Там дело было так. При воздушном бое и последующем жестком приземлении, скорее падении на пологий склон, заросший густым кустарником, из двенадцати человек экипажа выжило девять. Но двое было ранено и еще у двоих были переломы. То есть подвижность отряда была очень низкой. К тому же требовалось уничтожить секретную технику, не только оборудование, но желательно сжечь и самолет, благо что в нем еще оставалось топливо, вот только начавшийся проливной дождь окончательно затушил и пожар на самолете, и замочил окружающее пространство с его дровами. Вдобавок система пожаротушения еще в воздухе неплохо поработала, заполнив пеной все пространство и в крыльях, и в боевом отделении — упаришься все это сжигать. Да и дым от горящего самолета четко укажет японцам где надо искать пилотов, тогда как была вероятность что точное местоположение японцы могли и не знать. А, как известно, русский на вражеской территории — это уже готовый партизанский отряд. А тут — семь русских включая белорусов и украинцев, один бурят и один кореец тоже из советских — потомок переселенцев еще царских времен, но язык знал. То есть коллектив боевой.
Причем надо учесть следующее. Наши пилоты, бортмеханики и бортинженеры, связисты, стрелки, операторы средств наблюдения и управляемого вооружения — то есть люди, которые летали на задания — все эти люди были не только специалистами в своей области, но еще и специалистами по выживанию и проведению диверсионных операций. Ведь в случае если их самолет сбивают, они оказываются на вражеской территории, откуда надо выбраться к своим. Поэтому добывание еды и огня в дикой местности, ориентирование, скрытное передвижение, организация засад, снятие часовых, рукопашка, тактика ближнего огневого боя, основы агентурной работы и экспресс-допроса — эти дисциплины изучались наравне с дисциплинами, имевшими непосредственное отношение к боевой деятельности авиации. Экипировка была соответствующая — вылеты на задания выполнялись только в гражданской одежде, характерной для тех местностей, над которыми будет проходить полет, экипажи обеспечивались автоматами по типу 'Узи', но с более надежной и легкой газоотводной системой перезаряжания, коллиматорным прицелом, интегрированным глушителем и патронами калибра 6,5 миллиметров, зато много — по триста штук на человеке и еще пять тысяч в самолете, там же пулемет и снайперка тоже под эти патроны, три РПГ-7 с десятком выстрелов на трубу, ну и крупнокалиберные пулеметы самого самолета. Местные деньги в мелких купюрах и монетами, самодельные зажигалки и спички местного или как минимум не советского производства, компасы, спрятанные в мелкие личные предметы, трехкратные монокли, мешочки со специями чтобы сбивать собак со следа, немецко-местный разговорник для самых распространенных ситуаций — немецкий-то знали все. Мы как могли повышали шансы наших людей на выживание.
Вот наши авиаторы и приняли решение охранять вверенное военное имущество.
За пару часов забросав ветками самолет и кое-как скрыв следы его посадки, отряд выслал разведку из пяти человек. Первая перестрелка случилась через двадцать минут — тот самый японский летчик пытался стрелять по нашим из кустов, но был быстро загашен а его самурайский меч стал трофеем. Еще через час отряд добрался до деревни и после получаса наблюдения атаковал ее — захватил полицейский пункт, арестовал членов сельсовета, семью японского помещика, еще несколько подозрительных личностей и начал набор и обучение партизанского отряда, сначала небольшого — на двадцать человек, так как было захвачено всего шесть винтовок и три револьвера, а остальные вооружились косами и копьями. К концу этого дня из-под японской оккупации было освобождено еще две деревни, а партизанский отряд вырос до семидесяти человек, у которых на вооружении было сорок винтовок и пистолетов. На следующий день были освобождены две деревни в противоположном направлении, и таким образом долина, где упал высотник, оказалась сравнительно защищенной от крупных сил японцев численностью до взвода, а может и до роты.
Конечно, корейские крестьяне в основном не имели военных навыков, но нашлось почти два десятка человек, которые либо служили в японской или китайской армиях, либо были членами подполья или партизанских отрядов, или просто были охотниками. Так что если наращивать количество освобожденных деревень, то увеличится и состав боевого костяка, а заодно повысятся возможности маневра — все как и у нас в 1941-42 годах. Поэтому свежеиспеченные партизаны выбросили в окрестности несколько групп, которые занялись освобождением уже более дальних деревень, на третий день так вообще вступили в контакт с корейскими партизанами, которые влились в Первый Партизанский Батальон Свободной Кореи — как было названо свежесформированное нашими летчиками объединение местных крестьян и части интеллигенции, стоявшей на платформе освобождения родины от иностранного ига.
К этому времени японская администрация уже начинала понимать, что эти то ли дикие партизаны, то ли бандиты, спустившиеся с гор или пробравшиеся из Маньчжурии, действуют не так как раньше — напал, получил оружие и продовольствие, убежал — нет, эти раздают крестьянам запасы еды, собранной для отправки в Японию или Квантунскую армию, воевавшую с русскими, перераспределяют землю, снова выбирают местные советы, но уже без ограничений по имущественному цензу и уплаченным налогам, а потому, хотя в депутаты порой избирают и старых кадров, но в основном состав сельских советов существенно обновлялся. Но армейские подразделения сейчас находились в районе Амура и Сунгари, а местное ополчение из полиции, японских колонистов и корейских 'помощников' по боевым качествам не сильно отличалось от этих 'партизан', а по численности так и проигрывало. Начальство из Сеула отмахивалось от просьб прислать войска — типа 'разбирайтесь с бандитами сами, сил у вас хватает' — да, действия происходили хотя и к северо-востоку от Сеула, но далеко — в диких горных районах хребта Кванджу, где нет железных и шоссейных дорог, по которым на север пробрасывались войска и грузы, а потому не стоило внимания центральной администрации — мало ли за последние тридцать лет происходило волнений. А потому местные администрации что-то пытались сделать своими силами, но это у них не очень и получалось — партизаны постоянно устраивали засады и нападения, раздергивая охранные подразделения на множество направлений, так что ни одно не было прикрыто нормально, а летчикам, возглавившим отдельные отряды, удавалось поддерживать высокий темп. К тому же усилилось дезертирство из охранных частей — солдаты из корейцев активно перебегали на сторону партизан, дело усугубилось, когда партизаны освободили концлагерь, где содержалось более двухсот китайцев, корейцев и маньчжуров, работавших на лесозаготовках в горных районах, в основном — из армии коммунистов. Опухоль партизанского района расширялась.
Уже через десять дней от японской администрации было освобождено почти тридцать деревень и два небольших городка на территории размером двадцать на пятьдесят километров — вдоль горной долины, партизанская армия разрослась до двух тысяч человек и еще пяти тысяч — в тренировочных лагерях, на ее вооружении было полторы тысячи винтовок, более двухсот пистолетов различных систем, шестнадцать пулеметов, и даже два орудия, пусть и времен еще дояпонской оккупации — но — орудия, которые так необходимы для борьбы с пулеметами. В деревенских кузницах сутками напролет ковалось холодное оружие — копья, ножи, арбалеты, а также отливались корпуса для гранат, которые затем начиняли взрывчаткой, добытой на рудниках или на складах удобрений и снабжали терочными запалами — для горно-лесной местности, где дальность прямого выстрела ограничена, это оружие становилось неплохим конкурентом винтовкам, зачастую даже выигрывало по всем статьям, когда можно метнуть гранату навесом не подставляясь под выстрел, и вместе с тем ее осколки могут достать даже укрывшегося за деревьями врага. Так что экипаж высотника выполнил первоочередную задачу — обезопасить место падения своего самолета. Оставался сущий пустяк — продержаться неизвестно сколько времени против неизвестно каких сил.
ГЛАВА 22.
Но 'кавалерия из-за холмов' уже неслась во весь опор, почти как в вестернах, разве что не с первыми лучами солнца, а в темноте. Первые две роты прибывавших в запада спецназовцев прыгали с парашютами на подготовленные и подсвеченные площадки, а последующие транспорты садились уже на вполне приличную ВПП — пусть и грунтовку, но добросовестно выровненную и укатанную трудолюбивыми корейцами. К двадцатым числам сентября мы перебросили в Корею уже два батальона спецназа, к началу октября — еще семь батальонов — два спецназа и пять из корейцев, воевавших против японцев в армии китайских коммунистов, и набор корейских батальонов в Китае продолжался. Да и из армий Гоминьдана и китайских провинций корейцы стекались под наши знамена — освобождать Родину. Местные жители также пополняли наши ряды, и уже к началу октября 1943 года численность нашей корейской армии превысила сто тысяч человек, из которых четверть была вполне боеспособна — особенно наши спецназовцы и 'китайские' корейцы — они собственно и оказались в Китае так как хотели продолжать борьбу против японских захватчиков.
Конечно, первую скрипку играл наш спецназ, а корейские товарищи были на подхвате — усиленно мотали на ус русскую науку побеждать. Захват полицейских участков и управ мы поставили чуть ли не на поток. Технология была простой и не раз отработанной — дымовая завеса позволяла подобраться к зданию практически без потерь, особенно если можно было подступиться к зданию с угла, подрыв взрывчатки у стены открывал проход внутрь, ну а дальше — гранатная атака и зачистка с добиванием. Больше было проблем с расходными материалами — прежде всего взрывчаткой и гранатами. Ну, тут уж когда как — где-то удавалось достать нормальную взрывчатку на военных складах, где-то — особенно в районах горной добычи — взрывчатки и так было полно, где-то удавалось изготовить черный порох, где-то в ход шли удобрения с сахаром — наши бойцы изучали прикладную химию а потому были горазды делать СВУ чуть ли не из грязи. С гранатами — то же самое — делали в деревенских кузницах простейшие конструкции с терочными запалами — уж если немцы воевали с такими гранатами, то наши тем более справятся. И справлялись. И натаскивали своих боевых товарищей из местных — к концу сентября от японских оккупантов и их приспешников были зачищены более сотни деревень и с десяток небольших городков, уничтожено более трех тысяч врагов, арестованы несколько тысяч коллаборационистов и потенциальных контрреволюционеров, захвачено более десяти тысяч винтовок, несколько десятков пулеметов и восемнадцать орудий. Да и, честно говоря, наши противники — полицаи — были теми еще вояками — против безоружных крестьян еще как-то годились, а если крестьяне брали в руки вилы — тут уже приходилось вызывать войска. Войска мы и ждали, а потому максимально расширяли подконтрольную территорию, чтобы оставалась свобода маневра отступлением и охватом — тут тоже ничего нового, все отработано не раз.
К началу октября мы надежно контролировали площадь размером пятьдесят километров с запада на восток на сто километров с севера на юг — почти точно в центре Корейского полуострова, чуть к северо-востоку от Сеула в диких горных районах. И еще на пятьдесят километров в округе действовали наши партизанские отряды, то есть при размерах Корейского полуострова примерно 200 на 800 километров мы оказывали непосредственное влияние уже на треть страны. Японцы в это время были заняты штурмом советских укрепрайонов и установлением контроля над максимумом территорий Сибири, а потому не могли выделить сколько-то значительные силы на уничтожение нас, да и ситуация пока не выглядела сколько-то критичной — ну, возникли беспорядки в ряде горных районов — так не впервой. А железная дорога вдоль западного побережья Кореи работает. Добыча и переработка полезных ископаемых также пока не сильно пострадала — к этому времени в Корее добывалось 8 миллионов тонн угля и три миллиона тонн железной руды в год, причем часть ее перерабатывалась на местных сталеплавильных и обрабатывающих заводах, принадлежащих японцам. Мы прервали работу двух вольфрамовых и одного свинцового рудников, но такие рудники были и в других регионах, медь, цинк, золото, молибден, графит, кобальт и прочее — все так же продолжало добываться, пусть и с небольшим снижением добычи из-за участившихся волнений. Завод азотных удобрений в Хыннаме, где изготовлялся в том числе и порох, также продолжал работу. Завод искусственного топлива в Вонсане, химкомбинат в Пхеньяне, автосборочные и авиасборочные предприятия, заводы по производству горного оборудования и судов — все так же работало. Наша территория все-таки была смещена немного к югу от центра, тогда как основная промышленность была сконцентрирована в северной части Корейского полуострова — именно север давал 85% угля, 85% металлургической продукции, 88% химической и 92% электроэнергии страны. Поэтому наше появление было некритично.
Причем на промышленно-развитом севере было сконцентрировало большинство из двух миллионов рабочих Кореи, тогда как в центре и на юге преобладало сельское население. Но на север нам сейчас было не пробиться — армейцы на всякий случай обезопасили свой тыл, выставив блокирующие группы вдоль северных границ нашего района и даже потеснили нас немного на юг, исходя из удобства контроля за местностью. Они легко прошли бы и дальше, но им светил большой куш — Сибирь — а потому все силы были направлены именно туда.
Так что колониальным властям приходилось справляться по сути своими силами. Силы были, в принципе, немалыми. При населении Кореи в 26 миллионов человек почти миллион составляли японские колонисты. Но и корейцев японцы собирались сделать настоящими японцами. С 1937 года корейский язык запретили в госучреждениях, с 1938 его прекратили преподавать в школах, и 'родным языком' для корейцев стал японский, за использование корейского школьники штрафовали друг друга — в начале месяца школьникам выдавали по десять талонов и одноклассник мог отнять талон у того кто заговорит в школе по корейски, а если в конце месяца у кого-то окажется менее десяти талонов — он получал несколько ударов палкой по рукам, ну а плохишам, набравшим более десяти талонов, то есть отнявшим их у своих же товарищей — наоборот полагалась награда, правда, не бочка варенья и корзина печенья, а тетрадки, карандаши и тому подобное. С 1940 года началась кампания по смене корейских ФИО на японские. Внедрялся синтоизм, главой которого был японский император. С 1943 в школах введено военное обучение, а набор корейцев в японскую армию и флот велись еще с тридцатых годов (в РИ в японской армии служили 360 тысяч корейцев). Все эти процессы происходили и ранее, но в активную фазу вступили с началом японо-китайской войны 1937 года. И чем дальше, тем все больше корейцев начинали поддерживать японцев — сказывалось многолетнее промывание мозгов и улучшение жизни коллаборационистов по сравнению с остальной массой населения. Причем на сторону японцев переходили даже лидеры сопротивления, которые становились во главе прояпонских организаций, таких как 'Корейская лига за гражданский дух всеобщей мобилизации' или 'Корейская временная военная организация служения родине' (подразумевается что японской родине всех корейцев). Да и с 1911 года уже подрос и вошел во взрослую жизнь молодняк, который не застал независимой Кореи, для которых японское владычество было привычным делом — японцы терпеливо ждали, когда вымрут те, кто помнил свою страну свободной, ну и 'немного' способствовали этому вымиранию — средняя продолжительность жизни выросла в Корее с 23 всего до 41 года, а не, скажем, до 50-60 — взрослых старались побыстрее умертвить, детей — наоборот спасти — чтобы не было кому сопротивляться но было кому работать — оккупация везде и во все времена одинакова. Поэтому внутри страны у колониальной администрации хватало людей не только из японцев, но и из корейцев, которые вступали или уже состояли в отрядах, с которыми мы вели борьбу.
