Таким причудливым образом нецензурная брань пифии Афиногеновой разбудила всех, кроме неё самой.
— Это было великолепно! — провозгласила Сивилла пьяным голосом, повернулась на бок и заснула.
А матерное слово Аполлона Ромашкина, которое он прокричал от боли, получив трезубцем в руку, сделало своё дело на море. На месте прерванного поединка студента и Посейдона вода устремилась резко вниз, будто в неё упал невидимый метеорит, и «вмялась» почти до самого дна морского, а затем пошла вверх, рождая сверхколебание, поднимая огромную волну... Эта страшенная стена понеслась от эпицентра к берегам. Например, вода попала в пещеру Полифема, перепугав овец. Ещё морской вал нанёс немалый вред судам, что стояли в портах или находились на рейде возле берегов. Большие корабли выбросило на сушу, как скорлупки. В некоторых местностях смыло домишки рыбаков, стоявшие близко к воде. Погибли люди.
Посейдон сначала испытал внезапную боль в ноге. Он обнаружил в ней свой торчащий трезубец, немало изумился и выдернул орудие, ища глазами коварного врага, убийцу сына... Исчез!
А вот с повозкой и конями творилось неладное: транспорт морского владыки неотвратимо утягивало куда-то вниз, в невиданный провал!
И утянуло, и завертело в гигантском смешении вод, как закручивает ветром сухой осенний листок...
Ошеломлённый Посейдон не сразу начал бороться, и справился бы, если бы водная масса вдруг не поменяла направление движения. Морского царя стремительно выдавило вверх, подбросило высоко в небо, и оттуда он увидел, как по его владениям разбегается высоченный круг. Но кто бросил камень?..
Посейдон упал в воду, ударившись о поверхность, а сверху его со всего размаха приложила морская повозка, а рядом плюхнулись два истошно визжащих морских коня.
Всё это было не только унизительно, но ещё и неизъяснимо больно.
К моменту глобального «запуска мира» Аполлон Ромашкин успел отбежать от Посейдона на несколько километров. Парень сидел рядом с бессознательным незнакомцем, размышляя, что делать. И чем дольше Ромашкин смотрел на поверженного соперника, тем более и более знакомой казалась его рожа. До навязчивости.
И вдруг выяснилось, надо плыть. Аполлон провалился в воду. Только что она была похожа на лёд, и вот к ней снова вернулись обычные свойства. Студент успел схватить побеждённого чужака за плечи, вытянул его на поверхность. Почувствовал, как морская стихия неостановимо потянула его куда-то назад, туда, откуда он бежал. Так, во всяком случае, Ромашкину показалось. И ведь не ошибся!
А потом с неимоверным «Ух!» море вздыбилось отнюдь не игриво, и Аполлон копчиком почуял: смерть настолько близко, насколько не бывала ни разу.
За секунду до удара водной стены Аполлон её увидел, и инстинктивно ещё сильнее обхватил расслабленное тело незнакомца. Поначалу море их не утянуло, а почему-то оставило на поверхности, понесло вперёд, туда, куда, собственно, и стремился Ромашкин.
Но затем оба соперника скрылись в водной толще, и Аполлон по-настоящему растерялся. Он не знал, что делать — то ли бросать этого несчастного и пробовать выплыть, то ли перетерпеть, вдруг вынесет наверх. Парень впервые испугался на все сто. Нет, он и раньше дрейфил в этом мирке. Уж какой ужас ему внушал персонал царства Аида! Но теперь не было ни Харона, ни Цербера, зато присутствовала враждебная безликая стихия. Месть Посейдона настигла-таки убийцу сына?
Аполлон уже не мог стерпеть отсутствие свежего воздуха, лёгкие горели, страстно хотелось вдохнуть.
«Неужели — так?!» — удивлённо и в то же время отстранённо спросил себя или судьбу парень и сделал вдох. Чуда не произошло — сознание Ромашкина стало отключаться.
Показалось, незнакомец затрепыхался в его слабеющих руках...
И, вроде бы, что-то изменилось...
Как-то Ромашкин упал на твёрдое...
И — темнота.
Сначала был запах. Тошнотворный запах, винно-перегарный, ещё хуже того, котороый царил в палатке Агамемнона, куда Полька провалился из квартиры Харибдовны.
Аполлон Ромашкин сидел за столом. Смутно знакомый постоялый двор, безудержная пьянка вокруг (вот откуда вонь!), рядом — бог неправедной войны Арес собственной персоной.
— Понимаешь, мужик, мне нужен твой совет, — обратился к Ромашкину Арес так панибратски, будто они были закадычными друзьями.
Аполлона этот тон невыразимо удивил, тем более, студент вдруг понял, что из его груди снова торчит меч бога войны. «Снова или всё ещё?!» — озадачился парень.
— Какой совет? — настороженно произнёс Аполлон.
Говорилось сносно, меч не беспокоил.
— Короче, мало меня боятся. Смертные страх потеряли, наглеют, под колёса моей колесницы лезут. Мне-то всё равно, но кони-то спотыкаются, калечатся кони-то. Сечёшь?
— Секу. Значит, хочешь, чтобы тебя ещё больше уважали и боялись? Чтобы шарахались в стороны, когда ты едешь? — Студент Ромашкин прищурился.
— Бесспорно! — рявкнул Арес.
— Тогда тебе надо поймать в море сирену с самым отвратительным голосом и посадить её на свою колесницу. Если торопишься — приказываешь сирене вопить. Все в панике расступаются, ты летишь, не рискуя сбить какого-нибудь зеваку.
Бог войны почесал затылок, сосредоточенно нахмурился. Губы неслышно залопотали. Наконец, Арес ожил:
— Молодец! Хорошо придумал!
Он радостно хлопнул Аполлона по плечу, и нутро студента обожгла невыносимая боль, Ромашкин непроизвольно схватился за торчащий из груди кончик меча и отчаянно закашлялся.
Собственный кашель его и разбудил. Только винно-перегарная вонь никуда не делась.
Аполлон разлепил веки, и сквозь тёмное марево стали проступать очертания потолка и стены, а затем студент увидел давешнего странно знакомого незнакомца. Тот сидел на полу, в луже, привалившись спиной к стене. Видок имел усталый. Похоже, дремал.
Потом Аполлон ощутил холод: насквозь мокрый, лежащий на каменном полу, он и не мог почувствовать себя иначе.
«Что за бомжатник?» — подумалось Ромашкину.
Он повернул голову. В дальнем углу кто-то дрых, лёжа на старом матрасе и укрывшись с головой, а ближе стояла кровать, с которой свешивалась голая женская нога.
Помещение оглашалось неслабым храпом.
«Общага?!» — блеснула в вялом мозге догадка.
&nnbsp; — О! Очнулся! — слегка оживился незнакомец, заметивший, как Ромашкин вертит головой. — Привет. Давай знакомиться, я — Кирилл... А то в прошлый раз не успели...
Кирилл выразительно потёр челюсть, но Аполлон угрызений совести почему-то не испытал.
— Кто ты такой? — спросил Ромашкин сиплым голосом, ощущая во рту гадкий привкус морской воды.
— А я думал, ты спасибо скажешь, — с незлой усмешкой заявил незнакомец.
— За что?
— За спасение утопающих.
— Медаль тебе... Кто ты такой, лепёшка?
— Долго объяснять. — Незнакомец махнул рукой. — Хотя спешить, вроде бы, некуда...
— Нет-нет, подожди, — прервал его Аполлон. — Где мы есть-то?
Парень, представившийся Кириллом, огляделся, будто впервые видел комнату, и сказал:
— Это храм сребролукого Феба, покои Елены Дельфийской, твоей подруги. На кровати храпит отставная пифия, а вон в том углу она сама. Не буди.
Борясь со слабостью, Ромашкин смог встать на четвереньки и поспешил к Ленке.
Да, она!
Но спит мертвецким сном, даже не шевельнулась, когда он сдёрнул покрывало с её головы и довольно бесцеремонно перевернул девушку с боку на спину.
— Что с ней?
— Я же говорю, спит, — донёсся терпеливый ответ Кирилла. — Она, когда время останавливает, очень устаёт. Силы тают. Но в этот раз должна быстро восстановиться, она же ничего особенного не делала.
В голове Ромашкина всё летело кувырком. Ленка?! Остановила время и устала?!
Аполлон прислушался к звукам, доносившимся снаружи через окно, хотя было тяжело — храп пьяной некрасивой бабы на кровати усилился. Ромашкину пришлось подобраться к ней и ткнуть под рёбра. Спящая «красавица» недовольно буркнула и перевернулась на другой бок. Храп временно сменился громким сопением.
А за окном звучал отдалённый шум. Аполлон выглянул. Километрах в трёх метались сотни огней факелов — в городе был переполох. На площади перед храмом стояли жрецы, перед ними вышагивал какой-то хромой индюк, видимо, старший.
Студент оглянулся на Кирилла.
— Несколько минут назад было землетрясение, — пояснил тот. — Елена Дельфийская вызвала, между прочим.
Аполлон поднял брови:
— Откуда ты всё знаешь? То есть, почему она?
— Непроизносимые слова. Ты тоже выругался, только над морем. И когда мелом на стенах... — Кирилл помолчал и продолжил: — Так, жрецы уже проверили пифий и вряд ли вернутся. Да, я знаю почти всё. Но давай-ка, я всё по порядку?
Ромашкин уселся рядом с Ленкой и всем своим видом показал Кириллу, что готов слушать.
— Значит, история долгая, начинается не с вас, поэтому запасись терпением.
И студент узнал о приключениях Зили Хабибовны и её одногруппника. Когда рассказчик добрался до крымских раскопок, Аполлона осенило:
— Ты исчез во время летней практики, так?
— Ну. — Кирилл был недоволен, что его прервали.
— У тебя была сестра?
Одногруппник Сциллы тяжко вздохнул:
— Младшая. Мария.
Название родного города на греческом прозвучало иначе, но Аполлон сказал примерно так:
— Ты из Золотокольцовска. И ты мой дядя, который пропал за несколько лет до моего рождения.
«Форменный индийский фильм, а не жизнь», — добавил парень про себя.
Кирилл задал множество вопросов, и они выяснили — ошибки нет.
— Я тебя видел в семейном альбоме, — подытожил Ромашкин. — Про тебя не особо распространялись, но вспоминали только хорошее.
— Ужас какой-то, — промолвил Кирилл. — Все решили, что я мёртв. Мама...
— Бабушка, между прочим, жива-здорова.
И снова вопросы, ответы, новообретённый дядя едва не плакал.
Он не сразу нашёл в себе силы продолжать историю своих злоключений длиной в эпохи. Когда Кирилл замолк, Аполлон долго раскладывал услышанное по полочкам, но всё же понял, что происходило до его и Ленкиного появления в этой вселенной, и как всё перевернулось, когда они сюда перенеслись.
— Так за всем этим стоит Харибдовна... — протянул Ромашкин. — То-то она мне не нравится. И мой поход к ней домой вряд ли случаен. Эй, Ленка, просыпайся!
Парень принялся бесцеремонно тормошить подругу, и та проснулась-таки.
— Ну, что ещё?.. — капризно протянула она, не открывая глаз, но потом приоткрыла один... — Полька!
Они обнялись. Крепко, у Аполлона аж мышцы рук заныли.
— Почему ты так долго, Ромашкин? — шептала Ленка, шмыгая носом. — Я такого тут натерпелась...
— Да я, вроде, тоже... Ты извини. Проблемы не отпускали.
— Знаю я твои проблемы. Сисястые, чернявые и голые! — обвинила студентка.
Аполлон возмутился:
— Это не то, что ты думаешь, Ленка! Она мне даром не нужна!
Девушка засмеялась сквозь слёзы, она-то всё знала. Пифия, как-никак.
Незримая Афина, которая спустилась с Олимпа поизучать Елену Дельфийскую и застала конец Кириллова рассказа, покачала головой и вознеслась обратно. Ей было, что поведать богам: во-первых, чужаки внезапно воссоединились, и намеченный Зевсом план по их захвату поодиночке провалился заранее, во-вторых, Афина застала лже-Аполлона в начале какой-то тяжкой душевной болезни. Чужак проявлял все признаки сумасшествия. Мало кто в здравом уме будет говорить со стеной, задавать ей странные вопросы, кривляться, будто сопереживает её словам...
Кирилл по-прежнему оставался вне поля зрения своих созданий.
Зато вполне присутствовал в жизни Ленки и Ромашкина.
— Если вы наобнимались и наворковались, то надо бы заняться более срочными делами, — сварливо проговорил он.
Студенты отстранились друг от друга, посмотрели на Кирилла.
— Что смотрите?! — раздражённо спросил новообретённый дядя. — Домой вернуться не хотите, пока не началась атака злобных олимпийцев?
XXXIX
Стекло, фарфор и репутацию
сломать легко, а склеить трудно.
Бенджамин Франклин
В те легендарные дни, когда Зевс, Посейдон и Аид поделили царства, Громовержец стал ещё и главным. Он не совал нос в дела царства мёртвых и не особо интересовался делами мирового океана, но Посейдон с Аидом всё-таки были старше Зевса. Никто не отрицал того, что Тучегонитель оказался всеобщим спасителем, ведь это он заставил Кроноса освободить проглоченных им же детей. Всё так. Только младший есть младший.
Теперь же, когда повелитель мёртвых глядел на руины своего мрачного царства, он хотел возмездия. И раз уж главный среди братьев не смог уберечь пристанище усопших в покое — разрушительный удар пришёл сверху — Аид полагал себя в праве не только покарать виновных, но и предъявить Зевсу законные претензии.
Абсолютно похожая решимость вызрела в голове Посейдона. Подводные дворцы и прочие красоты погибли от непонятной атаки, произведённой убийцей Полифема. И если Аид более-менее разобрался, с кем пришлось ему столкнуться, то гневный морской владыка хотел возмездия, полагая, что проклятому выскочке просто повезло, где уж ему тягаться с олимпийским богом?..
Аида задержала ситуация с Персефоной и Танатосом. До маразма дело не дошло: разобрались, поняли, что их зачаровала подложная пифия, явившаяся из другого мира. Много времени отняли работы по наведению хоть какого-то порядка в стане душ умерших смертных. Неприкаянные обитатели царства Аида метались в ужасе, создавали переполох, а несколько десятков вырвалось наверх, в царство живых, через образовавшийся при тряске пролом.
Как назло, земля разверзлась прямо возле Афин, где царил свой локальный кошмар: люди спешно покидали город, напуганные землетрясением, и вот на их пути возникли печальные тени умерших. Призрачные страдальцы тянули к афинянам руки, заунывно молили их о помощи, пугая детей и женщин. Мужчинам тоже пришлось нелегко, потому что страшно. Бесплотные тени стали разбредаться по округе. Тут накал ужаса усилился ещё на порядок — перед смертными явился сам повелитель мёртвых в компании бога смерти.
Мрачное обаяние Аида и ужасающий вид Танатоса заставляли слабых падать в обморок, а сильные попросту седели. Цербер, взятый «гостеприимным» богом для отлова мёртвых, нанёс последний, решающий удар по самообладанию афинян. Они побежали в панике, падая, давя друг друга и калечась. Жуткий пёс носился в этой сутолоке, безошибочно находя мертвецов и таская их обратно в разлом. Бесплотные тени старались не отставать от живых, надеясь смешаться с толпой и обмануть Цербера. Не тут-то было — страж загробного мира чуял своё «стадо» идеально. Никто от него не ушёл.
