь границы — управа и на тебя найдется. Пока.
Эспер ушел.
Рыжий мальчишка еще какое-то время стоял на коленях, потом осторожно запустил руку в карман и достал карту. Провел пальцами по рифленой поверхности. И убрал обратно. Потом встал на ноги, сделал несколько неуверенных шагов. Оглянулся в последний раз на школу.
И тоже исчез.
Поразительный случай, когда двадцатого апреля в школе номер 4 города Курган в буквальном смысле слова пропали три часа, был предметом бурной дискуссии в интернете и СМИ очень долго, почти полгода. Но в конце концов забылось и это.
Из пятисот двенадцати учеников, учителей и членов обслуживающего персонала, находившихся в школе в тот день, почти все жаловались на ночные кошмары и бредовые видения. Половина обращалась за медицинской помощью по этому поводу. Десять процентов были в течение года госпитализированы с различными острыми психическими расстройствами, из них половина приходилась на седьмой класс 'Б'.
Один ученик был объявлен пропавшим без вести.
Глава 9: Размышления на пепелище
Рига
— Быдло сельское, — с неподдельным чувством выдохнул респектабельного вида мужчина.
Я пробежался по нему взглядом. Костюм не слишком дорогой, но качественный. Очки в титановой оправе. Часы на левой руке — не хронометр, но тоже уверенный представитель бизнес-класса. Видимо, их обладатель — высокопоставленный клерк или владелец собственной фирмы. Скорее второе. Гласные он растягивал с характерным латышским акцентом, но по-русски говорил гладко.
На улице же происходило что-то непонятное. Небольшая, человек пятьдесят, но довольно разношерстная толпа обступила компанию подростков и наперебой осыпала их бранью на двух языках одновременно. Приглядевшись, я узнал в них тех самых националистов, с которыми случайно повстречался когда-то, когда только приехал в Ригу. И, судя по всему, дело шло к тому, что сейчас их будут бить.
— Быдло, — повторил человек в костюме. — Всю Ригу загадили.
'Это он про тех ребят', — сообразил я.
Из толпы с криком выскочила какая-то женщина, размахивающая пожарным топором. Волосы у нее были подвязаны черно-оранжевой лентой, а сама она выглядела смутно знакомой. Замахнувшись топором, она попыталась рубануть одного из парней, но не справилась с инерцией и промахнулась. Тот в ответ, скорее всего, просто машинально, ударил ее кулаком в подбородок. Женщина как подкошенная рухнула на землю. Толпа набросилась на подростков, повалила их на землю и принялась топтать. Понаблюдав еще немного, я развернулся и пошел дальше.
Я попытался проснуться...
Я шел по улице, и видел след прокатившейся тут войны. Она пришла ненадолго, всего на одну ночь, но этого хватило. Шок, обрушившийся на Ригу, волнами прокатился по всей Латвии, и выжег поразивший ее яд, вымыл из раны гной. Российские солдаты, двумя батальонами захватившие страну, исчезли утром, словно ночные призраки. Призраки, оставившие после себя обугленные руины и несколько сотен трупов.
Старый и привычный страх исчез, сгорел дотла. Новый, неожиданный страх, ярко вспыхнул и погас, оставив после себя лишь затуманенный взгляд, пустоту и неопределенность. Непонимание того, каковы новые правила и как жить дальше, разливалось по улицам, затапливало их серой и тягучей массой. Тяжелой и густой, как клейстер, и такой же безвкусной.
Я посмотрел на небо...
...и попытался проснуться...
Сплошная плотная серая пелена, без единого проблеска. На него спокойно можно было смотреть не моргая. В воздухе не было духоты, эти облака не были вестниками близкого дождя. Они просто заслоняли собой все пространство, от горизонта до горизонта.
По коже продрал мороз.
Казалось, что стоит мне сделать малейшее движение, как мои ноги оторвутся от земли, и я начну падать в эту серую бесконечность.
Я неподвижно стоял, задрав голову, и боялся упасть в небо.
...и все еще пытался проснуться...
Темно.
В этой ужасной бесконечности так темно.
Сколько я уже здесь? Не знаю. Мне нечем измерить время. Я с трудом могу вспомнить, что такое время.
Я осознаю себя. Я — это Я. Воля, наделенная разумом. Разум, направляемый волей.
Я ищу. Ищу в бесконечности. Ищу очень, очень долго. Ищу и не нахожу.
Проходит время, очень много времени. Я двигаюсь через бесконечность, движимый своим стремлением, смысл которого ускользает от меня. Однажды я почти достиг желаемого, но явился слишком поздно. В другой раз я прибыл слишком рано. Может быть, потом, когда пройдет еще время...
Холод.
О, как же невыносим этот холод! Эта пустота! Эта чернота! Здесь нет ничего! Жалкие крупицы, раскиданные в невероятной дали друг от друга — как же трудно их искать! Как больно каждый раз встречать лишь пустоту!
Холод повсюду, от него не скрыться. Он ослабляет волю, он убивает разум. Он требует, чтобы я сдался. Чтобы прекратил поиск. Чтобы я перестал быть собой, стал ничем. Инертной субстанцией, не осознающей себя, не способной мыслить, не ощущающей. Не чувствующей боли.
Боль.
Боль всегда со мной. Боль — все, что у меня есть. Я могу почти остановиться, или стремительно мчаться. Я могу пребывать в покое, и могу бесноваться в вымороженной тьме. Но боль навсегда со мной, она направляет меня, она удерживает меня от распада и заставляет продолжать искать...
Моя цель передо мной. Смысл моего существования. Утоление моей боли. Я опускаюсь на колени перед ней. Я протягиваю к ней руки, осторожно и нежно, ведь она так хрупка и прекрасна...
Больно! Больно! БОЛЬНО!!! ПОЧЕМУ ТАК БОЛЬНО?!!!
Моя рука! На ней больше нет кисти! Она оторвана, безжалостно, жестоко! Кровь хлещет ручьем, из обрубка торчат лохмотья мяса и осколки кости! Почему?! Чем я заслужил эту боль?! Я же никому не желал зла!
Приступ рвоты буквально выворачивает меня наизнанку. Спазмы так сильны, что мои внутренности готовы разорвать сами себя. Одежда на мне обильно пропитывается потом. Я начинаю осознавать, что вижу что-то перед собой. Вижу нормальными глазами из плоти и крови.
Вижу асфальт и лужу блевотины на нем. Колени сильно болят, я упал на них с размаху.
Я поднимаю глаза к небу. Бесконечной серой пустоте, которая манит и зовет. Предлагает утонуть в себе, отринув оковы плоти. Небо. С ним что-то не так...
'Почему нет Солнца'?
...я наконец-то смог проснуться.
Я заставил себя сделать шаг. Потом еще один. И еще. Потом кинулся бежать. Я бежал, крепко зажмурив глаза, ориентируясь лишь по эху в инфополе. Я боялся даже случайно посмотреть на небо. Я на одном дыхании пробежал два квартала, влетел в подъезд нужного дома, не дожидаясь лифта, взмыл по лестнице и распахнул дверь квартиры. Не разуваясь, я бросился на кухню, где обнаружил усатого великана, читавшего газету.
— Правосудор! — почти выкрикнул я. — Солнце! Его нет!
Кажется, вид у меня был не очень хорошим. Бывший десантник внимательно прищурился и подобрался, словно собирался при необходимости вырубить меня, для моего же блага. Впрочем... почему 'словно'?
— Ясен хрен, его нет, — ответил он. — Погода же вон какая.
Погода. Просто погода такая. Все нормально, это просто плотные облака. Ведь может быть так, что облака настолько плотные, что сквозь них ничего не видно. Обычное дело. Хе-хе-хе.
Ноги подломились, и я сполз по косяку. Только на полу я понял, что ржу во все горло, захлебываясь смехом. Потом какая-то неведомая сила меня подняла, протащила через полкухни, заломила за спину правую руку и сунула головой в раковину.
'Чистая', — успел подумать я до того, как сверху хлынула могучая струя холодной воды.
Через несколько секунд та же странная сила вытащила меня из-под крана и водрузила на стул. Из тумана проступило моржеподобное лицо Правосудора.
— Ну что, оклемался? — прогудел он.
Вместо ответа я резко вскочил и ударил его ногой в голову. Точнее, попытался, потому что удар он заблокировал. В ответ он чуть присел, и словно атакующий кабан, рванулся вперед... недостаточно быстро. Я перемахнул через его голову рыбкой, перекатился и тут же вскочил.
'И кто сказал, что от прохода в ноги нет защиты?'
Лоу-кик Правосудор принял на заднюю часть колена, и тут же с поразительной для его комплекции скоростью скользнул вперед, целя джебом голову. Я отвел удар в сторону, забрал руку, швырнул экс-подполковника на пол подсечкой и придавил сверху коленом.
— Эй, старый, ты совсем уже в маразм впал? Чего кидаешься?
— Я чего кидаюсь? — донеслось снизу. — А кто тут ногами направо-налево машет, как Брюс Ли?
— А ты меня в раковину засунул! Вон, за воротник течет.
— А нечего психовать тут было!
— А я специально что ли?
Но Правосудора все же выпустил. Адреналиновая вспышка, отключившая на несколько секунд мышления, все же принесла и пользу — прекратила панический приступ, и я снова смог взять себя в руки.
-Ты тут вламываешься, орешь: 'Солнца нет! Солнца нет!'. А откуда оно возьмется? Осень же, постоянно погода такая.
— Да забей... — я вяло отмахнулся и уточнил на всякий случай. — Но Солнце же существует? Ты его видел?
— Конечно, видел, — Правосудор хрустнул пальцами, давая понять, что готов повторить процедуру, и второй раз на один прием не попадется. — Еще три дня назад в Ростове пекло почти как летом.
— А... это хорошо.
Я взял из буфета чашку и принялся наливать чай. Немного подумал, и плеснул на левую руку кипятком.
— Совсем поехал, — глубокомысленно прокомментировал Правосудор, пока я, шипя от боли, держал ладонь под холодной водой.
— Мне надо было убедиться, что я не сплю.
— Я и говорю — поехал.
— Последствия перенапряжения. Не каждый день, знаешь, приходится полностью опускать барьер микрокосма и размазывать себя по такой огромной территории. Скоро полностью приду в норму, — я огляделся. — А где Шут?
— Улетела на своем скате, — хмуро ответил Правосудор. — Нарисовала и улетела. Ты уже в третий раз спрашиваешь.
— Да? Бывает, — я рассеянно почесал за ухом. — Так. Напомни, сколько дней прошло? А то я со счет потерял.
— Сейчас уже четвертые сутки пошли.
— И ты все еще тут?
— Если бы не я, ты бы пару раз успел сровнять с землей весь район. Кстати, как там снаружи?
— Чистенько. Мы выжгли эту чуму дотла.
— Я про людей.
— А, эти... крайних уже нашли, так что все будет в порядке. Всех собак вешают на националистов, и призывают линчевать тех, кого не добили ракеты и морпехи.
— Весело, — он усмехнулся в усы и постучал пальцем по газете. — А тут пишут, что премьер подал в отставку, его обязанности временно исполняет Нил Ушаков.
— Не знаю, кто это.
— Это мэр Риги.
— Мне это ничего не говорит. Здесь дела закончены, я возвращаюсь домой.
— У тебя дом-то есть?
— Ясное дело есть...
