Влюбленные в море

— Мил... Лючита... пойми же меня! Мы любим друг друга, и свадьба в этом случае — естественное желание.

— Я все понимаю, сеньор Стоун, можете не продолжать.

— Только прощать меня не собираетесь.

— А за что мне вас прощать? За желание личного счастья? Тихой семейной жизни на берегу?

На последних словах она сделала ударение, намекая на то, что уж она-то сама не тихая и не семейная, и берег ей не очень по нраву.

— Мне не за что вас прощать, — повторилась, вздыхая. — Жена ваша чудо как хороша. Надеюсь только, что любовь будет долгой.

Питер едва не зарычал. Подошел стремительно, Лючита даже отпрянула, взял за руки, удерживая в своих ладонях ладони ее едва ли не силой.

— Да, я дурак последний, да, негодяй и висельник! Но не пират, не моряк даже, и романтика вольных скитаний не для меня. Я честно пробовал, но... мы разные, Чита. Как ни горько признавать это, но — разные. И... я любил тебя.

— Да, конечно. Но ожидание — страшная вещь. Как и женская красота — тех женщин, что рядом.

Девушка отступила к столу, мужчина шагнул следом.

— Лючита, послушай. Пожалуйста, взгляни на меня и послушай. Чудеснее тебя женщины не было и нет. Как и женщины более отважной и сильной, но нежной, красивой и доброй, но и жесткой тоже — когда того требует время. Отличная танцовщица и обожаемый капитан, вдохновенная спорщица и тонко чувствующий человек. Ты — прекрасна.

Ресницы ее дрожали, а глаза влажно блестели не первую уже минуту. Налилась силой и покатилась по щеке слезинка, Питер не удержался, стер, пальцы замерли на гладкой коже. Лючита от прикосновения дернулась, но не отстранилась. Взгляд несмело встретился со взглядом его, девушка нырнула в прохладную глубину глаз, чувствуя, что так же тонет и он в омуте глаз ее. Дыхание сбилось, по спине прошла снизу вверх волна мурашек, тело сделалось будто бы не свое.

— Питер, не нужно, — пробормотала она, продолжая барахтаться в голубой лагуне, но теперь барахтанья стали осмысленными, — ты — мастер слова. Не нужно.

"И быть-то рядом с тобою сложно" — подумала, но не сказала.

— Мои пожелания... счастья и долгой жизни... сеньорите... сеньоре Хуанес Стоун...

Она бормотала что-то, глядя на губы его, которые стали вдруг ближе, еще ближе, и, собравшись с силами, толкнула в грудь, отпихивая от себя.

— ...достатка и детишек побольше, всего хорошего... только, Питер Стоун, пойди прочь из моей жизни! Я прощаю тебя за все. Уходи.

Поклонившись, он ушел тогда. Как ей хотелось реветь...

— Сеньорита Фелис, не возражаете, если я к вам присоединюсь?

Голос вырвал девушку из воспоминаний, она вздрогнула и обернулась, рассматривая незваного гостя.

— Простите, я, кажется, вам помешал. Испугал даже.

Мужчина замешкался, думая, не лишний ли он, и Чита сказала поспешно:

— Нет-нет, что вы! Не уходите, пожалуйста.

Еле заметно улыбнувшись, Даррен Хоук опустился рядом на деревянный настил пирса. Некоторое время они сидели, покачивая ногами над волнами, которые тянулись и не могли все достать до них. Вдыхали влажный воздух, кожей принимая ласки ветра. Лючита поймала себя на мысли, что с ним приятно сидеть вот так — тихо и молча. Острое одиночество отступило, но не ушло, притаившись где-то неподалеку.

Подумалось: чудесная ночь.

— Да, ночь чудесная, — проговорил тихо мужчина.

— Вы читаете мысли? — спросила она с усмешкой в голосе.

— Только когда они слишком явные, сеньорита.

— Вы, верно, шутите.

Чита воззрилась на него с недоверчивым любопытством. Даррен тронул двумя пальцами краешек шляпы.

— Конечно, шучу.

Девушка фыркнула и отвернулась, явственно чувствуя, что он насмешничает.

— Так зачем вы пришли? — спросила, не оглядываясь.

Перед глазами вздымалась лоснящаяся шкура моря — ласкового, но дикого зверя.

— Извиниться.

Лючита скосила глаза на сидящего рядом мужчину.

— Я вас внимательно слушаю, — произнесла она, заслужив в ответ усмешку.

— Признаю, я многое вам наговорил из того, что говорить не собирался, и совсем не в той форме и не в тех словах, чтобы вы поняли меня правильно. Вы должны бы ненавидеть меня — из-за столкновения с теми кораблями теперь и вы не в ладах с хистанской короной. И тогда, в Картахене, слышал, неприятности у вас были с властями местными.

— Это у них неприятности были со мной, — зло ответила Чита.

— Так это вы дворец...

— Да, я.

Улыбнулась хищно, прищурив глаза.

— Правильно говорил отец, вы — маленькая, но очень опасная сеньорита.

— Так он говорил обо мне?

— Уши все прожужжал. Не говорил — восхищался.

Смущенно пробормотала:

— Он удивительный человек. Чудесный.

— Да, чудесный. Еще бы коки меньше жевал, — вздохнул Даррен. Опомнился и сразу же перевел тему, — так вы на меня не сердитесь?

— А должна?

— Но я так часто ваш путь пересекал... не в самые удачные моменты.

— То лишь одному Богу ведомо — удачные или нет. А сердиться... что сердиться на собственную дурную голову? Как говорит мой брат Энрике, человек сам выбирает свой путь. Нельзя встать в двух портах разом, и что будет, нам не известно тоже. Мы можем лишь выбирать из того, что нам предлагают, надеяться на удачу, молиться и делать все, что в наших силах. А ругать кого? Только себя.

— Мудро весьма.

— Это все братец, — открестилась Лючита от незаслуженной похвалы.

— Значит, мудр он.

— Энрике? Он шутник и задира, и ветер в его голове...

— Дорогая сестренка, что ж ты на меня наговариваешь?

Голос Кортинаса раздался за спинами, сидящие повернулись, одновременно хватаясь за оружие — Чита за пистолет, Даррен за шпагу.

— И давно ты здесь нас подслушиваешь?

— Что ты? Как можно?! — преувеличенно бурно возмутился юноша, — сеньор Хоук, Лючита, не возражаете, если я к вам присоединюсь?

Так хотелось ответить: шел бы ты, братец... но промолчала, нахмурив лишь брови. С приходом Энрике делось куда-то очарование ночи.

— Может быть, прогуляемся лучше? — предложила девушка, понимая, что очарование это вряд ли вернется.

Взгляд ее обратился на собеседника, но тот лишь качнул головой, отвечая, что забыл про дела, увы, неотложные, и вынужден извиниться. Попрощались тепло, Чита невольно залюбовалась ровной спиной, широкими плечами, длинными сильными ногами, но смутившись взгляда Энрике, быстро отвернулась.

— Значит, совету моему следуешь? — спросил он, когда шли не спеша до таверны, где гуляла часть команды Вьенто, Кантары и призовая команда Гранда.

— Ты о чем?

— Даррен Хоук, — раздельно проговорил юноша, ухмыляясь нахально.

— Братец, лишнее говоришь.

— А ты иногда лишнее делаешь.

— Разговариваю с людьми?

— Я не о том. Хочу сказать тебе кое что.

— И что же?

— Не стоит принимать решений необдуманных и поспешных.

Голос ее зазвенел:

— О чем это ты?

— Все о том же Даррене Хоуке, Питере и о тебе.

— Братец, связь между людьми, о которых ты говоришь, есть лишь в твоей голове.

— Чита, ну кому ты тут врешь? — спросил Кортинас. — Я знаю тебя лучше кого бы то ни было. И все видели, как вы общались с сеньором Стоуном. Многие думали даже, что в один прекрасный день он попросит твоей руки, ты пообещаешь хранить ему верность до гроба, а у команды появится еще один повод выпить и погулять. И будете жить вы долго и счастливо. А что получилось? Повод выпить и погулять у них появился. Вот только тебя он мало коснулся. Теперь ты обижена и оскорблена, что более чем естественно, и он конечно же негодяй, но это ничего не меняет. Ты обижена и жаждешь признания, любви и нежности. А тут появляется он — сильный, молодой, красивый. Капитан, спасенный из передряги. А ты любишь так помогать тем, кто нуждается. Дальше мне продолжать?

Лючита молчала, глядя себе под ноги. Брату хотелось возразить, но — что? Внезапно накатила усталость, желание спорить улетучилось. Никогда еще в споре не рождалась истина.

— А в общем, делай, что хочешь, сестренка. Мне ли тебя учить?

— Ты всегда этим занимался, — отозвалась девушка.

Кортинас невесело усмехнулся.

— Одно прошу: научись смотреть не только вперед и думать иногда головой, а не сердцем. Ты удачлива, да, не зря тебя так прозвали. Удачлива ты на приключения и счастливое их завершение. Но не всегда тебе будет везти. Помни об этом.

* * *

"Танцуй, сеньорита, танцуй, пока можешь ты танцевать" — поет мужчина, кудрявый и черноглазый, терзая гитару, и струны поют вместе с ним. Второй выводит ритм, бешеный, дикий, он врывается в грудь вместе со вздохом, заставляя сердце сбиваться на непривычный стук.

Ола! Танцуй, сеньорита! Танцуй!

Сеньорита танцует. Вздернутый подбородок, стан горделиво прям. Взглядом можно обжечься — столько в нем страсти. Взлетают руки, взмывает платье красной волной, хлопки и дроби ритм повторяют, соперничая, споря. Она знает, что хороша, знают это и остальные.

Танцует. Красное с черным — по нервам, по чувствам, стук каблучков раной по сердцу. Мантилья давно уж слетела с плеч, волосы растрепались, живут своей жизнью, словно тысячи темных шелковых нитей на сильном ветру.

Команда вскрикивает от восторга. Куда там плясуньям местным! Их движения призваны разжечь похоть и порадовать тело, но забывают они о душе. Здесь же — гордость, и злость, и свобода.

Красное с черным, гитара и песня, выкрики и хлопки — все, как когда-то давно, — и вовсе не так. Старше стала, путь прошла, пусть и недолгий, но насыщенный очень. Многое было, а сколько будет еще! Танцевать самое время — пока молода и красива, смела и сильна. Пока жива. Долго ли это продлится? Кто знает... потому — танцуй, сеньорита, танцуй!

Энрике кружит, держат за талию руки, смеются глаза. Хорош ее братец! Играют разные роли — следующая лучше предыдущей. То влюбленных изобразят, то неприступность или вовсе не знакомы будто они.

Музыканты ритм меняют, повествование идет медленней и печальней, с надрывом и грустью. На смену приходит новый партнер. Ведет уверенно, руки его крепки, плечи широки, губы гнутся в улыбке, а глаза...

Море во время шторма, небо в грозу.

— Уберто? Что ты...

— Танцую.

Обнимает, нежность и сила в каждом движении. Закручивает и роняет, но вовремя ловит, чтобы она, вывернувшись из объятий, убежала, смеясь, маня и отталкивая одновременно. Танец — общенье без слов. Будто немые они говорят: позицией рук и ног, головы, улыбками, взглядами, выпадами и жестами. С ним легко понимать друг друга и саму себя. Так легко, что кажется, будто знала мужчину этого — юношу и мальчишку — вечно, до рождения даже. А сейчас лишь снова нашла.

Прощаются — ее пальцы в его ладони — и партнером приходит другой. Порывистый, резкий, но строгий и вежливый, иногда чересчур. Глаза его странные зелены сегодня, а нрав буен. Танец с ним будто хожденье над пропастью: кто первым оступится, тот и проиграл. А бой сдавать ой как не хочется, и Чита танцует: быстро, зло даже, втягиваясь все больше в действо и замечать переставая то, что вокруг происходит.

Звенят струны гитары, летит пыль из-под каблуков, вскрикивают зрители, держа ритм хлопками. Мгновение долгим полетом — и все стихает, обрываясь на высокой ноте. Девушка замирает, качается чуть, будто потеряв опору, мужчина поддерживает, предлагая руку, и Лючита ее принимает, спускаясь с настила деревянного на каменную мостовую.

В глазах у людей лихорадочный блеск, это все ром, музыка, танцы и чувство прекрасного. Говорить не хочется, сильны слишком переживания, но все ждут чего-то, и она произносит:

— Благодарю вас, сеньоры.

Запыхалась. Грудь бурно вздымается, платье липнет к телу, во всем теле такая нега, что хочется лечь и не двигаться, и смотреть на звезды, слушая шепот моря. Мысль эта цепляет навязчиво, и девушка, забирая бутылку вина и отпивая прямо из горлышка, слушает восхваления, а сама думает все, как бы исчезнуть более незаметно.

Музыканты что-то играют, пляски продолжаются дальше, но уже без нее. От всех попыток затащить в круг отмахивается и смеется, говоря, что с нее на сегодня хватит. Море, звезды и отдых на прохладном песке так близки, сказала уже всем "спасибо" и пожелала доброй ночи, идет, оставляя веселье за спиной. Ее догоняет кто-то, оказывается — местный мальчишка, — сует в руки записку, не говоря ни слова.

— Эй! — окликает она его, но тот уносится прочь, теряясь в темных закоулках Порт-Артура.

Почерк незнакомый, буквы крупные и неровные, будто выводил их человек старательный, но к письму не привычный. Но впечатление производят сами слова. Руки дрожат, пальцы вцепляются в лист, будто в величайшую ценность.

В нем — предложение встретиться завтра в таверне "Синеглазая рыба", обещание новостей из дома и обращение — как к Марии Лючите Альтанеро де Контильяк.

Перед глазами встает образ отца, все в нем — сила и власть. Аккуратно зачесанные назад волосы, жесткие черты лица, упрямые глаза цвета дарьенского шоколада, всегда идеально подобранная одежда.

— Что-то случилось? — спрашивает, подходя ближе, Уберто.

— Нет-нет, — отвечает быстро девушка, складывая записку и убирая ее за корсаж. — Все хорошо.

— Ты странно так выглядишь.

— Как?

— Будто духа увидела.

— Наверное, так и было, Уберто. Даже наверняка. Не бери в голову.

Юноша откидывает со лба волосы, лицо серьезно.

— Проводить?

— Куда? — спрашивает рассеянно, мыслями она вовсе не здесь.

— К морю. Ты ведь туда собиралась?

— Да, да...

Идет, все так же погруженная в себя и в размышления о предстоящей встрече, вызывая все большее беспокойство спутника. Берет себя в руки, улыбается криво, говорит что-то.

Море не успокаивает. Кажется даже, что всплесками своими и нервным дыханием возбуждает лишь больше, заставляя метаться душой. Долго так Чита выдержать не может, приносит извинения сеньору Димаре. Тот хмур и насторожен, понимает, что с ней что-то не так, но ничего сделать не может, ведь капитана не встряхнешь за плечи, требуя вразумительного ответа. И девушка уходит, чтобы провести ночь в каюте — в терзаниях и взглядах на не желающее светлеть небо.

* * *

Утром Лючита выглядела разбитой.

— Тебя будто черти морские всю ночь за волосы таскали, — сказал Энрике. — Отвечай, где была?

— У себя, — простонала девушка, дотрагиваясь до висков.

Голова раскалывалась, ни вода холодная, ни крепкий кофе не помогли. Пришлось идти к доктору. Тот посмотрел с пониманием, дал какую-то мазь для растирания, точки нужные показал. Спросил:

— Что вас тревожит, сеньорита Фелис?

— Это долгая история, сеньор Бри.

— Разве мы куда-то торопимся?

И она, странным образом доверяя этому человеку, начала рассказывать. О том, как влюбилась и брошена была, о дороге в монастырь и побеге с Энрике, о Блистательном и сеньоре Сьетекабельо, о "честных контрабандистах" и Питере Стоуне, о пиратах и перезахвате Кентаврии, теперешней Ла Кантары, о Васко, о смерти Висенте, о путешествиях своих и приключениях, об Уберто и снова о Питере, о Картахене и мистере Хоуке, о глупостях своих и желаниях.