Чаганов: Москва-37

Разомлевшая девушка косится на открытую дверь и довольный Богословский тут же бросается её закрывать.

* * *

'Икра па-а-юсная... твёрдая как кирпич и солёная как... зернистую надо было брать. Мама дорогая, 100 грамм— 15 рублей. Однако,... да у них в буфете всё в два раза дороже, чем в нашем магазине. Итого: почти семьдесят рублей. На такую сумму неделю можно жить припеваючи. Именно, не по карману она тебе, капитан: а то солёная, да твёрдая. А дорогая потому, что экологически чистая и в крафтовой упаковке'.

Выключаю свет, снимаю сапоги, портупею, кладу наган под подушку.

'Душновато'.

Долго и упорно пытаюсь опустить заклинившее окно. Наконец оно с трудом поддаётся, вытягиваюсь во весь рост на второй полке. Купе просторное.

'Раскомандовалась, хотя кому как не ей... опыт: всех организовала и расставила по местам в засаду. Ни дать, ни взять— 'момент истины' в июне 37-го'.

Мои мысли снова возвращаются к электронному микроскопу.

'Хорошая тематика для Иоффе, точнее для Бори Коломийца: зачах он на установках ионного распыления, надо ему двигаться дальше. Вакуумная система у него почти готова, осталось создать электронную пушку: чертёж, материалы катодов и конструкции у меня есть, остаётся приложить его светлую голову и умелые руки чтобы микроскоп заработал, ведь его давно уже ждут биологи, металлурги, ну и Лосев. Лосев... два года назад он заказал в лаборатории у Вологдина индукционную печку. С тех пор лаборатория превратилась во ВНИИ промышленного применения токов высокой частоты, там стали заниматься скоростной поверхностной закалкой стали: коленвалы для автомобилей и многое другое. Мы уж подумали, что о нашем заказе забыли, ан нет, пришло извещение, что печка готова, но просят зачем-то прибыть заказчика'.

Высовываю голову в окно и вижу как наш поезд изгибается дугой, лёгкие занавески, нанизанные сверху и снизу на медные прутки, пузырятся с лёгким шорохом.

'Блин'!

Купе заполняется невидимым в темноте дымом: прыгаю вниз и закрываю окно.

* * *

После Бологого в купе неслышно проскользнула Оля и сразу же, не спрашивая, открыла окно.

-Сейчас говорила с Новаком,— подруга, не теряя времени, почти в полной темноте деловито сооружает большой бутерброд из того, что послал нам бог.— на билетах имеются смазанные частичные отпечатки нескольких человек, но точных совпадений с найдёнными у тебя на квартире— нет.

-Что, тогда отбой?

-Ни ф коем флучае!— Оля энергично жуёт и прихлёбывает нарзаном.— Не рассслабляться, чует моё сердце— они это. На станции прошлась по перрону: в их купе открыто окно, но света нет. Почти все уже спят, только в купе у Богословского возня... боюсь покатится наша комсомолка по наклонной плоскости и я буду в этом виновата.

-Кого-кого? Никиты Богословского?— Подливаю подруге в стакан ещё воды.— Так вот это кто такой! А я тут на всякий случай свои органы чувств подтьюнил, слышу стукнул кто-то в стенку: приставил стакан— слушаю. А там павлин какой-то перья распушил: 'Хочу авто купить, 'эмку', вот только не продают её в личную собственность. Писал наркому внешней и внутренней торговли товарищу Розенгольцу, он отказал. Может брат твой поможет'? Ты понимаешь, у двадцатилетнего пацана деньги на машину есть!

-Понимаю,— кивает головой Оля.— а тут заслуженному человеку приходится икрой паюсной давиться.

-Точно!— Хохочем вместе.

Неожиданно поезд довольно резко притормаживает, бутылки сметает со стола и Оля— левой, а я— правой синхронно ловим их у самого пола. Подруга одобрительно подмигивает мне.

-Не дрова везёшь!— Дурачась кричит Богословский из-за стенки под хихиканье официантки.

-Вот только я не понял,— оглядываю пустой стол.— что за брат за такой крутой у нашей комсомолки, что может в обход Розенгольца 'эмку' достать?

-Это— ты.— Давится от смеха Оля.

В Малой Вишере поезд остановливается на десять минут. Подношу руку к глазам.

'Без пяти два, до Ленинграда ещё три часа пути'.

К моему окну по полупустому плохо освещённому перрону неспеша подходит парочка. В последний момент успеваю отпрянуть от окна в глубь купе: давешний гигант ведёт под ручку даму, которая внимательно смотрит в мою сторону.

* * *

Полулежу на верхней полке, опираясь спиной о наружную стенку купе. По ней и оконному стеклу мерно постукивают редкие капли дождя.

'Бух, бух-бух'.— Почти неслышные толчки я скорее ощутил спиной, чем услышал.

Быстро поворачиваю голову к окну: в кромешной темноте едва различаю чёрную тень, перечёркнутую серой вертикальной линией. Хватаю наган, взвожу курок, мягко соскальзываю вниз, поднимаю револьвер на уровень плеч и замираю, напряжённо вглядываясь в окно. Ослепительная вспышка молнии белым неоновым светом вдруг освещает всё вокруг, ярко отразившись в дверном зеркале позади. Прямо на меня смотрит чуть расплывающееся в мокром от дождя окне дуло пистолета, ниже— рифлёная подошва ботинок, дальше— тёмная узкая фигура, повисшая на толстой белой верёвке, и белое перекошенное от злобы женское лицо с открытым ртом.

Не целясь, нажимаю на спусковой крючок и лишь на секунду опережаю свою противницу. Грохот выстрелов сливается с громовым раскатом от близкой молнии. Стекло на мгновение покрывается мелкой сеточкой, затем ухает вниз, как отхлынувшая волна, а в лицо ударяет порыв тёплого влажного воздуха. Ногами вперёд обмякшее тело диверсантки, опоясанное простынёй, влетает в оконный проём, скользит вниз в широкой петле и застревает в ней подмышками.

-Хальт! Хендэ хох! Книн!— Из коридора слышится властный Олин голос.— Вяжите его, живо!

Потрясённо смотрю как из левого глаза диверсантки вытекает чёрная густая кровь и не могу опустить наган. Влетевшая через секунду в купе Оля с первого взгляда оценивает обстановку, отбирает у меня револьвер, сажает на диван и включает свет.

-Дура, дура, дура...— причитает она, быстро осматривая меня.

-Содом и Гоморра!— Всплёскивает руками появившийся в дверях проводник.

-Коньяк...— дрожащей рукой показываю на свой чемоданчик.

* * *

-Вот здесь, товарищ Чаганов, распишитесь...— Следователь линейного отдела НКВД на транспорте протягивает мне протокол допроса.

Выхожу в коридор из 'композиторского' купе, превращённого в допросную, за мной в неё заходит Оля. Поезд стоит у перрона Московского вокзала, но на нём ни души: оцеплен милицией.

-Так им и скажи,— кричит в догонку переводчику из НКИДа начальник Ленинградского управления НКВД комиссар госбезопасности 1-го ранга Заковский.— ихний диверсант признался во всём.

'Оля умеет убеждать'.

Сотрудники германского Генерального консульства понуро бредут по перрону в сторону вокзала.

-Извини, Алексей, забыл спросить,— Заковский поворачивается ко мне.— ты как себя чувствуешь?

-Всё в порядке, Леонид Михайлович.

-Я вот что хотел тебя спросить,— он берёт меня под руку и мы выходим на воздух.— что у вас там происходит в центре? Звоню Фриновскому— его нет на месте и никто не знает где он, Шапиро— отстранён. Ходят слухи, что наркомом назначен Ворошилов. Это правда?

-Правда, указ ЦИКа уже подписан, но дела ещё не принял. Сегодня будет собрание центрального аппарата, там наверное его и представят. Заведует секретариатом товарища Ворошилова комдив Хмельницкий, звоните ему. Он сможет вам подтвердить мои полномочия (Заковский бросает на меня встревоженный взгляд)... Я прислан сюда товарищем Ворошиловым чтобы на месте ознакомиться с ходом расследования в отношении ведущих сотрудников Ленинградского филиала Остехбюро и дать предложения по его реорганизации. Прошу вас дать распоряжение по управлению.

-Конечно, Алексей...— Он облегчённо выдыхает.

-Вы просили напомнить...— сзади к нам приблизился порученец Заковского.— насчёт товарища Люшкова.

-Ах да,— спохватывается он.— звони Семёнову, пусть организует ему охрану, на границе неспокойно и пусть предупредят о его приезде начальников застав.

'Люшков собрался награницу с инспекцией? Меня терзают смутные сомнения'.

-Я бы на вашем месте, Леонид Михайлович не спешил с этим...— Многозначительно качаю головой.

-Стой!— Заковский рукой останавливает подчинённого.— Погоди.

-... вы говорите Люшков собрался на границу?

-Да, с инспекцией пограничных застав прибыл вчера.— Упитанная, начинающая расплываться, фигура главы НКВД Ленинградской области напряглась.

-А кем подписан приказ о назначении инспекции?

Заковский бросает требовательный взгляд на порученца.

-Товарищ Люшков мандата не предъявлял,— бойко рапортует тот.— устно сообщил, что это распоряжение товарища Фриновского. Я ж вам докладывал.

-Правильно. Я поэтому и стал звонить в Москву.— Заковский снимает фуражку и начинает вытирать носовым платком пот со лба.

-Транспорта Люшкову не давать...

-Товарищ комиссар госбезопасности 1-го ранга, вас к аппарату ВЧ! Звонит товарищ Жданов!— К нам подбегает запыхавшийся майор госбезопасности.

-Спасибо, Алексей,— Заковский крепко жмёт мне руку.— подожди меня вместе поедем в Управление.

* * *

'ЛЭТИ, улица Попова, альма матер'...

Ноги сами находят дорогу на второй этаж к кабинету декана электрофизического факультета Вологдина. В приёмной всё та же Матильда Казимировна всё так же хмурит лоб.

-Опаздываете, Чаганов,— испепеляет она меня взглядом.— вам когда было назначено?

-Прошу прощения, поезд опоздал.— Оправдываюсь по привычке как студент.

-Заходите уж,— секретарша удовлетворена моим жалким видом.— Валентин Петрович у себя.

Профессор Вологдин ничуть не изменился с последней нашей встречи: окладистая седая борода, высокий морщинистый лоб и карие с прищуром глаза. Легко поднимается из-за стола, встречает в центре кабинета с мебелью конца прошлого века и дружески пожимает мне руку.

-Знакомся, Алексей,— широким жестом указывает на поднявшегося из кресла солидного мужчину лет пятидесяти: небольшая острая бородка, усы, зачёсанные назад густые волосы.— профессор Иван Иванович Сидорин, мой старый знакомый.

'Сидорин, Сидорин'...

В чагановской памяти о нём ничего, значит не встречались, начинаю прокручивать свою, значительно более объёмную.

-Очень приятно,— делаю два шага к профессору и пожимаю протянутую руку.— Чаганов, ученик, то есть, бывший студент Валентина Петровича.

'Дзинь... из какого-то старого советского справочника сноска: Иван Иванович Сидорин— металлург, один из создателей кольчугалюминия, советского дюраля, соратник Туполева. Неужели Туполева арестовали? Только недавно его видел на аэродроме в Щёлково на проводах в полёт экипажа Чкалова'?

Вологдин хмыкает, оценив мою оговорку, но прячет улыбку в усах.

-Иван Иварович— технический директор ВИАМ...

'Слыхал о таком: Всесоюзный Институт Авиационных Материалов'.

-... присядем.— Хозяин кабинета приглашает к окну за небольшой круглый столик.

-Нашему институту уже пять,— вступает Сидорин, слегка волнуясь.— а вот с оборудованием не очень хорошо. Я говорю об индукционной печке. Валентин Петрович рассказал, что завод 'Электрик' изготовил для вас такую. Я пробовал разместить заказ, но завод ими перегружен, раньше чем через четыре года не обещают...

'1941 год'...

-Понимаете, товарищ Чаганов,— Сидорин нервно теребит свою бородку.— тут ещё такое дело: если вы нам её и уступите, то заплатить мы сможем только в следующем году. В главке пообещали рассмотреть вопрос выделения средств из фондов третьей пятилетки.

'Понятно, так есть хочется, что переночевать негде'...

Два пожилых мужчины с надеждой смотрят на меня.

'Хм, а где же вы раньше были? Институту пять лет, а вы только сейчас созрели... Печка наша— особенная: приспособлена под зонную плавку, её поддон может плавно перемещаться'.

-Иван Иванович, мы заказали не обычную печь, а...

-Я знаю, Валентин Петрович рассказал,— кивает Сидорин.— мы именно такую и хотим.

'Хотят они... вот откажу и получится, что я стою на пути прогресса советского авиастроения... Соглашусь— Лосев меня убьёт. Хотя с другой стороны, такая печка подходит только для плавки металлов— низкочастотная, 60 килогерц. Скоро прийдут генераторные лампы и мы сможем легко собрать на них мегагерцовые— для плавки полупроводников'.

-Хорошо,— улыбаюсь я.— забирайте... в аренду на десять лет. Пойдёт так?

Москва, Садово— Черногрязская ул., д.6.

Остехбюро.

26 июня 1937 года, 10:40.

'Фу-у-х'...

Третий день, как раб на галерах, пытаюсь разобраться в деятельности этого детища Бекаури, разросшегося на настоящий момент до трёх тысяч человек только технических специалистов. Это— учёные, инженеры, техники и высококвалифицированные рабочие; корабли, танки и самолёты; полигоны и аэродромы; опытные заводы и конструкторские бюро. Как совершенно справедливо отмечает в недавнем отчёте рукововодитель группы военного контроля: '... современная структура Остехбюро НКОП совершенно не соответствует масштабу этого учреждения и не обеспечивает ни планово— технического руководства, ни контроля за выполняющимися работами. Руководитель Остехбюро т. Бекаури, концентрируя в своих руках всю деятельность учреждения, руководит им методами, подходящими для небольшой личной лаборатории'...

'Интересная складывается картина: энергичный изобретатель мечется по своим многочисленным объектам, фантанирует идеями, раздаёт задания, а потом забывает проверить их исполнение'.

Бекаури арестован, вместе с ним за решёткой оказались ведущие конструкторы радиоуправляемых миниподлодок и сбрасываемых с парашютом мин и торпед.

'Как бы самому не оказаться в подобной ситуации: с фантанированием идей у меня всё в порядке, как и с пусканием разработок на самотёк. Помогает наверное то, что масштабы моей деятельности более скромные'...

В памяти всплывает концовка статьи из перестороечного 'Огонька': 'Владимиру Ивановичу Бекаури за короткое время удалось собрать коллектив талантливых конструкторов, чьи смелые идеи обогнали время на десятилетия. Можно только предположить, какие смелые конструкторские решения были бы реализованы этим коллективом, не оборвись их жизни так жестоко'.

'Бекаури, Курчевский... список можно продолжить. Чаганову уж точно не следует стесняться чрезмерной смелости своих решений, они точно будут не сильно выделяться на общем фоне наших инноваторов'.

Встаю размяться, ноги тонут в старинном персидском ковре, лежащем посреди огромного кабинета на втором этаже одного из самых красивых зданий Москвы, бывшего особняка фон Дервиза.

'Бекаури неплохо здесь устроился'...

За каменными воротами и такой же оградой на удалении от улицы в глубине двора скрывается серое двухэтажное здание в стиле эклектики, украшенное скульптурами в духе итальянского Возрождения. Главная лестница, полностью выполненная из белого мрамора, красивейшие витражи из цветного стекла на окнах, на стенах великолепные гобелены, паркет из красного дерева, живописные панно на потолке, люстры из богемского хрусталя и всюду на этой красоте— герб Дервизов, чем-то напоминающий герб СССР с пятиконечной звездой в центре.