Впрочем, потери были и до этого — пятого сентября мы попытались разместить высотники во Владивостокском оборонительном районе — его размеры были достаточны, чтобы японская артиллерия не доставала до центральных районов. Мы позарились на откровенно выгодное положение этой местности — оттуда был короткий путь к внутренним районам Маньчжурии, Кореи — уж очень неудобным было Приамурье и Приморье — они охватывали маньчжурскую территорию по кругу, поэтому чтобы протащить грузы и войска с одного фланга на другой приходилось делать приличный крюк, а продвижение японских войск на север и восток его только увеличивало. Японцы же могли при случае быстро перекинуть войска по прямой — вот чтобы затруднить такую переброску мы и забазировали два высотника на Владивосток — отработать маньчжурские мосты.
Проблемой было то, что укрепрайон был тесноватым для авиации — истребителям еще куда ни шло, а наши высотники проходили над фронтом на высоте максимум пять километров, а с загрузкой под завязку — так вообще на трех, и добирались до недоступных истребителям высот где-то километров за тридцать-сорок от места взлета. Тут-то нас и подловили японские истребители — вынырнули из-за облаков, свалились сверху на набиравший высоту разведчик и от души полоснули по нему всеми пулеметами, причем их не остановили ни огонь пулеметных точек самого высотника, ни атака советских истребителей прикрытия, которые сопровождали взлетающие и садящиеся высотники — двух японцев сбили сразу, но остальные изрешетили наш аппарат вдоль и поперек и попытались скрыться, кому-то это даже удалось. Высотник же, получив множество дырок и даже пробоин, кое-как лег на левое крыло и садился хотя и на советской территории, но до аэродрома не дотягивал, так что после того, как с его разрушенного корпуса сняли все ценное оборудование, сам остов просто сожгли, ибо был невосстановим. Хорошо хоть экипаж отделался несколькими ранениями да переломами — все-таки стеклопластик штука крепкая, но вместе с тем и упругая — сначала он выдержал множество попаданий, а затем немного защитил экипаж при жесткой посадке. Это мы знали и раньше, а тут снова выяснили на этом и еще на одном примере, когда другой высотник совершил чрезмерно жесткую посадку на одном из временных аэродромов подскока — там недостаточно выровняли посадочную площадку, и, хотя усиленное многотележечное шасси выдержало удар о бугорок в самом начале, когда скорость еще почти летная, но самолет подпрыгнул, накренился и зацепил крылом за неровность, после чего его на высокой скорости развернуло а затем и вовсе вырвало крыло из гнезд — высотник так и застыл с крылом, повернутым под сорок пять градусов к корпусу. Тоже сожгли — японцы были уже близко.
Итого за первые десять дней мы потеряли на Дальнем Востоке четыре высотника, и это только безвозвратно, до кучи хватало поломок и повреждений с недельными и менее ремонтами — все-таки ТВД был для нас непривычный да и сам по себе сложный, а японцы его не делали проще, заставляя перемещать боеприпасы и оборудование почти исключительно на самолетах. И если первые три высотника были потеряны над своей территорией, то четвертый — над Кореей, куда он летел из Комсомольска-на-Амуре по разведывательным делам, два 'полтинника' взял чисто на всякий случай — если вдруг попадется особо вкусная цель.
Причем Сталина впечатлила такая сверхэффективность управляемого оружия — размен трех (на тот момент) самолетов на полторы тысячи — это впечатляло. И, как назло, за день до потери четвертого высотника он спросил у меня во время ежедневного утреннего совещания по секретной связи:
— Что же вы до сих пор не выбомбили всю Германию ?
— А скоро увидите.
И вот как накаркал — где-то над Кореей сбили наш четвертый высотник.
Причем поначалу мы грешили на немцев — в это же время они начали сбивать наши высотники в европейской части СССР. Но нет — немецкие самолеты с управляемыми крылатыми ракетами воздух-воздух появились у японцев позднее, даже позднее чем собственные разработки на основе нового бомбардировщика Ki-67, точнее — его модификации для несения управляемого вооружения воздух-поверхность и воздух-воздух. Сейчас япы справились и так.
Нас подвела радиолокация. Мы-то привыкли воевать против немцев — сначала создали средства РЭБ против их наземных локаторов Фрейя и Вюртцбург и самолетных радаров Лихтенштейн, которые работали на длинах волн 2,4, 0,6 и 0,61 метра. Затем, по мере перехода немцев на магнетронные генераторы, длина волн их радаров уменьшалась, уменьшались и размеры оборудования. А то скажем станции Лихтенштейн требовали установки на носу или крыльях самолета весьма габаритных антенных излучателей — как телевизионных антенн общего пользования в мое время, то есть размерами под два метра — которые снижали скорость самолета минимум на 50 километров в час. Вот от этого громоздкого оборудования они и избавлялись.
Помнится, англичане все тряслись над своими магнетронными системами — опасались отпускать их в полеты над территорией противника, хотя еще в 1942 сделали неплохую систему H2S для сканирования земной поверхности с самолетов, чтобы ориентироваться по радарной картинке. Решились на это только в начале 1943, тут же потеряли сначала один, а потом и второй бомбардировщик с этой системой (РИ), запаниковали, попытались скрыть, но неудачно — немецкие специалисты чуть ли не в открытую высмеяли английскую конструкцию, союзники стали разбираться откуда у врага такая техника, и по своим каналам выяснили, что от русских, но это неточно и неизвестно от кого именно — из Москвы или Минска, а потому запросили у Сталина напрямую. Сталин — к нам, мы в ответ:
— Ну да, от нас к немцам уже утекло пять штук устройств с магнетронами. Может, семь.
— Почему это произошло ? Почему допустили утрату секретной техники ? Почему не доложили ?
— Не доложили потому что немцы и сами не дураки, магнетроны известны еще с двадцатых, а допустили утрату потому что тратить либо технику, либо жизни людей. Первые образцы были не слишком хорошими, поэтому приходилось размещать РЛС близко к фронту — вот при прорывах и попадали к немцам. Несколько еще сами успели уничтожить либо вынести секретные детали.
Я не упускал возможности прояснить нашу вообще и мою в частности политику по разным вопросам — глядишь, возникнет взаимопонимание.
В общем, ситуация была понятна, поэтому Сталин ответил тогда союзникам 'Это не от нас — ищите кротов у себя, благо что до войны политику умиротворения агрессора у вас поддерживали многие'. Союзникам оставалось лишь утереться, но зуб наверняка заимели — именно в это время немецкие подлодки с новыми радарами чехвостили противолодочную авиацию союзников.
И если немцы шли почти вровень с нами, то японцы — с американцами, соответственно, у япов было еще много радарной техники на метровых волнах — ею нас и подловили. Подробности мы выяснили позднее, но в общем получалось так, что сначала наш высотник засекла станция Тип-11, которую приняли на вооружение как раз в июле 1943 года. С трехметровой волной, она могла засекать одиночные самолеты на дальности до 130 километров. Причем, с отличие от немцев, японцы учились засекать и слабые цели, так как им часто требовалось работать и над морской гладью с ее расстояниями. А потому отклик от нашего стеклопластикового самолета, хотя и гораздо более слабый чем от цельнометаллического, японцев насторожил, тогда как немцы такое поначалу просто пропускали. А затем высотнику 'повезло' влезть в лучи японской копии даже не Вюрцбурга, а Фрейи, впрочем, будь это и Вюртцбург — могли и не засечь — у японцев были другие длительность и частота повторения импульсов — все что приходит ловить все-равно не будешь, приходилось отсекать лишнее, которое в данном случае было совсем не лишним, а просто другим.
Дальше было дело воздушной техники — в воздух поднялся бомбардировщик с воздушным радиолокатором Тип H-6, который испускал двухметровые волны как раз теми самыми 'телевизионными' антеннами, зато мог обнаружить одиночный самолет с 70 километров — им нас аккуратно вели, пока снизу заходил облегченный истребитель Ki-61 — у него и так потолок был 13 километров, так с него дополнительно сняли лишнего оборудования, залили топлива по минимуму, зато установили аж две пушки калибра 20 миллиметров, причем хитрым способом — пушки смотрели вверх под углом 70 градусов — как в немецкой 'Неправильной музыке' (Schräge Musik), которую немцы устанавливали на свои самолеты с конца 1942 года (в РИ — с начала 1943).
Вот этой 'музыкой' японец и долбанул наш самолет, а потом еще и добавил сверху — наши летели ниже своего максимума и потому японский самолет доставал нас с запасом. Хорошо хоть дело происходило ночью, а потому перед атакой японцу потребовалось уточнить местоположение цели и он включил свой радар — уже новый, на магнетронах и, более того — еще родной немецкий, с немецкими, то есть известными нам и нашей аппаратуре, частотами. А потому наши пилоты, получив сигнал облучения радаром, в последний момент начали отворот и первый удар прошел не по корпусу, а по одному из двигателей, затем, проскочив выше, японцу пришлось переворачиваться чтобы стрелять из своих пушек уже вниз, потом он снова крутанулся и добавил еще снизу, потом у него закончились снаряды, которых из-за облегчения веса было штук по пятьдесят на ствол — как раз на три очереди, и этот сука снайпер использовал их по полной, а затем еще пошел на таран, но пулеметчики падающего высотника его сбили, так что японцам поначалу тоже не было достоверно известно, где именно упал наш самолет.
То, что японцы сбили наш высотник, оказалось вовсе не случайностью — после первых разгромных дней, когда они выяснили кто их так эффективно мочит, они срочно запросили у немцев дополнительную информацию по нашим высотникам и как с ними бороться — к этому времени недоверие к поступавшей от немцев информации о 'страшном русском оружии' уже испарилось и японцы больше не списывали это на панические настроения хоть и немецких, но все-равно глуповатых и трусливых гайдзинов, которым неведом самурайский дух, потому что они гайдзины. Подловить наши высотники над Маньчжурией японцам за предыдущие дни так и не удалось, но они нарабатывали опыт, а мы даже не знали что за нами идет охота — не думали что кто-то может охотиться на таких высотах — про ракетное вооружение у японцев разведка не докладывала — ни про собственное, ни про поставки от немцев, а потому над японцами мы летали относительно спокойно — уж от них мы пакостей не ожидали. Вот и долетались.
Ну да — на войне всякое случается, но тут — японцы, и у нас нашлись люди, которые порассказывали о зверствах японцев во время оккупации ими Дальнего Востока в Гражданскую. Поэтому спасать пилотов вызвалась вся республика. Ну или мстить за них. У военных были предварительные планы операций на южных направлениях — планы составлялись в качестве тренировки штабных работников и постоянно корректировались исходя из текущей обстановки — прежде всего возможностей снабжения на данный момент. А на данный момент — сентябрь 1943 — мы освободили западную половину Кавказа, а южную — почти до Каспия — там образовался большой анклав, отрезанный от нашей территории и снабжавшийся по воздуху, и, гораздо реже — наземными колоннами, которые с боями проходили на юг через неплотную немецко-венгерско-румынско-хорватско-итальянско-испанско-турецкую оборону вдоль наших же анклавов на Донбассе. И, выйдя за южные границы Советского Союза, мы продвигались дальше на юг, к Персидскому заливу. Соответственно, планы у военных были, мы их немного скорректировали (о чем я ранее немного рассказывал) и начали исполнять.
Маршрутов было три, причем два были рассчитаны исключительно на наши новые транспортные самолеты на базе советского Пе-8 — только они могли потянуть такие расстояния. Первый маршрут был самым быстрым — от Тебриза до территории Советского района Китая — пять тысяч километров — как раз рейс в один конец на полную дальность, а уж там китайские коммунисты обеспечили наши самолеты топливом. И оттуда до Кореи — еще две тысячи, совсем рядом. Маршрут был организован со всеми согласованиями и перебазированиями транспорта и десантников менее чем за трое суток — феноменальная скорость работы. Правда, для этого пришлось пойти на очередной если не конфликт, то недопонимание с Москвой — в это время в КПК происходили очередные подвижки — 'московская' группа китайских коммунистов с подачи Москвы снова задвигала Мао, который на фоне весенне-летнего наступления японской армии затеял очередные чистки и потому снова потерял доверие Москвы, так что та сделала ставку на его соперников, которые уже начали занимать руководящие посты и задвигать Мао (в РИ летом 1943 понемногу начиналась кампания по безудержному восхвалению Мао Дзэдуна). Вместе с тем, у Мао было еще немало сторонников, так что он представлял немалую силу и мог очень помочь, а с учетом внутренних терок мы были для него противовесом Москве, а потому выделение посадочных площадок и топлива прошло без заминки. Начали даже собирать корейцев, воевавших в рядах китайских коммунистов. Мы также старались выдернуть своих корейцев откуда только возможно — прежде всего в качестве переводчиков, вдобавок советское правительство откликнулось на нашу просьбу и к нам стали прибывать корейцы из корейских колхозов Узбекистана, куда их депортировали из Приморья в 1937 году, и так как советским корейцам было обещано что кто захочет — тот сможет вернуться в Корею после ее освобождения, отбоя от желающих не было.
Правда, все было небесплатно — Мао получил сто килограммов золота 'на закупку топлива и продовольствия для прибывающих русских частей', обещание поставки тысячи СКС, десяти тысяч комплектов для сборки СКС и пятисот — для пулеметов, по тысяче патронов на каждый из стволов СКС и по десять тысяч — для пулеметных, в дальнейшем — передача производственных линий малой мощности (которые у нас назывались 'партизанскими') по производству СКС, ручных пулеметов, гранатометов. И, понятное дело, Мао выделит это оружие прежде всего в верные ему подразделения, что создаст много проблем и его противникам внутри КПК, и Москве. Зато все было сделано действительно быстро, более того — длительное время удавалось сохранять секретность — все-таки в предыдущие годы прошло немало чисток рядов компартии, штабов, местных органов власти, и при этом не только велись внутренние разборки, но и действительно было вычищено много агентов Гоминьдана, тогда как в гоминьдановских штабах и местных управах было полно агентов коммунистов — деятельность политических противников была для КПК очень прозрачна, о многих решениях коммунисты узнавали даже раньше чем они доходили до исполнителей противника.
Первые два самолета завезли роту спецназовцев для охраны и группу аэродромного обслуживания и связи с минимально необходимым оборудованием. За следующие десять дней в Особый район прибыло три батальона спецназа, а из корейских добровольцев было сформировано еще семь батальонов. Небольшая армия.
Но мы не ждали сосредоточения этих сил, а начали проталкивать их дальше — уже в Корею. К тому моменту уже был известен район, где пропали наши летчики — в том районе шли бои местного значения. С нашими летчиками.
