— Не стоит беспокоиться, — сказал король. — Я не ем так поздно. Рюмки маиля будет вполне достаточно.
Едва он это произнёс, как в гостиной возник Эннкетин, перенявший у Эгмемона искусство появляться как раз в нужный момент. С изысканным поклоном он объявил:
— Маиль подан в парадный банкетный зал.
Лейлор бросил на дворецкого полный благодарности взгляд, а Джим не подал виду, что удивлён такой предупредительностью.
— Прошу вас, ваше величество, пройдёмте туда.
— Одну минуту, — сказал король и сделал знак охранникам с корзинами цветов. — Позвольте преподнести вам и Лейлору эти цветы.
— О, благодарю вас, ваше величество, — проговорил Джим, учтиво принимая цветы. — Они великолепны.
Взяв у охранника полуцилиндрический серебристый предмет, король жестом отпустил охрану. В банкетном зале на столе красовался двухъярусный поднос с фруктами и хрустальный графин маиля, окружённый хороводом рюмок, а также ваза с пирожными и конфетами. Эннкетин наполнил рюмки и с поклоном удалился. Изящным жестом Джим пригласил:
— Прошу вас, ваше величество. Простите за скромность угощения.
— Не стоит, — ответил Раданайт. — Я понимаю, что своим поздним визитом причиняю вам беспокойство, но меня привело к вам очень важное дело. Но прежде чем я изложу его, предлагаю выпить.
— С удовольствием, — поклонился Джим. — Но никакого беспокойства вы нам не причиняете, ваше величество. Ваш визит — огромная честь для нас. И позвольте также поблагодарить вас за то, что пригласили нас на обед по поводу вашего дня рождения. Всё было замечательно.
Король кивнул и взял рюмку. Джим последовал его примеру, кивнув Лейлору в знак того, что ему также разрешается выпить.
— Но только символически, детка.
Пригубив маиль, Лейлор поставил рюмку. Он с любопытством наблюдал за спектаклем, который разыгрывал перед королём отец, и вместе с тем изнывал от волнения: что-то он скажет? Выпив, Раданайт проговорил:
— Ну, довольно учтивостей, перейдём к делу. Дело это особого свойства и имеет для меня огромное значение. Я долго был одинок, но теперь наконец решил, что пора положить конец одиночеству. Оно слегка затянулось... Отчасти потому, что я придирчив и требователен в выборе спутника жизни.
Не моргнув и глазом, отец согласился:
— Я понимаю вас, ваше величество. Выбор спутника — нешуточное дело, не терпящее легкомыслия и спешки, к нему нужно подходить в высшей степени серьёзно и тщательно. Но какое отношение к этому имеем мы?
— Самое прямое, — улыбнулся король и посмотрел на Лейлора. — Мой выбор пал вот на это очаровательное существо. Впрочем, трудно сказать, кто кого выбрал — я его или он меня. Но это неважно. Важно то, что мои чувства к нему подлинны, а намерения серьёзны.
Отец изобразил крайнее изумление, да так искусно, что если бы Лейлор не знал, что отцу известна суть дела, он бы поверил в его лицедейство.
— Вы имеете в виду моего Лейлора, ваше величество?
— Именно так, — подтвердил Раданайт. Его провести было невозможно, и он добавил: — Полагаю, тебе кое-что известно, Джим, поэтому давай не будем тратить время на лишние слова. Со своей стороны я могу заверить, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы Лейлор был счастлив. Это не прихоть, не сиюминутное увлечение: я всё тщательно обдумал, взвесил и принял твёрдое решение.
Лейлору показалось, что щит искусного самообладания, которым прикрывался отец, готов был вот-вот треснуть: его глаза сверкнули, а губы дрогнули. Король добавил:
— Мы с Лейлором уже обменялись словами обручения, и осталось только получить твоё согласие, Джим. За этим я и приехал.
— Полагаю, здесь нужна пауза, — проговорил отец.
Когда он протягивал руку к графину с маилем, Лейлор не мог не заметить, что его пальцы слегка дрожали. Раданайт сказал:
— Мне паузы не нужны, но изволь. У вас отличный маиль, и я не откажусь ещё от одной рюмочки.
Свою рюмку отец выпил залпом и пригласил:
— Давайте присядем, ваше величество. Этот вопрос не из тех, какие можно решать с наскока. Лейлор, не мог бы ты выйти? Мне нужно сказать его величеству несколько слов с глазу на глаз.
Лейлор вопросительно посмотрел на Раданайта, и тот сказал:
— Иди, милый, если твоему отцу так угодно. Хотя я не вижу в этом надобности.
Лейлору очень хотелось присутствовать при разговоре, но он был вынужден повиноваться.
Оставшись наедине с Раданайтом, Джим несколько мгновений молчал, катая по скатерти спелый чедал (7). Для того чтобы скрыть накатившуюся на него слабость, он сел и отправил в рот конфету. Нельзя терять лица, думал он, нельзя давать слабину. Раданайт, не притрагиваясь к сладкому и фруктам, сам налил себе ещё одну рюмку маиля и выпил. Наконец Джим поднял на него глаза.
— Что это значит, ваше величество? Зачем вам понадобился мой сын? — спросил он.
— Затем, что я люблю его, — ответил Раданайт.
— Его здесь нет, можете говорить правду, — сказал Джим холодно. — Вы хотите досадить мне?
Раданайт удивлённо двинул бровями.
— С чего ты это взял? Зачем мне досаждать тебе?
Джим молчал, ожесточённо стискивая челюсти и крутя на скатерти чедал. Положив одну ногу в сверкающем сапоге на другую, Раданайт проговорил:
— Я понимаю, что ты подразумеваешь. С тех пор прошло много времени, многое изменилось, в том числе и мы сами. Если ты думаешь, что я всё ещё страдаю из-за твоего отказа, то ты ошибаешься. Я нашёл в себе силы жить дальше — без тебя. Некоторое время рана кровоточила, но рано или поздно она должна была зажить. И она зажила. Я пережил это. Я работал, и работал чертовски много, чтобы достигнуть того, чего я достиг. Я не сожалею ни о чём и тебе не советую сожалеть.
— Я не верю, — сказал Джим, накрывая чедал рукой. — Не верю, что с вашей стороны имеет место любовь. Вы просто обольстили моего сына, воспользовавшись его юностью и неопытностью.
Глаза Раданайта колюче сверкнули, но он взял себя в руки.
— Если бы я просто обольстил его, как ты выражаешься, то зачем бы мне было приходить сюда и спрашивать твоего согласия на брак? — возразил он терпеливо. И добавил с усмешкой: — Может быть, тебе просто досадно, что я больше не страдаю по тебе?
Эти слова впились под сердце Джиму, как раскалённое железо. Потеряв самообладание, он вскочил и швырнул чедал в стену. Сочный фрукт лопнул и оставил на стене пятно сока.
— Вы выбрали именно моего сына! — вскричал Джим. — Почему именно его, а не кого-то другого?
Раданайт остался сидеть, не двинув и бровью.
— А почему ты выбрал Фалкона, а не кого-то другого? — спокойно отпарировал он. — И почему потом сказал "да" лорду Дитмару? По той же самой причине я выбрал Лейлора. Я видел его, когда он был ещё ребёнком, но когда спустя годы встретил его в "Оазисе", он поразил меня в самое сердце. Я влюбился в него, ещё не зная, кто он, а когда я узнал, что он твой сын, это ничего не изменило. У меня нет никаких сомнений в том, что я хочу видеть это чистое юное создание рядом с собой, владеть им, родить с ним детей. Всё, что я когда-то предлагал тебе, я отдам ему.
Джим опустился на своё место, бледный, с прямой окаменевшей спиной. Раданайт взял с блюда красивый, румяный чедал и впился в его бок белыми зубами.
Лейлор слонялся по дому, изнывая от нетерпения. Зайдя в библиотеку, он увидел там Серино, увлечённо набиравшего на своём ноутбуке какой-то текст. Преисполненный уважения к его учёному труду, Лейлор хотел потихоньку уйти, чтобы не мешать ему, но Серино, не отрывая взгляда от светового экрана, сказал:
— Погоди, малыш, не уходи... Сейчас, только допишу вот это. — Он дописал, поставил точку и поднял взгляд на Лейлора. — Я слышал, к нам кто-то приехал. В окно я видел три флаера очень внушительного вида. Что у нас за гости?
— Король, — ответил Лейлор.
— Король? — удивился Серино, поднимаясь на ноги. — Для чего его величество пожаловал к нам на ночь глядя?
Лейлор улыбнулся, облокотившись на край тумбы с каталогом.
— Он приехал просить моей руки.
Серино сначала улыбнулся, потом нахмурился.
— Ты что, шутишь?
— Нет, — покачал головой Лейлор. — Я же говорил, что ты упадёшь, когда узнаешь, кто мой избранник. Они сейчас с папой разговаривают, а меня зачем-то выставили.
— Пойду, выражу королю своё почтение, — сказал Серино. — И заодно узнаю, правда ли то, что ты говоришь.
— Правда, правда, — засмеялся ему вслед Лейлор.
Опять оставшись один, он затосковал. Это ожидание сводило с ума, ноги сами сворачивали назад, в банкетный зал, но Лейлор говорил себе: "Терпение". Погуляв по дому, он вышел в сад, чтобы вдохнуть весеннего воздуха, но этот воздух неожиданно оказался не по-весеннему холодным: изо рта вырывался при дыхании белый пар. Весь сад был окутан густым туманом, а деревья были упакованы в коконы из прозрачной тонкой плёнки, закреплённой внизу вокруг ствола липкой лентой. Садовника Йорна Лейлор застал за странным занятием: взобравшись на лестницу, тот держал над верхушкой дерева какой-то инструмент на длинной, как у граблей, ручке, и из него широким радиусом вниз и в стороны вылетела эта плёнка, опутав крону дерева, словно кокон.
— Что это ты делаешь, Йорн? — спросил Лейлор. — Для чего ты запаковываешь деревья в плёнку?
— А чтобы их морозом не прихватило, господин Лейлор, — ответил Йорн, спускаясь и собирая края плёнки, чтобы подтянуть их к стволу и закрепить. — Видите, какой туман в саду? Это не туман, а средство для местного повышения температуры воздуха. Благодаря ему под плёнкой будет тепло, и сад не замёрзнет. Уже несколько лет не было таких сильных заморозков...
Йорн собрал и укрепил плёнку вокруг ствола, и она образовала прозрачный кокон.
— Надо успеть укрыть все деревья, — сказал он. — А ещё кусты и клумбы. Ночью будет очень холодно. Это уже сейчас чувствуется. Вы бы лучше шли в дом, мой хороший, а то замёрзнете.
— А трава не замёрзнет? — поинтересовался Лейлор.
— Нет, трава живучая, — улыбнулся Йорн. — Даже если её слегка и прихватит, она потом отрастёт. Главное — спасти деревья, кусты и цветы. Ступайте скорее в дом, господин Лейлор, вы уже дрожите.
Поёживаясь от холода, Лейлор пошёл в дом. На крыльце он встретился с королём, который, по-видимому, уезжал. По сдержанному лицу Раданайта было трудно что-то понять, но каким-то шестым чувством Лейлор угадал, что ему сказали "нет". А когда встретился с королём глазами, увидел это "нет" уже явственно.
— Твой отец заупрямился, — сказал король с обескураженной улыбкой, сжав похолодевшие руки Лейлора. — Ну ничего, дадим ему время подумать — будем считать, что он ещё не дал окончательного ответа.
Лейлор помертвел от горя и не мог выговорить ни слова. У него разом отнялись и руки, и ноги, и язык, а туманный холод проник ему в грудь и превратил его сердце в камень. Заглядывая ему в глаза, Раданайт сказал ласково:
— Не расстраивайся, моя радость. Не бывает так, чтобы всё всегда было гладко: обязательно что-нибудь да стоит на пути. Но я не привык легко сдаваться. Твой папа рано или поздно согласится — не сразу, но согласится. Так или иначе, нам придётся ждать как минимум год, пока тебе не исполнится шестнадцать. Думаю, за этот год нам удастся сломить упрямство твоего отца, не сомневайся. Так что придётся запастись терпением... Главное, чтобы ты не разлюбил меня.
Лейлор бросился Раданайту на шею и стиснул его в объятиях со всей силой своего отчаяния. Он был по-прежнему нем: говорить не давал ком в горле. К крыльцу уже подошла охрана, и Раданайт, ещё раз пожав на прощание руки Лейлора, сказал:
— Всё будет хорошо, детка. Не отчаивайся и не сердись на папу. По-моему, он просто боится отпускать тебя во взрослую жизнь.
Тёплое пожатие его рук ослабло и сошло на нет: Лейлор неумолимо терял его. Вместе с ним из Лейлора утекала жизнь, а с его отъездом она неизбежно должна была совсем угаснуть. Но Лейлор не мог броситься королю вслед: его ноги словно приросли к месту, и он смог только протянуть руки и всхлипнуть. Раданайт, ещё не успевший спуститься с крыльца, обернулся и, увидев Лейлора в этой отчаянной позе, тут же вернулся.
— Ну что ты, детка!
Лейлор почувствовал тепло его объятий и нежность губ. Словно не замечая присутствия своей охраны, Раданайт поцеловал его несколько раз подряд — в губы, в щёки, в глаза, в лоб.
— Всё будет хорошо, поверь мне, — сказал он ласково и твёрдо. — Мы будем вместе, обещаю тебе. А я не бросаю слов на ветер, ты это знаешь. Ну, всё... Возьми себя в руки, милый, а то я не смогу уйти от тебя.
— Не уходите, ваше величество, — прошептал Лейлор, обвивая его шею руками.
Раданайт прильнул губами к его лбу.
— Я должен. Мне пора.
Он в последний раз поцеловал его в губы — крепко и нежно. Краем глаза Лейлор заметил, что отец тоже вышел на крыльцо, и сообразил, что этот поцелуй и был рассчитан на то, чтобы тот его увидел: Раданайт специально подольше не отрывался от губ Лейлора.
— Не грусти, мой милый, — сказал он с улыбкой. — Я оставил там для тебя подарок... Его ты сможешь надеть не сразу, но обязательно настанет день, когда ты его наденешь и, надеюсь, не снимешь уже никогда. — И, взглянув на отца, добавил: — Джим, больше не отбирай у него моих подарков, пожалуйста. Я не хочу, чтобы он плакал.
Нежно дотронувшись до щеки Лейлора, Раданайт повернулся и стремительно сбежал вниз по ступенькам, сверкая голенищами сапог.
— Иди в дом, — услышал Лейлор холодный и неприятный голос отца.
Но он не сдвинулся с места, пока все три чёрных флаера не поднялись в воздух и не скрылись из виду.
Подарок короля лежал в спальне Лейлора на тумбочке у кровати. Серебристый полуцилиндрический предмет оказался футляром, в котором сверкал узкий обруч из каэлия, украшенный затейливыми филигранными узорами и искрящийся россыпью крошечных феонов. Увидев его, Лейлор понял, что имел в виду король, когда сказал, что сразу надеть его Лейлор не сможет: это была брачная диадема, роскошная и дорогая. Закрыв дверь своей комнаты, Лейлор примерил её, и она села идеально. Хлопнувшись на подушку, он заплакал.
Минут через двадцать зазвонил телефон. Лейлор не ответил на звонок: ему сейчас не было ни до кого дела. Через пять минут звонок раздался снова, и Лейлор вынужден был ответить.
— Милый мой, — услышал он знакомый голос. — Я просто хотел сказать, что люблю тебя. Я сказал это и твоему отцу, но он не поверил. Ничего, со временем поверит.
Лейлор не мог вымолвить ни слова, просто плакал.
— Лейлор, солнышко, не плачь! — успокаивал его Раданайт. — И умоляю тебя, не ссорься с папой. Он оказался не готовым к такому обороту событий, надо дать ему время привыкнуть к этой мысли. Всё образуется, всё будет так, как мы хотим, даю тебе моё слово чести.
— Я не могу... без тебя, — выдохнул Лейлор. — Где ты?
— Я лечу в Кабердрайк, — был ответ.
После того, как он называл Раданайта на "вы" и "вашим величеством", говорить ему "ты" было необычно и приятно: от этого в животе щекотало восхитительное, тёплое чувство. А оттого, что эта привилегия была дана только ему, Лейлору, это было прекрасно вдвойне.
