Зверь лютый. Книга 7. Найм

Именно для того, чтобы все стали такими и водил Моисей богоизбранный народ сорок лет по пустыне.

Опять "дерьмократы" с "либерастами" всё перепутали. Вот "просриоты" с "коммуняками" — правильно понимают. И насчёт репрессированных народов, и насчёт пожизненной ссылки на поселение в качестве аргумента для усомнившихся. Вполне средневеково. Именно так и оценивали тот библейский эпизод средневековые схоласты: "наказание за недо-верие".

"Не можно сметь

Своё суждение иметь".

Итак, чтобы избавить народ от демократии, свободы, самостоятельности и равенства — достаточно сорока лет. А как с обратным процессом?

Если сделать осторожное предположение, что "Господь долготерпелив и многомилостив", но не дольше четвёртого поколения, начиная с момента "разрыва презерватива", то, со множеством оговорок, можно надеяться...

Пятое поколение потомков крестьян, получивших землю, личную свободу и разваливших общину, станут людьми, для которых согласие "с тем, что власть в обществе распределяется неравномерно" — перестанет быть нормой.

Что считать точкой начала отсчёта времени? — "Практически поголовная выдача паспортов началась в 1976 году". Роль Хрущёва в этом процессе несколько... преувеличена.

Впрочем, можно выбрать и более понравившуюся дату. Добавить к ней 4 поколения — примерно 100-120 лет. И получить радостный результат:

"Жаль только — жить в это время прекрасное

Уж не придётся ни мне, ни тебе".

* * *

А пока... Если "власть — не место для нормального человека", то на это место стекаются "ненормальные", отбросы.

Что может быть более "отбросным", маргинальным, нежели попаданец? Вот я и пытаюсь из "отбросов" срочно прорасти во власть.

Боярство Акима — важный шаг на этой дороге. Чтобы его сделать, я пытаюсь использовать ошибку покойного Хохряка: созданную им "дистанцию власти" в "Паучьей веси". Он столько раз говорил своим "грамадянам":

— Не лезьте в разговоры с пришлыми, не спрашивайте про лесовиков, не ваше дело. Слышать, видеть, думать — не ваше. Ваше дело пахать, ткать, прясть. Я лучше знаю.

Добывать и обрабатывать информацию, строить "дерево возможностей", принимать решения...

— Что? Умный сильно? И поумней тебя есть. Пшёл в борозду!

"Пауки" в это поверили. Теперь среди них нет человека, который был бы готов "пойти во власть". Вот они и вытолкнули мне на расправу того, на кого я указал. А я выбрал Хрыся. Просто потому, что он один из двух человек в селище, которых я знаю по имени.

И все знают, что будет дальше: владетель будет чего-то требовать от тиуна, тиун — от смердов. Смерды требуемое делать не будут. Они-с... дистанцируются-с. Поскольку:

— Власть же! Эта... ну... дураки и сволочи.

Владетель будет наказывать тиуна. Пороть-с и рукоприкладничать-с. Тиун будет ругаться с соседями, те будут исподтишка ему гадить...

Хрысь научится смотреть не в лицо, а в пол, мять в руках шапку, тяжело и заунывно вздыхать, произносить длинный ряд бессмысленных "эта" и "ну", носить рваный армяк поверх толстой поддёвки. А Аким привыкнет бить по этому армяку кнутом или палкой, ругаться матерно и искренне удивляться:

— Экие ж дураки у меня в вотчине! Остолопы царя небесного.

"И весёлая, привольная

Жизнь покатится шутя...".

Всё — штатно, типично, рутинно. Так, поколение за поколением, строится существование основной части русского населения основную часть русской истории, так формируется существенная часть "русского национального характера".

"Опять, как в годы золотые,

Три стертых треплются шлеи,

И вязнут спицы росписные

В расхлябанные колеи...".

Почему? Почему спицы — "расписные", а колеи обязательно — "расхлябанные"? Потому что "спицы" — для себя, а дорога — для людей?

"А народец-то у нас — дрянь. А людишки-то у нас — премерзкие...".

Одна деталь мелкая, камешек в колее. Камешек по имени Ванька.

Потому что я попадун хренов! Потому что я в школе учился! В 20 веке. И книжки кое-какие читывал. А ещё — смотрел, думал. Я не знаю "как" — как сломать этот "национальный характер". Но я знаю, к чему это приведёт! У меня вся это хренова русская/советская классика в ушах звучит! У меня эти чёртовы художники-передвижники — в глазах стоят! Со всеми их... "Униженными и оскорблёнными"...

"Так жить нельзя!".

Как "льзя" — примерно представляю. Но вот как перевести из одного состояния в другое? "Каким каком"?... Не знаю я.

Остаётся — "смотреть, думать". Аборигенов внимательно слушать. Может какая-то очередная "эта... ну..." приведёт к собственному прозрению?

Я прислушался.

Аборигены бурно обсуждали коренной вопрос современности: кому осенью собирать орехи в пограничном орешнике.

Между Рябиновкой и "Паучьей весью" есть орешник, в котором регулярно осенью происходили драки. Сначала туда из обоих селений приходили детишки и бабы, которых у "пауков" было значительно больше, которые и выгоняли оттуда рябиновских баб и детишек. Потом подтягивались мужики. С тем же успехом. Потом приходил Аким с "верными" и оружными...

* * *

Екатерина II в 1767 году провела общенациональные выборы в "Уложенную комиссию" с целью "выяснение народных нужд для проведения всесторонних реформ". Однако уровень "говорливости" "народных избранников" превысил все допустимые рамки. Восемь первых заседаний

"было посвящено лишь тому, как назвать императрицу в благодарность за её инициативу по созыву комиссии. В результате долгих дебатов из всех предложений ("Наимудрейшая", "Мать Отечества" и т.д.) был выбран тот титул, который и сохранился в истории — "Екатерина Великая".

Здесь — похоже.

* * *

Поговорить на Руси любят не меньше, чем в "вольном городе Черноморске". У Екатерины отдача была в форме Пугачёвщины. Мне это... нафиг-нафиг. Так что быстренько меняем этот... плюрализм "ореховых" мнений на конкретику порабощения.

— Пойдём-ка, Хрысь в кузню. "Холопскую гривну" примеришь.

Бурное общенародное обсуждение "ореховой проблемы" было резко и болезненно прервано. Мужички вспомнили. Кто тут — "ху", и как оно всё — "is". Хрысь затравлено посмотрел на односельчан, получил в ответ очередную кучу сочувствия в форме новых вздохов и жужжаний. Тяжело вздохнул и пошёл за мной в кузню. Хорошо хоть "руки за спину, лицом к стене" — у аборигенов ещё не на уровне инстинктов.

Второй раз в жизни прохожу эту процедуру. В Киеве — на мою собственную шею одевали, тут — наоборот. Со стороны — интереснее. Но суеты больше.

Прокуй с порога кинулся рассказывать "как здесь всё плохо". И правда — потолок течёт, горн мокрый стоит, инструмента нет...

Громко ругая своего предшественника, погоду, "их всех" и всю страну в целом, он, однако, нашёл обломок железного обода от бочки, согнул, с помощью выдернутого из толпы подошедших следом "пауков" мужика, в подходящий размер, пробил дырки в концах.

Хрысь, красный от собственных переживаний, общего внимания и неудобной позы встал на четвереньки, долго примащивался к носку наковальни. Прокуй никак не мог правильно наложить концы ошейника: то плечо можно зацепить, то ухо мешает. Наконец, точный удар его молотка разбил вставленную в проушины заклёпку.

По кузне поплыл звон металла. Похоронный звон личной свободы одного русского человека.

Человек этот сидел на земле возле наковальни, ковырял в ухе пальцем и тряс головой: прямо в ухо грохнуло.

— Эдак и оглохнуть можно.

Давешний остряк выразил своё соболезнование. Хрысь зло глянул на сочувствующего, но ответ озвучил я:

— Точно, дядя. Спасибо, что подсказал. Как придёт твой черёд у наковальни раком становиться — шапку войлочную принесёшь. Как в бане, чтобы ухи не попортить. А зря ты над моим кузнецом насмешничал: глянь, с одного раза заклёпку расклепал. Хочешь — на тебе ещё разок проверим?

Хрысь сидел на земле, красный чуть не до слёз. Когда взрослый матёрый мужик чуть не плачет... Странное сочетание угрюмости, озлобленности, набыченности... И полной, какой-то детской, растерянности, обиды. Потерявшееся, заблудившееся, брошенное дитя. Брошенное и выброшенное своим родным "миром". Ещё один "попаданец поневоле". Попаданец в холопы.

"Обнять и плакать". Или — напутствовать?

Как же мне тот кузнец в Киеве тогда сказал?

— Ну, Хрысь, с обновкой тебя, с гривной. Здрав будь, хлоп рябиновский.

Я несильно стукнул дрючком по выступающим склёпанным концам железного обруча на его шее.

В рыцари посвящают ударом меча по плечу, а в холопы? Ударом палки по ошейнику? Должны же быть какие-то "волшебные слова", какие-то ритуальные "пляски", знаменующие качественный скачок: смерть человека — рождение раба.

Судя по общему вздоху присутствующих, мой набор ритуальных действия воспринят как правильный.

Люблю делиться личным опытом. Здесь, в "Святой Руси" у меня этого, чем я люблю делиться, с гулькин... ну, положим, нос. Но вот по этой конкретно теме уже могу сказать: "Плавали, знаем".

— Не трёт ошейник-то? Ты, Хрысь, как домой придёшь, тряпку чистую возьми и железку замотай. А то железо ржавеет, натирает... Шея может чирьями пойти. И тряпку эту меняй почаще. Чтоб была почище.

"Ставь птицу" — спрогрессировал прототип подворотничка. Открыжили.

"Была бы шея — хомут найдётся" — русская народная мудрость.

Другая такая же: "Счастье — это когда хомут не трёт шею". Я человек не злой — пусть Хрысь будет счастлив.

Дальше пошла рутина: составление грамотки о продаже общиной своего члена в вечное рабство.

* * *

Понятие "юр.лицо" — ещё не существует. Это — следующее столетие.

Отвечая на вопрос о том, можно ли отлучить от церкви корпорацию в своей речи на Лионском соборе в 1245 году, Папа Римский Иннокентий IV заявил, что всякое отлучение распространяется на душу и совесть и поэтому не могут быть отлучаемы от церкви корпорации, у которых нет ни души, ни совести, ни воли, ни сознания и которые являются лишь отвлечёнными понятиями (nomen intellectuale), правовыми наименованиями (nominа sunt juris), фиктивными лицами (persona ficta).

Так впервые была сформулирована фикционная концепция — "лицо юридическое".

Что мы и продолжаем наблюдать аж в 21 в.: "ни души, ни совести...". Можно добавить: "ни ума, ни чести". В человеческом понимании. Я уже несколько раз говорил, что логика бюрократии существенно отличается от логики хомнутого сапиенсом.

Иннокентия IV ещё нет, а на "Святой Руси" — эта фикция уже есть. Община, субъект, одна из сторон в сделке, продаёт товар, объект, одного из своих общинников.

"Мир", как ящерка хвост, отбрасывает, откупается своими членами.

Интересный технологический приём, надо запомнить. Одно дело — когда отец продаёт в рабство своих детей или муж — жену, другое — сосед соседа. Тут возможно и использование "конфликта интересов", и мотивация разнообразнее, и "порог срабатывания" существенно ниже.

Просматриваются занимательные ситуации применения. Надо бы "домашних заготовок" понапридумывать. На случай "ежели чего...". Я же не "попадист-империалист", который к туземным обычаям относится с пренебрежением, как к варварству и дикости. Я местные обычаи уважаю. И применяю к вятшей своей пользе. Оптимизирую свой "путь наверх" на основании местной специфики.

* * *

Поскольку у нас тут происходит сделка "купля-продажа", то таких дополнительных ограничений, как для "самопродажи" — нет. Так что, заплатил я за Хрыся свои обычные две ногаты. Естественно, за всё, "с приданым" — женой и хозяйством. И тут же велел ему, как тиуну-управителю общины — "держать общинный общак", крестьянскую складчину для экстренных ситуаций. Куда эти две ногаты и пошли.

Составили грамотку, которую дружно подписали два десятка свидетелей, "пауков" отправили по домам, а остальные, отметив сделку, смогли перейти к внятному обсуждению дальнейших планов.

Не заставить мужика рожать, без толку безногого бегу учить. И не только телами люди различны, но и душами. Вроде бы все согласны с сим, а не разумеют. Ведь коли души разные, то и к разным делам таких людей приставлять надобно. Иначе худо будет: и человеку — душу свою корёжить, и делу — вред. Не велика хитрость отличить храбреца от труса. И дело им по свойствам их дать: храброго — в строй, трусоватого — в обоз. Храбрецов на Руси много — войско можно великое собрать. А вот пользы от этого — мало. Ибо война — дело скоротечное. Мы же в мире живём и для мира войны ведём. А для сего - иные души человеческие надобны.

Множество есть средь человеков, кто на подвиг готов. Вспыхнет такая душа страстью, явит миру высоты духа невиданные, да и выгорит. Пеплом станет. А дальше жить-то как? Изо дня в день по пепелищу толочься? Былые достославности свои вспоминать, нонешние заботы поругивать?

Есть среди занятий человеческих особое — человеками управлять. Талант этот редкий, реже богомаза доброго или резчика искусного. Такому человеку надлежит каждый день подхлёстывать да осаживать. И себя, и людей своих. Вдаль глядеть, чтобы цель не потерять, чтобы с пути не сбиться. И под ноги смотреть, чтобы не завалиться, чтобы каждый день шажок на том пути сделать. Страсть его должна гореть, но не сгорать, греть, но не обжигать, освещать, но не слепить. Знать меру. И менять эту меру свою для пользы дела. Быть так - не час, не день, не битву, не поход, но из года в год, всю жизнь. Людей таких мало, редки они. Соотнести грядущее и сегодняшнее — не всем дано. А уж самому делать, да других заставить, да из дня в день... Люди такие к словам сладким - недоверчивы, к новизнам разным - подозрительны. Под чужой волей служить — не радуются. А таких мне надобно много. Куда как поболее богомазов да песнопевцев. И Хрысь с Потаней - первыми были.