Квайцерон безразлично осмотрелся, с силой выдернув из туловища еще одного служителя свою глефу, которой он еще вначале нанес рубящий боковой удар, буквально приколотивший того к дереву и чуть было не перерубивший его напополам, и равнодушно переступил через упавший к нему под ноги труп, выискивая живых врагов. Тем же самым сейчас занимались и все остальные — культу нового Бога должен быть нанесен максимальный урон. Так звучал один из приказов императора, и гвардия делала все, чтобы выполнить его.
Именно поэтому они выбрали не самый оптимальный с точки зрения наибыстрейшего захвата столицы путь, заглянув в одну из священных рощ и подсократив поголовье жрецов Асмарага — Бога, которому нет места в этом мире. Светлому Богу.
Вот только о последнем не было и слова в переданной вчера Эргилу бумажке. Однако так решил император, и это вовсе не повод для размышления гвардейца. Карающий меч не интересует то, на чью голову он опускается, все, что должно его волновать — как лучше ее раскроить. Не так ли?
Путь продолжился.
Убивал он, пытались убить его, но все это квайцерон гвардии уже видел десятки тысяч раз. У его противников просто не было шансов, и все, что оставалось им сделать — это умереть. Умереть быстро, но так, чтобы все жители этого заброшенного уголка осознали гнев императора и Империи.
Скоро ряды защитников серьезно поредели, а сами они стали действовать иначе. Хотя нет, это будет неправильным утверждением. Вторжение произошло настолько молниеносно, что они не имели и шанса успеть изменить тактику. Просто гвардия прошла первый слой обороны, а дальше начался второй. И на смену открытым сражениям пришли искусные засады и ловушки.
Гвардеец сделал широкий шаг, и не успела еще его ступня опуститься на землю, как произошло сразу несколько событий: в трех местах вокруг него почва вспучилась горбом, и из вырытых ям стремительно выглянули трое хмурых бородачей, двое из которых тут же попытались мечами подрубить ему ноги, а третий вытянулся в длинном выпаде, целя своим копьем в сочленение доспеха. Ну это он думал, что у серой брони есть сочленения. Кроме того, был еще и четвертый, спрыгнувший с дерева и замахнувшийся топором так, чтобы усиленный падением удар пришелся в шлем.
Однако следующим, что смог бы увидеть обычный человек, если бы такому не повезло тут оказаться, это поднятую квайцероном над головой глефу и капающую с ее острия, покрытого белесо-белыми электрическими разрядами, темную кровь. А затем, тот бы наверняка заметил три обезглавленных тела, уткнувшихся в землю, и одно, отлетевшее назад от сильного режущего удара, снизу вверх, и приложившееся спиной о толстый ствол дерева. Это оружие не было предназначено для подобных атак, но его скорость была столь велика, что вместо того, чтобы разрубить последнего бородача на две неровные половинки, оно прочертило на его теле черную обуглившуюся полосу, а затем заключенная в нем магия просто отбросила киратца, как ненужную игрушку.
Именно в этот самый момент гвардеец завершил свой шаг, наглядно продемонстрировавший всю скоротечность данной схватки.
Генерал вновь оглянулся на войско и зло сплюнул себе под ноги. Помогло мало. Как и все его предыдущие попытки сохранить хоть какое-то подобие боеспособной единицы, эта была бесполезна. Миазмы ужаса расплывались над собравшимися в одну большую колону солдатами, и им оказались подвержены даже прошедшие сквозь жаркие пески ветераны.
Неизвестно, что именно еще заставляло их всех идти за своим командиром. Являлась ли причиной демонстрируемая им твердость и непоколебимость? А может, давление его авторитета все еще было сильнее испытываемого страха? Он этого не знал, но понимал одну простую вещь — если ничего не изменится, то это будет означать для него полный крах. Крах всех надежд и мечтаний, крах того, к чему он стремился последние тринадцать лет. Этого полководец допустить не мог. Особенно вот так вот глупо.
И его злая уверенность давала людям силы продержаться в этом карнавале ужаса еще немного, совсем чуть-чуть. Для того, чтобы дождаться просвета.
И они дождались этого просвета. В какой-то момент тел вокруг стало меньше. Нет, они не исчезли окончательно, и зверства гвардии продолжали бить по нервам острым ножом, просто изменилось кое-что еще. На пути колонны начали попадаться вырытые ямы с острыми кольями на дне и ямки поменьше, в которых, по всей видимости, когда-то скрывались те, кто их выкопал. И Эргил смог использовать их труд на благо своей армии.
В очередной раз остановив продвижение, он выбрал несколько сотен самых стойких ветеранов, из чьих глаз уже ушло ошеломление, сменившееся теперь мрачной усмешкой. После этого почти четыре сотни опытных бойцов отправились вперед, создавая прослойку между гвардией и шествующим по ее следам войском, прослойку, в чью задачу входило скидывать всех убитых в ямы и по возможности прикрывать ветошью.
Генерал и сам бы отправился с ними, если бы не знал, что не может покидать новичков, которые держались за него и его показную уверенность, как за последнюю соломинку, дарующую хрупкую надежду уцелеть в этом смертельном шторме подчеркнутого бездушия.
Через полчаса движение возобновилось, а еще через два часа он наконец-то понял, что выдержал, выстоял в своем самом безумном бое. Бое не с людьми или мертвыми, не с нечистью или мятежными колдунами, и даже не с проклятыми хронами, а со страхом. Страхом, который забрался глубоко внутрь каждого его бойца и принялся рвать саму душу своими ледяными коготками. Но командир оказался сильнее.
А все из-за того, что, казалось, бесконечный ряд растерзанных тел закончился. Кончился тот самый лес, сменивший природные краски на цвет человеческой крови, кончилось то безумие, которое грозило сумасшествием неподготовленным, кончилось ужасное напряжение, сковавшее все мысли — кончилось все это. Вот только ничего не вернулось: ни радости, с которой начался этот день, ни легкости, с которой шагала армия, пока не увидела первый труп, а про боевой дух не стоило даже и вспоминать. Большая часть войска по-прежнему представляла из себя механически переставляющих ноги солдатиков.
Однако это все дело времени. Да, далеко не все смогут сегодня заснуть или поесть, но каждый из ветеранов проходил через подобное посвящение Богу войны. Без этого просто невозможно получить его признание и помощь.
Кстати о Богах. Эргил вспомнил небольшую рощицу, изломанные тела в белых одеждах, и в его голову тут же пришел еще один вопрос — во что же такое он умудрился вляпаться на этот раз?
Армия никогда не воевала с религией, и даже если случалось такое, что восстание поддерживалось несколькими служителями Эшьи, то военные их не трогали. Вешались вдохновители и предводители, отправлялись в Рудный участники, но святош каратели пропускали мимо своего внимания. А все потому, что их убийство могло вызвать просто непредсказуемые последствия, которые грозили обернуться волнениями по всей Империи Оммэр. Конечно, их тоже наказывали, но совсем другими методами, тихими и незаметными для обывателей.
Эти же жрецы определенно служили иному Богу, и весть об их массовом убийстве не вызовет никаких проблем в Империи, но что теперь будет твориться в Кирате, предсказать трудно. И кажется, простая задача по захвату одного города сильно осложнилась, превратившись в нечто гораздо более серьезное и непонятное.
Генерал еще долго размышлял о последствиях подобного шага и к тому моменту, когда лес неожиданно сменился обширной поляной, пришел к выводу, что ничего хорошего лично ему это не сулит. А потом он почувствовал, что его армия снова замерла, и, пытаясь разобраться в причинах, бросил быстрый взгляд вперед.
А там, на противоположном краю поля, в лучах вечернего светила серым отблеском сияло личное войско императора. То, которое за сегодняшний день для многих успело наполниться новым смыслом, и то, которое всем смогло наглядно показать, почему гвардию стоит бояться.
— Ставьте лагерь. — Отдал приказ своим подчиненным полководец, посмотрев на спрятавшуюся за облаками Аглаю, и, легонько пришпорив Огонька, тихо добавил: — Вперед.
Глава 17
— Это предательство, генерал, — произнес квайцерон. При этом его голос не выражал ничего: ни холода высокомерного призрения, к чему Эргил уже привык за время своих поездок в Альир, ни яростного жара ненависти, так характерной главарям восстаний — ни-че-го. — Нарушение приказа императора не может быть расценено иначе.
Разговор велся в палатке гвардейца, и надо заметить, что тот явно проповедовал принципы аскетизма: небольшой деревянный стол с разложенной на нем картой, приложенная к нему глефа из серого металла, да расстеленная прямо на земле постель. С одной стороны весьма скромно, а с другой, амулет пространственного искажения — вещь весьма прихотливая, чтобы брать что-то лишнее. А собственных снабженцев у элиты никогда не существовало.
— Предательство?! — взревел в ответ генерал. — И ты смеешь говорить мне о предательстве? Посмотри на сопровождаемую тобой армию, квайцерон. Что ты там увидишь?
Гвардеец не спешил отвечать, как не спешил и выполнять его просьбу. Молчание начало затягиваться, и Эргил не выдержал первым.
— Я велел разбить им лагерь, и они сделали это. На противоположном от вас краю поля! — Полководец заставил себя сделать паузу, пытаясь подавить свою ярость, но от этого та разгоралась лишь сильнее. — Ты сделал невозможное, гвардеец. Ты менее чем за сутки своего пребывания сумел превратить целое двенадцатитысячное войско Империи в кучу жалких трусов с мыслями о побеге в голове. Мое войско!!!
Квайцерон молчал. И генерал вдруг почувствовал в себе желание подойти к нему и сорвать его шлем, чтобы убедиться, что под ним вообще что-то есть, и чтобы увидеть его лицо и чувства, которые он испытывает. Или же, что более вероятно, полное отсутствие таковых.
— Если не принять никаких мер и оставить все как есть, то они не дойдут до Мирты, — вкрадчивым тоном произнес тот, на секунду вернув себе тень спокойствия. Но, увидев, что и это не привело ни к какому результату, разозлился еще больше. Ему надоело говорить с бесчувственной статуей, поэтому, прежде чем покинуть палатку, он, едва сдерживая себя от необдуманных поступков, произнес следующее:
— Я не собираюсь наблюдать за распадом моей армии, а значит, у тебя два выхода: либо мы меняемся с гвардией ролями, либо дальше она идет без нас. И об этом я сегодня же попытаюсь доложить Зарису Третьему. Честь имею.
Однако уже у самого выхода его окликнул безразличный голос:
— Эргил. — Впервые обратился к генералу по имени квайцерон, одновременно вместе с этим подойдя к столу и взяв в руки свое оружие. При этом острие глефы, словно почувствовав касание своего хозяина, разгорелось чуть заметным белым светом. Это будет неправдой, если утверждать, что в этот самый момент он не испугался. Испугался, и еще как испугался! Просто сейчас весь его страх глушила злость и ответственность за своих людей. — Я подумаю над твоими словами.
Следующий день начался с самых неприятных для любого полководца известий — ночью из лагеря дезертировало двадцать два солдата. Не так уж и много в масштабе армии, но не так уж и мало, чтобы за ними не последовали остальные. Хотя будь беглец даже один, то это все равно бы сильно испортило генералу настроение. Он не привык к таким новостям, но вынужден был признать, что поделать с этим ничего не может.
Да и понимал он, что дело ограничилось двумя десятками лишь потому, что чтобы попасть обратно в Империю, людям пришлось бы вновь окунуться в пережитый вчера ужас, да еще и при свете Агнии. Так что эти оказались еще смелыми, если можно сказать так про тех, кому теперь одна дорога на виселицу. По законам военного времени.
Однако общий настрой остальных немного изменился. Они, конечно, ничего не забыли, да и пробежавший слух про дезертиров сделал свое грязное дело, но армия вновь стала армией, а не скопищем безвольных трусов.
А затем они выступили, и на этот раз первыми шли его воины, а гвардия занималась обороной тыла, не показываясь при этом на глаза. Правда, сегодня на них никто нападать не спешил, чему Эргил был только рад. За ветеранов и опытных бойцов он и не думал беспокоиться, вот только почти треть его войска составляют совсем зеленые новички, получившие лишь начальные знания и умения. С такими особо не повоюешь, тем более учитывая то, что их впечатления от вчерашнего все еще слишком свежи.
Но тихое безлюдье начинало оказывать свое воздействие, и страх и безволие молодняка, вызванные ворвавшимся в их сознание ужасом, начали переходить во что-то иное, что удавалось пережить многим, но для чего в человеческом языке нет подходящего слова. Сегодня они все сделали шаг, подобный тому, что делает щенок, инстинктивно желающий превратиться в матерого зверя. Опасно резкий шаг. Но тем не менее сделали, и теперь все, что им нужно — это немного времени, чтобы свыкнуться с перевернувшимся с ног на голову миром. И в этом им должны помочь те, кто уже стал таким зверем — не командир или его сподручные, а их сослуживцы, тянущие лямку обычного солдата наравне с остальными.
Первый привал Эргил объявил раньше, чем планировал. Аглая еще не заняла должного положения на небе, а генерал еще не успел подобрать наиболее подходящего места, как его войско уже принялось доставать котлы и разводить костры, готовясь приступить к обеду. А причина, сподвигнувшая его на этот шаг, заключалась в маге в белоснежном плаще за спиной и с вышитой на этом плаще серебряной нитью ветвистой молнией, подошедшем к нему на марше и тихим голосом сказавшем всего два слова: "Ледяной Шторм". После этого продвижение было приостановлено.
И теперь, прохаживаясь между бесконечных рядов готовящих пищу солдат, полководец пытался уловить общие настроения и запах приближающейся с севера смерти. Нет, определенно он правильно сделал, что не сказал ни слова своим бойцам по поводу истинного основания этой незапланированной остановки, а те не заметили очевидной странности, столь не характерной их предводителю. Правда, некоторые, уже успевшие хорошо изучить повадки командира, подозрительно косились, не зная чего им ожидать, но с вопросами не лезли.
Не стоит им знать о причине. Это все равно ничем уже не поможет, зато навредить сможет. Конечно, с учетом того, что у чародеев все же получится погасить Ледяной Шторм. Если же им это не удастся, то какая, собственно говоря, разница, где погибнет он и его армия? Случиться это здесь или в нескольких километрах отсюда... сам факт смерти от этого ничуть не изменится.
Поэтому он предпочел нести груз страшащего знания в одиночку, пытаясь занять себя иными мыслями и занятиями. Исход этой битвы зависел вовсе не от него и его умений. В бой вступили выпускники Института.
Но, несмотря на все попытки заставить себя думать о чем-нибудь другом, мысли так и вились вокруг опасного явления и идущего прямо здесь и прямо сейчас невидимого сражения за их жизни. Оказывается, далеко не все действия магов сопровождаются оглушительным ревом и зрелищными взрывами. Теперь это понял и Эргил.
