Эргил продолжал говорить. Как настоящий полководец, он обладал некоторыми чертами политика. Такими, например, которые помогали ему влиять на решимость своих бойцов, и такими, которые почти любое событие позволяют повернуть в свою пользу.
До самой столицы им не повстречалось никакого сопротивления. Всех слишком напугали действия гвардии, наполненные поразительным бездушием и немыслимой эффективностью в плане истребления себеподобных. Эта дорога не стала короткой, и за те три с лишним седмицы, что они пробирались к городу, обходя болота и, словно слепые, пытаясь отыскать безопасную тропу, их путь ни раз преграждали выплывающие навстречу деревни. Но все они были в спешке покинуты жителями задолго до их появления. Никто не хотел оказаться среди жертв элиты Империи.
И все эти три седмицы армию окружала напряженная тишина. На это время она стала самым главным противником командира. Он отдал много сил, в попытке обратить гнетущее затишье в торжество близкой победы. Но, в конце концов, ему это удалось, и немалую роль в том сыграл запах страха врага.
А за день до главного сражения киратцы решились на отчаянную внезапную атаку, стремясь изгнать захватчиков со своих земель. Около семисот бородачей отважились на эту битву, дравшись яростно и исступленно, использовав все свои знания и умения в той смертельной борьбе. Ни один из них не сдался в плен и не отступил, направляя свое оружие на врага до самого последнего вздоха. Но они проиграли, а Эргил одержал блистательную победу, потеряв убитыми около полутора сотни солдат, среди которых главным образом преобладали новички из последнего пополнения. Что же касается раненных, то стараниями чародеев, уже к вечеру они вновь встали в строй. Однако противник сумел заработать уважение полководца, и больше тот не пытался думать о нем свысока, готовясь к очень непростому сражению за Мирту.
К столице войско Империи подошло с твердой уверенностью в необходимости закончить кампанию одним решительным приступом. От того упадка, что заронил в их души квайцерон не осталось и следа. И генерал смог, наконец-то, облегченно вздохнуть. Он вырвал своих подчиненных из цепких лап ужаса, и данная победа стала одной из самых важных в его жизни и карьере.
— ...Знайте, мы явились сюда не для того, чтобы отобрать чужое, мы возвращаем свое! Во имя Империи!! — Эргил, почувствовав, что его слова сделали все, что могли, незаметно кивнул Курапиту. А после до его ушей долетел слитный крик тысяч людей, который, наверняка, слышали и защитники города:
— Во имя Империи!!!
Маг застыл. То, что он сейчас делал, нельзя было причислить ни к Высшей Магии, ни, тем более, к обычным заклинаниям, изучаемым в Институте. Его творение было иным, и оно лишь частично зависело от Воздуха.
Чародей стоял в центре десятка вычерченных на земле четырехконечных звезд, вписанных одна в другую, и в ответ на его безмолвные призывы, они хаотично пульсировали синим светом. На этом видимое проявление его действий заканчивалось, далее начиналось мастерство, которым отмечены заклинания всех магистров и тех, кто сумел превзойти данную ступень познания. Но все это требовало много времени, ибо базовые законы Искусства не делали исключений даже для мастеров. И чем сильнее должен быть удар, тем больше внимания требуется уделить его подготовке.
Как самый опытный повелитель Стихий всей двенадцатитысячной армии, Эр Курапит выбрал для себя наиболее опасную цель, приказав остальным заняться всем тем, от чего не несло божественным вмешательством и что не смогло бы подсократить число его подопечных. И к этому моменту большая часть препятствий уже уничтожена: развеяны пеплом колья, раздавлены ловушки и засыпан ров. Однако попытка создать насыпь — как, впрочем, и предполагалось — не увенчалась успехом, а это означает, что главная задача не решена.
Наконец, пульсация прекратилась, и по рисунку расползлось ровное синее свечение. Одновременно вместе с этим в небе стали появляться тяжелые свинцовые облака, несущие в себе тонны снега, а вокруг как-то резко потемнело и похолодало — плетение принялось медленно разворачиваться в пространстве, охватив своим действием площадь в десятки квадратных километров.
По периметру внешней звезды засверкали ярко-голубые вспышки, ознаменовывая рождение где-то в небесной выси сотен тысяч Ледяных Змей, которые невероятно быстро заполнили собой всю округу. Уже через мгновение ничего нельзя было рассмотреть от бессчетного множества скользящих прямо по воздуху творений, чьи двухметровые, созданные из застывшей воды тела, увенчанные оскаленными пастями, полностью затмевали магу обзор. Водя вокруг защиты извивающийся и находящийся в постоянном изменении хоровод, они с жадностью пили заключенную в ней силу, медленно разрушая призвавшее их плетение и стремясь добраться до своего создателя. Только затем, чтобы высосать всю его энергию. Простых солдат, как и других носителей силы, те упорно не замечали, видя своими холодными глазами только одну цель — призвавшего их чародея.
Ледяная Змея — заклинание, известное каждому выпускнику Института Стихийной Магии как не представляющее особой опасности. Встав на границе Воды и Воздуха, оно получило некоторые черты, свойственные этим Стихиям, но взамен утратило всю свою смертоносность. Ледяную Змею крайне трудно развеять или отразить — ни сталь, ни магии в этом не помогут — однако для живой плоти она практически безвредна. Легкое обморожение — максимум, что грозит побывавшему в ее объятиях человеку. Но иногда приходит время и для подобных творений, так как сейчас это было как раз то, что нужно.
Внешняя звезда задрожала и, секунду спустя, померкла, растворившись в мельтешении тысяч холодных тел — даже Курапиту оказалось слишком тяжело сдерживать столько Ледяных Змей. Их тут и впрямь было очень много. Но исчезновение одной десятой защиты — еще слишком мало для гибели. Однако данное событие все же поторопило чародея.
Это заклинание было его собственным детищем, которое он изначально планировал преподнести Совету Мастеров для обретения нового статуса, а много позже, когда ему недвусмысленно дали понять, что этот путь не для потомка растворившихся в токе времен Кланов, довел до ума. Но это был первый раз, когда бывший наставник Института применял его на практике. Оно оказалось чересчур капризным по отношению ко времени года и грозило внести свои, не слишком приятные, изменения в климат той местности, в которой будет использовано, в случае если эти притязания не будут услышаны. К тому же, когда он его создавал, то больше давил на сложность, а не на эффективность в бою, и кто бы мог подумать, что оно ему все же пригодиться. И пригодиться именно в сражении.
Змеи неожиданно замерли, свившись в один огромный агонизирующий клубок, а через пару секунд тот уже обвил стены Мирты сплошным, но отнюдь неоднородным, шевелящимся ледяным кольцом, и будь то обычное дерево, на этом бы все и закончилось. Но главный рубеж защиты города был не так прост. И вместо мастерства выпускников Института киратцам помогало то, что некоторые именуют Магией Веры.
Маг тут же почувствовал, как медленно, но верно уменьшается число подконтрольных созданий, как каждую секунду испаряются безобидным паром десятки Змей, кружащих по периметру стены, и больше он ждать не стал. Его удар был страшен и стремителен. В мгновение ока сотни тысяч оскаленных пастей устремили свой взор на защитников, преодолев разделявшие их метры, и даже в среде стойких бородачей отыскался не один десяток тех, кто не смог удержать своего страха. Но вовсе не люди были целью их гнева. Острые иглы зубов впивались в структуру дерева, промораживая его насквозь и напрочь лишая всех свойств, подменяя твердость древесины хрупкостью застывшей воды. Встречая свою гибель от охватывающего их света, мелькающих стрел и копий, Змеи уничтожали стену изнутри, торя путь победоносному штурму.
Чародей мог собой гордиться, ибо такую атаку почувствовал бы даже великий белокаменный Альир, и, несмотря на то, что возникшее белое марево заставило померкнуть восемь из оставшихся девяти звезд, он знал, что добился своего.
Курапит обессилено опустился на холодную землю. Голова ощутимо кружилась, сокрушаемая оглушительными ударами сердца, в глазах плясали темные пятна, а из-под уголка губ выбилась небольшая струйка крови, стекавшая по подбородку и безнадежно запачкавшая одежду — он заплатил свою цену за право противоречить Богу. Но ничто из этого не помешало услышать ему хруст опадающего под собственной тяжестью льда, в который обратилась едва ли не пятая часть стены. И этого было более чем достаточно.
Проскользнувшую у него за спиной серую тень повелитель Воздуха не заметил.
Штурм начался сразу же после того, как рассеялся холодный туман, и после того, как перед взором армии открылась изъеденная преграда, которая таковой уже не являлась. Более всего та напоминала яблоко, взрастившее в себе целую колонию червей, и как то же упомянутое яблоко, стена зияла дырами сотен проломов. Заваленные острыми осколками быстро исчезающего льда, они уже были не в силах остановить бегущих к ним солдат.
Стремясь воспользоваться ошеломлением противника, Эргил не стал терять времени, и его разделенное на несколько частей войско уже готовилось вступить в пределы столицы, намереваясь сделать это со всех четырех сторон. Значительное численное превосходство давало ему возможность зажать обороняющихся в городе, лишив их возможности побега в леса, а сломленная защита должна была лишь ускорить процесс, сведя все потери к минимуму.
План был прост. Сначала вычищались стены и близлежащие строения, напоминавшие бараки, а по сути являвшиеся сильно разросшимися избами, а затем пресс двенадцатитысячного войска должен был раздавить выживших киратцев, завершив разгром как раз возле того каменного храма, расположенного в центре города. На все это полковникам отводилось несколько часов.
Однако уже в первые секунды боя выверенный план отправился к демонам. Противник пришел в себя слишком быстро, и в сторону имперских воинов, собирая свой кровавый урожай, полетели первые стрелы, а по ту сторону стены их встретили не спины потерявших надежду людей, а клинки разъяренных защитников.
Повинуясь инстинкту, лейтенант кинул быстрый взгляд вверх и тут же отскочил, пропуская пущенный с пятнадцатиметрового расстояния арбалетный болт, который, едва скользнув по легкой кольчуге, улетел чуть в сторону. У него не было времени смотреть, попал ли киратский стрелок в кого-нибудь или нет, как не было времени мстить арбалетчику, вставшему на самом краю пролома и метившему в незащищенную голову. Ему пришлось уклоняться от еще одного удара. На этот раз постарался коренастый бородач, орудующий обычным топором, каким в мирное время рубят деревья. Но тот и на него не обратил ни малейшего внимания, как одержимый стремясь вперед и раздавая лишь легкие удары своим мечом.
Он старался раззадорить врага, вывести из себя мелкими порезами и заставить отвлечься от остальных солдат. Он делал все, чтобы вынудить защитников хотя бы попытаться достать быструю, но почти ничем не прикрытую цель. И отчасти это получалось. Вот только смысла в этих действиях оказалось не столь много, и вместо того, чтобы наметить прорыв, младший офицер, вставший на острие ворвавшегося в строй врага клина, лишь бездумно терзал его, подставляя под удар товарищей.
Жители Кирата несли серьезные потери, платя за каждую отобранную жизнь тремя своими. Однако обороняющие город люди не желали отступать, настойчиво удерживая почти пятидесятиметровый разрыв в стене. Против них была выдвинута одна из лучших армий Империи, а они даже и не думали ей уступать, с остервенением оберегая каждую пядь своей земли и щедро орошая ее кровью, как своей, так и той, что принадлежала заявившимся сюда оммэрцам.
Рик ожидал чего-то подобного. Вчерашний бой о многом ему сказал, и если его подчиненные увидели только сокрушительное поражение врага и лишь слегка смутились его напору, то их командир узрел куда как больше. Но даже он не думал, что прорваться в город будет настолько сложно для прошедших десятки битв ветеранов. На их стороне опыт подавленных восстаний и побед над армиями бунтовщиков, но на стороне противника никак не меньше. Суровый край сам по себе жестокий наставник, вытравливающий из людей всю мягкотелость и подменяющий ее внутренней силой. Да, уже известно, в какую сторону склоняется чаша весов этого сражения, но цена победы никого не оставит равнодушным.
Заминка начинала нарастать. Атакующий клин, сходу ворвавшийся в оборону и буквально втоптавший в землю первые линии, едва сам не оказался в окружении, завязнув в мелких сражениях и вскоре потеряв свое главное преимущество — скорость. Ряды защитников таяли слишком неохотно, а нападающим никак не удавалось их продавить или разрезать на несколько частей. Киратцы имели слишком размытое понятие о том, что такое строй, но держать его они, тем не менее, умели получше многих. И, кажется, не только их капитан никак не может перебороть ситуацию. Во всяком случае, ни один солдат из их зашедшего с севера полка так и не смог взобраться на остатки стены, дабы расквитаться с засевшими на них стрелками. Как обстоят дела у остальных пока неизвестно, но, похоже на то, что нога оммэрца так и не переступила невидимой черты города.
Атака потеряла свою стремительность и первоначальный напор, а потому лейтенант, увернувшись от еще одного выпада, поспешил занять свое место в отпрянувшем назад строю, оставившем его одного в окружении десятка врагов. Но это как раз и являлось одной из причин, по которой именно он возглавлял сорвавшуюся атаку. Умения той школы, последним представителем которой являлся его генерал, позволяли ему бродить по полю брани, практически не обращая внимания на мелькавшую сталь. Инстинкты сами подсказывали, когда и под каким углом нужно подставить меч, а когда лучше бы и вовсе увернуться. Но в том, что за все это время на нем не появилось ни одной царапины, была виновна не только интуиция. Восьмой шаг за пределами возможностей обычных людей, а потому те просто напросто не успевали воспользоваться своим численным преимуществом и задавить надоедливую мошку массой. Достойных противников ему здесь не было, и лейтенант, пробившись к воинам Империи, принялся убивать.
Взмах, и падает первый его противник, зажимая обрубок той руки, которой он все же успел прикрыть горло, второй, и соперник лишается головы, переходя из разряда раненных в ряды мертвых. В следующее мгновение офицеру уже самому пришлось парировать удар соседнего защитника, очень ловко орудующего мечом из имперской стали, который отличался от своих собратьев чуть изогнутым клинком. Практически одновременно последовала атака с другого бока, и лишь подставленный вовремя кинжал, зажатый в левой ладони, уберег его от тяжелой раны. Битва в строю накладывала свои ограничения, лишая простора для маневра, и если во время безуспешной попытки возглавить прорыв тридцатилетний командир больше уклонялся, то тут приходилось рассчитывать на помощь стоящих рядом солдат Империи. И те не подкачали, показав, чего стоит выучка в настоящем бою. Полк мертвецов пополнился еще одним новобранцем. Тем самым, чей удар был блокирован кинжалом.
