Кроме нас.
И это неудивительно — никто, включая нас самих, тогда не подозревал, что мы способны действовать на таком удалении от своей территории. Хотя технические средства-то были — те самые транспортники на основе Пе-8, да и другая транспортная авиация — мы ее развивали с моей подачи, так как я помнил что в моей истории бывали проблемы со снабжением войск. Ну и высотники. Как только Япония напала на СССР, Сталин затребовал от нас аж двадцать высотных ударных разведчиков, тогда как у нас самих их оставалось от силы полсотни, которые были на расхват и на западе СССР. Поэтому сначала смогли выделить только три — они прибыли на Дальний Восток уже первого сентября. Еще пять штук подтянулось в течение недели, в течение же недели частью транспортной авиацией, а в основном по железной дороге перебрасывалось и аэродромное хозяйство, боеприпасы, специалисты, но уже с третьего сентября чем дальше тем все больше наши высотники использовались по японским аэродромам.
Очень эффективно использовались. Японские самолеты стояли на аэродромах даже не в капонирах, и зачастую безо всякой маскировки — японцы справедливо полагали, что все силы советской авиации будут уходить на отражение налетов на укрепрайоны, в лучшем случае — на штурмовку и бомбардировку японских колонн сухопутных войск или на борьбу с кораблями японского ВМФ. В принципе, так оно и было — редкие попытки устроить налеты на японские аэродромы с легкостью отбивались дежурными звеньями истребителей — в первые дни японцы, пользуясь своим численным а зачастую и качественным превосходством тупо подвешивали над аэродромами по несколько самолетов, которые нарезали круги и отгоняли советских соколов. Все атаки если и происходили, то с высоты трех, максимум пяти километров — неуправляемыми бомбами с высоты особо не повоюешь, особенно если о какой-либо плотности строя говорить просто не приходится, а штурмовка пулеметами тем более должна выполняться с низких высот. В общем, выше этого яруса японцы даже не смотрели. А зря.
Сделав с десяток вылетов чисто на разведку, наши летчики начали подвешивать контейнеры с управляемыми бомбами, благо что оборудование стало прибывать по тогда еще не везде перерезанному Транссибу. Так как с моей подачи наши конструктора старались делать всю технику модульной, то и высотники, особенно выпуска с середины 1942 и далее, имели в своем брюхе секции для установки различных модулей, в том числе сотовые конструкции для перевозки и сброса бомб разных калибров. Такие секции и стали устанавливать — сначала немного, по одной-две, оставляя остальные гнезда закрытыми фальш-панелями. С этого момента разведочные вылеты превратились в вылеты на штурмовку.
С высоты в 10 километров бомба будет лететь почти минуту, за которую самолет пролетит более пяти километров — соответственно, чтобы два оператора могли положить в аэродром пару десятков бомб, высотнику приходилось делать несколько заходов, поэтому пилоты 'вставали' на очередную жертву и начинали нарезать круги, а операторы методично — бомба за бомбой — утюжили стоянки самолетов, склады бомб и горючего, узлы радиосвязи, штабы, но первый удар всегда был по казармам — чем меньше останется у японцев пилотов, тем меньше самолетов они смогут поднять в воздух. По мере прибытия высотников стало возможным формирование уже бомбардировочных групп из трех-пяти самолетов — в этом случае было достаточно и двух-четырех пролетов, чтобы вывести аэродром из списка боевых единиц как минимум на несколько дней, а расположенную там авиачасть — и на пару недель. Причем первые дни были особенно жирными на улов — три, а затем шесть высотников уничтожили на аэродромах минимум тысячу самолетов и повредили еще минимум треть.
Японцы же вообще поначалу считали, что их обстреливают из орудий, поэтому вокруг аэродромов рыскали многочисленные мобильные группы в поисках мифических артиллеристов. На третий день японцы уже знали — кто и как их уничтожает. Но не знали — как избавиться от этой напасти. Они срочно стали копать капониры и даже землянки, чтобы скрыть свои самолеты от взгляда с неба, рассредоточивать их по окрестностям, всячески маскировать с воздуха. Да, частично эти меры помогли, особенно землянки — они скрадывали в том числе и инфракрасное излучение, а потому уже с пятого сентября дневные вылеты по аэродромам стали гораздо менее эффективны, и мы перенацелили их на артиллерийские батареи и транспортную инфраструктуру японцев. Ночью же наши высотники по прежнему собирали обильный урожай — если сравнительно мелкие истребители еще можно было упрятать в землянки, то бомбардировщики и транспортные самолеты — нет. Японцы было понадеялись что их усиленная маскировка окажется достаточной защитой, но — нет, она была недостаточной, через масксети по прежнему был виден ИК-силуэт самолета, а если он только что вернулся из полета — его двигатели 'пылали' на экранах яркими пятнами.
К десятому сентября бойня в основном закончилась — наши десять высотников выбили почти половину японских самолетов, сосредоточенных против Советского Союза, а если смотреть по бомбардировщикам и транспортникам — то из них сохранились лишь те, что японцы вовремя увели с Сибирского ТВД куда-нибудь на юг — по крайней мере на триста километров от советской границы этих самолетов уже не было. Конечно, они могут лететь и на более дальние дистанции, особенно учитывая то, что японцы всегда делали дальнодействующие самолеты с прицелом на океанские расстояния, но необходимость увеличения дальности полета все-равно снижает допустимую бомбовую нагрузку, увеличенное время в пути — оборачиваемость техники, а вкупе с резким уменьшением количества бомбардировщиков японское командование поняло, что их планы выбомбить укрепрайоны пошли прахом. К середине сентября командование сухопутных войск уже вовсю давило на моряков, чтобы те поделились своими технологиями и запасами управляемых бомб, но моряки пока стойко держались — типа самим не хватает против американского флота — и почти не скрываясь радовались, как обгадились эти сухопутные крысы.
Но крысы не унывали, а перли вперед. Уже начиная с седьмого сентября все больше ударов наши самолеты производили именно по сухопутным войскам. Мосты, транспортные колонны, колонны войск, позиции батарей — вот что было нашими первоочередными целями. Благо что техника и специалисты продолжали прибывать, а потому высотники могли брать на борт уже все отделение операторов, и шесть человек могли вести к целям уже шесть бомб за раз. Наземное обслуживание тоже усилилось — теперь техники подвешивали не по одному, а по четыре, и даже по шесть контейнеров с бомбами — как они это называли — 'полная зарядка'. А это 120 'четвертаков' — бомб калибра 25 килограммов, или 80 'полтинников' — пятидесяток.
Причем бомба в плане эффективности лучше снаряда того же веса — снаряду надо выдерживать перегрузки при выстреле, тогда как бомба просто падает, а потому в нее можно поместить больше и взрывчатки, и других полезных элементов — наши осколочно-зажигательные так вообще представляли собой корпус толщиной в три миллиметра, а остальное — 10 килограммов готовых поражающих элементов в виде стальных шариков, 5 килограммов элементов с зажигательной смесью и 15 килограммов взрывчатки — ее было в два и даже в три раза больше чем в 40-килограммовом снаряде 152-миллиметровой гаубицы, соответственно, бомба поражала своими ГПЭ на площади почти в три тысячи квадратных метров — более чем на тридцать метров в стороны, поджигала все в радиусе пятнадцати метров и глушила живую силу в укрытиях в радиусе десяти метров — причем это зоны надежного поражения, так-то могло достаться и на большем удалении. 'Четвертаки' тоже были мощнее в два-три раза снарядов сопоставимого веса — от орудий калибров 122 миллиметра. Мы в основном и использовали четвертаки да полтинники — более мелкие а значит легкие калибры были уж очень неустойчивы в полете, так что операторам было сложно удержать их на цели и достаточно близко для поражения ложилась хорошо если одна из трех бомб, тогда как для четвертаков, а тем более полтинников этот показатель приближался к единице, правда, это с учетом их более высокой поражающей способности — просто допустимый разброс точки падения был больше.
Вот кассеты с такими бомбами и заправляли техники — после переброски на восток пяти наземных команд самолет был готов отправиться в вылет уже через полчаса — кассеты снаряжались отдельно, а потому были уже готовы и требовалось только заменить их, вставив в гнезда подъемниками с ручными домкратами, ну, заправить, долить или заменить масло, прозвонить цепи управления и сигнализации, осмотреть гидравлику — на ускорение этих работ в предыдущие годы мы затратили много конструкторских сил, а потому оборачиваемость самолетов была уже достаточно высокой, благо что мы отправили на восток уже новые образцы, в которых повсеместно были введены рядные разъемы, которыми подсоединялись схемы управления бомбовых контейнеров, и через такие же разъемы техники подключались со своей контрольно-измерительной аппаратурой и прозванивали цепи — летчики, особенно старой закалки, которые привыкли к тросам и жестким тягам, относились к чисто электрическим схемам управления еще с достаточно большим недоверием, а потому для их успокоения наземные команды выполняли проверки постоянно. Да и для нашего — все-таки техника была достаточно новой и лучше перебдеть. С этой же целью техники выполняли и выборочную просветку корпуса ультразвуком — особенно силовых элементов — наши технологи уже многое сделали чтобы избавиться от расслаивания и прочих недостатков стеклопластиков, но до окончательной победы было еще далеко — собственно, первые аппараты у нас держались хорошо если три месяца — а потом если их не сбивали и они не ломались при посадке, начинались расслоения. Мы, конечно, заменяли такие элементы на новые, но это снижало выпуск новых самолетов, так что чем дольше стеклопластик продержится — тем реже его придется менять. Как бы то ни было, механизация аэродромного обслуживания снижала и количество техников, и время между вылетами, так что когда вернувшийся с задания экипаж уже слопал приготовленную для них еду и отправлялся спать, сменщики поднимали самолет на новые цели. И если поначалу приходилось гонять экипажи четыре-через четыре часа, то уже с восьмого сентября каждый экипаж получал между вылетами восемь полноценных часов отдыха.
Казалось бы — воюй да радуйся. Нет, японцы оказались противником ничуть не проще немцев.
ГЛАВА 21.
Парадоксально, но у нас вскоре закончились доступные аэродромы. Напомню, что японцы сразу разбросали по Сибири десятки диверсионных групп — тысячи парашютистов. Затем речные десанты на катерах, за ними двинулись конно-пешие мобильные группы, так что к середине сентября Сибирь напиталась японскими диверсантами на тысячу километров от госграницы — вершина Байкала и еще треть на север, как раз обжитые территории, да и севернее их уже хватало, причем не только непосредственно японских, но и белогвардейских, монгольских, казахских, бурятских и так далее — и в мирные-то годы советская власть в тайге была довольно условна, с началом же войны, а особенно с уходом многих военных частей и просто мобилизованных мужчин, этот контроль стал во многих местах так вообще эфемерным — крупные и средние города еще как-то контролировались, мелкие же города, а тем более поселки и деревни — где как, а уж о дорогах и говорить нечего. Поэтому диверсанты могли перемещаться довольно свободно.
В отличие от самих хозяев — постоянные нападения на одиночные автомобили и повозки заставили ввести колонную систему проводки грузов и войск, железную дорогу — где она еще не была перерезана японскими войсками — приходилось постоянно ремонтировать — восстанавливать взорванные диверсантами насыпи, рельсовый путь, наводить мосты — проталкивание грузов на восток стало трудовым подвигом, а зачастую и боевым, когда ополчение и охрана мостов и туннелей вели многочасовые бои с особо крупными диверсионными отрядами, про мелкие стычки и обстрелы издалека можно и не упоминать — это стало постоянным фоном. Правда, пока такая ситуация не особо сказывалась на советской обороне — накопленные в укрепрайонах запасы продовольствия и боеприпасов позволяли держаться долго, да и местная промышленность постоянно пополняла запасы. Маневр резервами — вот тут да, ситуация была сложной, и нам также доставалось.
Первые три наших самолета обосновались в Биробиджане, откуда было удобно действовать вплоть до Харбина. Но уже через три дня фронт подошел слишком близко, и мы стали откочевывать на север. Остальные самолеты сначала устроились в Могоче — 500 километров на восток от Читы, затем также стали смещаться на север или на восток — к Чите. Первые бригады наземного обслуживания и аэродромное оборудование прибыло на самолетах — чтобы только начать работать по японцам, остальное прибывало в течении двух недель в Читу — к тому времени Транссиб восточнее был уже перерезан, и потому боеприпасы и оборудование приходилось прокидывать дальше на восток транспортными самолетами и даже У-2 — наземные дороги стали мало того что слишком опасны, так они изначально были слишком долгими. Топливо пока еще удавалось получать с местных складов — Тында, Зея, Комсомольск-на-Амуре — имели запасы подходящего нам топлива. Нам, собственно, и пришлось откатиться до этих городов — на 200-500 километров от границы — ближе было опасно из-за множества японских диверсантов и истребителей.
Да и там приходилось осторожничать — с земли нас прикрывали отряды и подразделения, выделенные от РККА, НКВД или ополчения, с воздуха — истребители РККА или РККФ, ну и средства маскировки — и сами самолеты стояли в быстросборных ангарах, которые изменением конфигурации внешних стенок и масксетей позволяли придать им внешний вид холмов и даже с деревьями, пусть и высаженными в кадках по краям и совсем мелкие — в центре, и постройка плохозамаскированных макетов, и установка на ВПП быстроубираемых препятствий, чтобы не было похоже на взлетную полосу — тут все было стандартно, как и на западном фронте. И все-равно — нет-нет, а какому-нибудь шальному японскому истребителю удавалось пройтись пулеметами по взлетающему или садящемуся высотнику — большие пространства и низкая плотность наблюдателей и авиации позволяла японцам проникать далеко вглубь советской территории, покрытия РЛС также не хватало, да и не на всех высотах оно работало — немцы на свои самолеты уже штатно ставили приборы обнаружения облучения и чуть что — снижались или наоборот поднимались вверх, куда не доставали лепестки излучения, или подставляли под излучение РЛС самолеты, которые своей засветкой закрывали направление основной группы, плюс — разброс уголковых отражателей на шарах и парашютах — средств снизить эффективность наших РЛС хватало. А японцы просто зачастую летали на бреющем — подлавливали наземное движение, пользуясь слабостью, а зачастую отсутствием наземных средств ПВО.
Ближе к границе мы подбирались только если требовалось отработать цели в глубине Маньчжурии — железнодорожные мосты, крупные склады, станции, заводы — тогда в тайге подбирали и готовили площадку, рассылали по округе дозоры и засады, подвозили туда топливо с ближайших складов и бомбы на самолетах, ими же завозили группы аэродромного обслуживания, которые дозаправляли и заряжали севшие высотники и затем те шли на цели, а временный 'аэродром' тем временем сворачивался — возвращались самолеты уже на свои постоянные базы. Попробовали мы было использовать один такой аэродром несколько раз, но это привело к потере одного высотника — его расстреляли из минометов какие-то диверсанты.
