| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Руководство гоминьдана разглядело в Мао угрозу и начало стягивать войска, а руководство КПК относилось к действиям Мао также неоднозначно — действия вроде бы и успешные, но все — в разрез с линией партии, точнее — ее руководства. Так, Чьжоу Энлай, глава военного комитета ЦК КПК, говорил, что войска Мао — "это те же бандиты, шатающиеся то туда то сюда". В итоге в начале 1928 года Мао выводят не только из состава Политбюро, но и из местного парткома. То есть по сути он теперь не имеет полномочий командовать им же созданными коммунистическими отрядами — они ведь подчиняются местному парткому. В итоге Мао остается на должности комдива, но теперь над ним есть партийный из центра, который к тому же сообщил Мао, что тот вообще исключен из партии — как бы решил подбодрить подчиненного чтобы лучше работал. По приказу этого партийца Мао со своими войсками отправился на встречу с войсками того самого Чжу Дэ, и очень вовремя — гоминьдановцы как раз начали наступление на район, где находился Мао, и даже захватили и казнили того самого партийца — Мао временно остался без начальства.
Вместе с Чжу Дэ они расширили площадь советских районов, так что их объединили в так называемый пограничный район Хуань-Цзянси (с чем он граничил — мне было непонятно — границы самого Китая были далековато — район находился в юго-восточном углу Китая, в паре-тройке сотен километров от моря), и Мао был назначен секретарем Специального Комитета этого района — похоже, оргструктуры и должности клепались в КПК просто на ходу, по мере необходимости. А из отрядов Мао и Чжу была образована 4я рабоче-крестьянская революционная армия — руководство КПК начинало понимать, что без мощных вооруженных формирований никакое движение народных масс не будет успешным. И, как Сталин выдвинул лозунг построения социализма в отдельно взятой стране, так и Мао выступил с тезисом о построении советской власти в отдельно взятых "красных" районах Китая — пусть они даже окружены со всех сторон "белыми" районами — прямо как наша республика в сорок первом-сорок втором. Это вместо мелких восстаний по всему Китаю. В отличие от руководства КПК, Мао говорил, что крестьянские массы — это безбрежный океан сочувствия и поддержки, в котором только и могут плавать крупные рыбы — красные партизаны. Красиво и точно. Ну так Мао с молодости не любил физический труд, а вот насчет почитать был не дурак, благо что средства родственников позволяли не работать, а читать и учиться — мог бы поехать и во Францию, но там бы уж пришлось работать.
А вскоре позиция Мао нашла поддержку на состоявшемся в Москве 6м съезде КПК, где было отмечено, что партия переоценила силы рабочих и крестьян, и был взят курс на партизанскую войну, что уже вскоре привело к повсеместному появлению Советов — Гоминьдан не поспевал везде и всюду, поэтому контроль над многими сельскими районами был потерян — на более или менее долгий срок, но потерян.
Но эта позиция съезда дошла до Мао и его начальников лишь через несколько месяцев, к тому же в коммунистическом движении Китая образовалось как бы несколько центров силы — Москва, Шанхайское Политбюро, провинциальные парткомы и командиры вооруженных частей — и все тянули одеяло на себя. Летом 1928 года на Мао и Чжу Дэ наседали из райкома с тем, чтобы они шли освобождать Хэньян. Но Мао возражал против такого решения, так как город и его окрестности был сильно укреплен и коммунисты лишь потеряют людей. Руководство вроде бы согласилось, вместо этого Чжу Дэ с двумя из четырех полков 4й армии направился в рейд на юг, рейд прошел успешно, но на обратном пути представитель того же руководства снова стал настаивать на атаке Хэньяна. Чжу Дэ, как военный, был не особо против — все-таки город — узел дорог, и его захват осложнит гоминьдановцам сообщение между южными провинциями, а коммунистам — наоборот.
Как и предполагал Мао, атака закончилась безрезультатно, с большими потерями. Но Чжу Дэ, уже тяготившийся необходимостью делить командование с Мао, начал совместно с другими партийцами катить бочку на последнего — дескать атаки не удались из-за того, что Мао не привел два остальных полка 4й армии. Пеняли ему и на то, что он "забыл" также и о внутрипартийной демократии, стараясь свести принятие решений к единоличной диктатуре. В итоге был создан Специальный Комитет, который руководил Советским районом коллегиально — Мао стал лишь "одним из" членом партии, принимавшим решение по самому району и 4й армии. И снова с помощью политических интриг Мао был задвинут — несмотря на все свои заслуги в деле организации новой армии и советского района. Тут уж поневоле озвереешь и будешь думать плохо о своих соратниках и начальниках. Наверное, именно тогда Мао окончательно решил идти путем интриг, не считаясь ни с чем. К счастью, вплоть до декабря интенсивных боевых действий не велось — коммунисты зализывали раны. А в декабре наконец-то пришла директива ЦК КПК, выпущенная еще в июле (да, шла четыре месяца), в которой подтверждались выкладки Мао. В итоге в районе был создан Фронтовой Комитет, который был высшим органом коммунистической власти в данном районе, а вся жизнь района подчинялась интересам 4й армии. Мао стал секретарем этого комитета, остальные органы подчинялись теперь этому комитету — бывшие начальники Мао районного уровня стали его подчиненными.
Тем более что Мао понемногу отходил от позиций максимальной опоры на крестьянство — по его словам, коммунисты из крестьян "обладали мелкобуржуазным сознанием", у них "отсутствовала достаточная твердость, безудержная удаль сменялась приступами панического страха". Поэтому, насмотревшись на разгромы нескольких крестьянских полков, Мао стал выступать за то, чтобы хотя бы на руководящие посты выбирались солдаты и рабочие, хотя и от крестьянства не отвернулся, отметив несколько позднее, что "ошибочно опасаться крепнущей мощи крестьянства, видя в ней угрозу руководящей роли пролетариата" — типа на данном этапе пролетариат конечно лучше, но крестьян тупо больше.
Летом, когда обстановка стабилизировалась, в партию начали вступать совсем уж неподходящие элементы, это несмотря на то, что партийную организацию периодически чистили от зажиточных крестьян, землевладельцев, чиновничества, любителей азартных игр, курильщиков опия, откровенных бандитов. В армии тоже накопилось предостаточно и бывших пленных, и бандитов, бродяг, воров — много убежденных коммунистов полегло в боях или выбыло из рядов из-за ранений, и приходилось восполнять численность кем только можно. К зиме 1928/29 годов боевой дух такой армии неуклонно падал. Окруженный со всех сторон врагами советский район находился фактически на голодном пайке — зачастую военным было просто нечего есть, стоимость унции соли доходила до серебряного доллара — месячного заработка рабочего. А указ Мао о том, чтобы не отбирать ничего у крестьян, а только покупать, выполнялся практически беспрекословно, поэтому армия сидела на голодном пайке, были организованы свои сельхозугодья, часть продовольствия выдавалась выращенным там натурпродуктом, и тем не менее на прокорм уходило пять тысяч серебряных долларов в месяц, и так как денег вообще-то не было, прибегали к экспроприациям имущества у помещиков и торговцев — обращения к ним заканчивались словами "... Если вы оставите данную просьбу без внимания, то это послужит доказательством вашего сговора с контрреволюционерами и тогда нам придется поджечь в городе все лавки и магазины" — типа "сами будете виноваты если не поделитесь. Спасибо." Вежливые, блин. К зиме за такой помощью приходилось уходить все дальше и дальше от базы, но порой удавалось достать только мешки с опиумом, который и пускали в продажу. Положение все ухудшалось и к зиме становилось уже катастрофическим.
К счастью, в это время в район вышел отряд численностью в 800 человек — бывших гоминьдановских солдат, которые еще осенью подняли восстание и все это время с боями продвигались на юг — и эти дополнительные силы уж точно кормить было нечем. До кучи были добыты сведения, что к району собираются 25 тысяч гоминьдановских войск, чтобы покончить с коммунистами. Так что в середине января 1929 года большая часть 4й армии снялась с района, горными тропами двинулась на юг, на следующий день разгромила гоминьдановский батальон и подхарчилась на его полевых кухнях, а затем так и двинулась по тылам противника — все дальше и дальше на юг. Отряды, оставшиеся для охраны базы, продержались неделю, а затем также — по горным тропам — начали уходить — с женщинами, детьми, стариками. Но вскоре основная их часть попала в засаду, в итоге вырваться из окружения удалось лишь трети — менее чем трехста человекам. Армии Мао повезло больше — из 3,5 тысяч бойцов она потеряла 600 человек.
Следующие три месяца армия скиталась по разным местам — закрепиться нигде не удавалось, лишь создавались местные советы, которые с уходом армии работали подпольно. Постепенно Мао с Чжу начинали приходить к выводу, что как таковая база им не особо-то и нужна — партизанская война и постоянные рейды не менее эффективны, чем удержание какой-то территории, тем более что и удержать что-то они не смогут — это если гоняться за их отрядами — гоминьдановцам не хватит сил, а если сидеть на одном месте — враги получаят время на сосредоточение своих сил. Именно по этой же причине я форсировал летом-осенью сорок первого переделку танков в самоходки — чтобы было чем отбиваться, а то постоянно бегать по лесам и жить в землянках — конечно, можно, но ущерба немцам будет нанесено меньше, а мне хотелось убить их как можно больше и дальше будь что будет. Но у нас была возможность создания такой базы — много оружия оставалось по полям или на немецких сборных пунктах, а то и на довоенных складах РККА, тогда как у Мао с Чжу ничего подобного не было, поэтому и перспектив для создания зимой стационарного района было немного, по сути — никаких. И, пусть и в меньшей степени чем у нас, но все-равно недостаточно постоянная связь с руководством КПК давала им определенную свободу действий, Мао даже как-то справедливо отметил — "Руководству не стоит забывать о том, что его директивы должны предусматривать определенную свободу наших действий, в противном случае те, кто находится в поле, будут вынуждены нарушать субординацию или притворяться глухими".
Ух как точно подмечено ! В нашей армии и других структурах было разобрано уже несколько сотен подобных случаев, когда подчиненные действовали по своему усмотрению и невзирая на приказы — если человек понимает общую задачу, то как он ее будет выполнять — в принципе уже его дело, главное чтобы набил побольше немцев и не подставил своих людей и соседей. Таких "слишком самостоятельных но толковых" мы и продвигали наверх или как минимум примечали в качестве кадрового резерва, лишь в редких случаях, когда такие действия были неоправданны, были понижения — человек еще не готов. Но, повторю, такие случаи были редкими — все-таки не даром мы отлаживали нашу систему продвижения кадров. Справился человек с делом — получил несколько баллов. А если выполнил его по собственной инициативе — еще несколько. Потом еще и еще. И если при этом не страдал политической трескотней, а говорил по делу — снова заработал несколько плюсиков. Ну а если вдруг в ответ на конкретный вопрос его прорвало словесным поносом про партийную линию и всеобщее благосостояние — тут же штраф. То есть к моменту, когда подчиненные могли действовать самостоятельно, они уже набирались опыта правильного поведения, случайных людей там не оказывалось, а если оказывалось — тут же проходило расследование — а как он вообще туда попал ? Кто поставил ему дополнительные баллы и за что ? Глядишь, и оценщик мог потерять баллов и по достижении определенной нижней границы просто лишиться права одобрять представления на присвоение дополнительных баллов от нижестоящих инстанций, а то и лишиться права на подачу таких представлений — и спускался на уровень ниже — скажем, ранее мог оценивать или одобрять ротных или инженеров, а теперь — только взводных и бригадиров. Ну или наоборот — если оцененные или одобренные им люди почти постоянно выдавали хорошие результаты — росло и количество баллов оценщика, и по достижении новой планки повышался и его уровень. Чистая математика. Ну, почти ... слишком много времени пока уходило на разбирательства — человеческий фактор никуда не деть.
А армия Мао продолжала свой рейд — ненадолго захватывая города, она пополняла там запасы оружия, денег и продовольствия, кооптировала в свои ряды новобранцев, расстреливала контрреволюционеров и затем под напором превосходящих сил двигалась дальше. Хотя порой и громила преследователей — так, в бою в конце февраля было взято в плен более тысячи гоминьдановцев. В этих условиях инструкции ЦК о рассредоточении армии на мелкие отряды выглядели для Мао нелепыми — да, бойцов можно разослать по окрестностям чтобы они поднимали там восстания, но эти восстания будут быстро подавлены, а оставшиеся отряды потом уже не соберешь. А уж приказ Мао и Чжу прибыть в Шанхай — до которого не близкий свет — вообще не шел ни в какие ворота.
А ЦК в лице Чжоу Эньлая продолжал бомбардировать Мао приказами о рассредоточении армии и прибытии пред светлые очи, на что Мао отвечал очередными реляциями в стиле "да мы тут сейчас новую советскую республику забацаем — вот-вот уже сейчас". И так как сообщения ходили в одну сторону в лучшем случае за две недели, у Мао было время. Мы и сами играли в такие игры, когда с конца сорок первого установили какую-то связь с Москвой, а периодически приезжавшим к нам переговорщикам и комиссиям показывали только то что надо. Причем разным комиссиям — разное — по нашим прикидкам это потом требовало в Москве дополнительного времени на согласование позиций и результатов, выработку дальнейших шагов — что надо спросить, что можно приказать а что нельзя — по сути, мы спамили руководство СССР бесполезной и противоречивой информацией. У трех таких делегаций мы даже смогли выведать шифры и от их имени послали несколько радиограмм, противоречивших передаваемым ими данным — а это тень и на саму комиссию, и на остальные ее сообщения, а ведь со всем этим еще надо разобраться, снова решить кого послать — какие надо получить сведения, какие вопросы решить, соответственно — какой должен быть уровень приезжающих к нам лиц — всяких там майоров-полковников мы просто валандали показывая им образцовые хозяйства, это в начале приехал Меркулов, но он — чисто "посмотреть", никаких вопросов не решал и даже не пытался — наверняка уже дошла информация что мы мягко посылаем тех, кто пытается поставить нас под свое командование. А следующие "комиссии" приезжали с настроем, как будто мы уже в подчинении у ротного старшины ближайшей фронтовой армии. Ну и наше отношение было таким же. А затем — после серии неудачных наступлений РККА первой половины сорок второго, а особенно после захвата нами Кенигсберга — вопрос был снят сам собой, пусть и на время — все-равно пока не добраться. Так же не добраться было и ЦК до Мао, да даже если кто доберется — вокруг — люди которые знают Мао, а приехавшего к ним гостя — не знают, и как они себя поведут в случае каких-то осложнений — непонятно. Так что члены ЦК тоже не особо горели желанием ехать непойми куда. Проще послать очередное письмо — вроде и дело делаешь, и вместе с тем безопасно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
