Зверь лютый. Книга 7. Найм

И вдруг — тишина. Кое-кто глянул быстренько в мою сторону, и все снова не смотрят, будто делом своим заняты. Но — молчки. Слушают. Ждут. Чуда, колдовства, исполнения пророчества. Или — неисполнения.

"Ванька-то-колдун — сказал, а после — забоялся. — Дык он вообще — помело без привязи. Соврёт — не дорого возьмёт...".

Острый, неотрывный взгляд исподлобья у Чимахая. Я ему чего-то обещал? Моим словам веры не будет. И он просто поубивает половину моей команды. Повод-то он найдёт.

Горделивый взгляд у Ивашки. "Вона какой у нас господин. Не чета прочим".

Если за моей спиной надо мной насмешничать начнут, он тем насмешникам... Гурду-то я ему вернул.

Полуоткрытый рот Хотена. Смотрит он в сторону, на Фильку, с которым разговаривал. Но слух — здесь. А рот открыл, чтобы лучше слышать. Чтобы потом пересказать "слово в слово" с полным набором своих комментариев и представлений о том, что именно я имел в виду. Именно его версия и станет общепризнанной.

Ребята! Я не хочу в святые! Я не хочу в пророки! Я даже в колдуны не хочу. Да поймите же, блин! Это же просто опасно! Если у этого дебила "резьбу сорвёт" — куча трупов будет. Детских трупов! Я же помню, как выглядит трупик новорождённого, привязанный пуповиной к своей мёртвой матери. И как это пахнет...

Какого чёрта меня тогда понесло отвечать Чарджи так это... литературно-красиво-обобщённо?! Тебе, Ванька, не только член надо узлом завязывать, но и язык.

Главное — язык. "Молчание — золото"! Вот забей себе пасть этими "паучьими" орехами и грызи. Молча. И — сплёвывай. Как та белка у князя Гвидона:

"Из скорлупок бьют монету

Да пускают в ход по свету"...

Так. Эмоции — побоку. Суть? Суть простая: Фофаню отсюда надо убирать. Иначе родненькие односельчане — его задолбают. Как выглядит коллективная травля одного всеми — знаю. Сам участвовал.

Этот сладкий восторг единения с коллективом, острая радость взаимопонимания, возвышающее тебя восхищение соратников, когда удаётся как-то особенно смело, особенно изощрённо... уелбантурить общую цель. Особенно, когда затравливаемый — сильнее каждого по отдельности. А вот вместе — мы сила!

Сила стаи шакалов. Базовые инстинкты, способствующие выживанию вида. Наработка навыков групповой охоты, уточнение стайной иерархии. Путём общей охоты на своего. Мартышки парию прогоняют как леопарда — кидаются бананами и кокосами. Мы... Впрочем, хомосапиенсы не мартышки — мы-то всеядные.

Восторг коллективизма у меня держался, пока противно не стало. Воспитание-с. Образование, знаете ли. И прочие интеллигентские штучки всяких высоколобых гумнонистов. Которые калечат простую невинную детскую душу. Навязывают чуждые ценности, ложные приоритеты и надуманные ограничения, подавляют естественные желания. Не наше это, не исконно-посконное. Антинародно и противоестественно. Проще надо быть, ближе к корням. К нормальным развлечениям стаи плешивых обезьян.

Особенность данной конкретной ситуации — в характере "затравливаемой дичи". Как матёрого одинца поднимать — возможны потери среди борзых. Здесь много "сильно бОрзых" — потери будут. Обязательные и существенные.

— Любаша, как поешь — подойди сюда, поговорить надо.

Народ дружно выдохнул задержанное дыхание. Разочарованно. Вот прямо "здесь и сейчас" чуда не будет.

Интересно, а что они предполагали увидеть? "Окропи олигофрена кровью девственницы троекратно, и он обернётся Финистом Ясным Соколом"?

Вместе с Фофаней нужно убирать и Любаву. Этому идиоту нужен поводырь. Сначала постоянно, потом, наверное, только утром и вечером. Но контролёр — нужен. Иначе у дебила снесёт крышу, и его остановят только так, как я прежнего молотобойца остановил — ножом по горлу. Рискованно? — Да. А как иначе? Положить его связанным на лесосеку и попытаться попасть в него падающей сосной?

Какой вариант сволочизма тебе приемлемее, Ванюша? — Тот, который прибыльнее. А риски надо попробовать уменьшить.

Прокую придётся серьёзно промыть мозги. Чтоб он своей вздорностью — не спровоцировал. У Мары попросить что-нибудь вроде брома или настойки пустырника. Для общего успокоения дебильского организма. И, похоже, надо убирать отсюда Ивицу. Она — сосватанная невеста, Фофаня это помнит, будет реагировать на её отсутствие в поле зрения.

Точно — убирать надо обоих. Молодые парни, односельчане, просто так мимо неё ходить не будут. Как они с ней сейчас заигрывают да глазки строят — я вижу. О, вот и за попку её пощипывают. А она так игриво повзвизгивает. Поваляют дурочку. А в Рябиновке она пользу будет приносить — и эту мою компанию обиходит и, к примеру, служанкой у Марьяши поработает.

Народ в массе своей уже рассосался, когда я изложил своим ближникам предполагаемой план. Удивила реакция Потани:

— Чегой-то ты перепугался, боярич? Он же дурень, а не злыдень. С чего ему девку-то мучить?

"Мы же психи, а не дураки" — такая фраза в фольке звучит. А вот обратной: "Мы же дураки, а не психи" — никогда не слышал.

"Матрос ребёнка не обидит" — русская народная мудрость. А — псих?

Один из исследователей определяет отношение к детям в "Святой Руси" как "доброжелательное равнодушие". Как-то не думал, что Потаня так... А оно вона как. Глубоко сидит.

Или они просто не видят потенциальных опасностей? Книжек не читали, фильмов не смотрели, криминальной хроникой... ну, понятно. Но, по общему мнению моих "мужей добрых" — особой опасности нет. Или это тупое исконно-посконное "авось обойдётся"?

"Пуганая ворона — куста боится" — русская народная мудрость.

Вороной меня пока не называли. Но у меня и выбора-то нет...

Как обычно, совершенно парадоксальная реакция у Любавы. Хотя если подумать... Она отвела спать дебила, кажется, даже колыбельную ему спела. И, радостно прыгая на одной ножке, прискакала к нам. А вот едва я объяснил, что она теперь постоянный "поводырь" у этого "кузнечного самоходного пресса" и утром отправляется в Рябиновку — разрыдалась:

— Ты меня прогоняешь! Ты меня видеть не хочешь! Что я опять не так сделала?!

Пришлось объяснять, успокаивать: просто ты одна-единственная, кто с ним совладать можешь, ты всё время с ним, он тебя слушается... Новая перемена настроения:

— Ой, Ванечка! Ты меня ревнуешь! Ой да истинная правда — ты в меня влюбивши! Ой, ну как ты мог такое подумать! Ты ж для меня лучше всех! Да я вообще на него и не взгляну!

И с разбега — мне на грудь. Хорошо, что не с ногами. Как на берёзу. Еле успокоил. Уселась у меня на коленях, лепечет успокаивающе, по лицу гладит. Тут мужики вокруг сидят, план работ на завтра обсуждаем, а тут... Еле унял. Спать отправил.

Когда я объяснил своим, что завтра подойдут шестеро мужиков с конями из Рябиновки, да полтора десятка с "Паучьей веси", тоже с конями, народ заволновался.

* * *

Однажды мирмекологи, это которые муравьёв изучают, взяли три трёхлитровые банки, насыпали в каждую по паре горстей лесного мусора — травинок, там, хвоинок, чешуек от коры, и сели рядом, включив секундомеры.

А, да — забыл. В каждую банку они по свистку кинули муравьёв. Мирмекологи же! В первую банку — 25 муравьёв, во вторую — пять, в последнюю — одного. И стали ждать. В первой банке муравьи начали строить муравейник через пять минут, во второй — через полчаса. А вот в третьей...

Один муравей никогда не начинает строить муравейник.

Есть в хомосапиенсах что-то от насекомых. Например, стремление к имитации активной трудовой деятельности растёт с размером коллектива. А моя задача, как руководителя всего этого "муравейника" — чтобы дело не свелось только к имитации или перекидыванию песочка по кругу, как бывало в фашистских концлагерях и в советской армии, а чтоб был желаемый результат — "муравейник" под названием Новая Пердуновка. Или — Большие Пердуны.

Я весь ушёл в планирование и оптимизацию. Я люблю и понимаю это дело. Пройти по шагам ещё не случившееся, не состоявшееся будущее, продумать всякие возможные варианты, потенциальные проблемы, найти способы их обхода и решения...

Ещё никто не кричит истошно: "В Греческом зале! В Греческом зале!", а я уже предусмотрел: "У нас с собой было". И штопор — тоже.

Этого всего ещё нет, оно только в моей голове, виртуал, небывальщина. Которая завтра станет реальностью, частью "твёрдого", вещного, подлунного мира. Картинка, которая есть пока просто набор электрических импульсов в моих нейронах, превратится в дома, заборы, колодцы... Это всё будет стоять там, где я придумал. Оно будет делить и преобразовывать пространство, защищать от непогоды и предлагать пути, способствовать и споспешествовать, препятствовать и ограничивать... И во всём этом будут жить люди. Реальные люди с их страстями и проблемами, с тревогами и радостями.

Они придут сюда и для них моя иллюзия, электричество моих нейронов, будет уже реальностью. Их собственной реальностью их собственных единственных жизней. В немалой мере — предопределённой, неизменной, заданной. Как синева неба или мокрость воды.

Как им здесь будет? В этой, придуманной мною "среде обитания"? Какие из их вредных привычек отомрут за ненадобностью, какие из склонностей — разовьются? Что нужно сделать, чтобы они двигались к добру? И какое "добро" в них я хочу увидеть? Да проще — как придумать создание такого... мира? чтобы они были хоть чуточку здоровее, веселее, умнее... обычного. А не наоборот.

И придумав, представив эту картинку, уточняя её по мере собственного понимания жизней — их и своей, спланировать её реализацию. По шагам, по деталям. Предвидя и определяя последовательности.

Ещё никто не знает — зачем нужна куча метровых обрубков брёвнышек. Но потом, когда будем копать колодцы и ставить из этих деревяшек срубы — люди будут качать головами и цыкать зубами: "вона чего... а мы-то и не подумали... а оно уже допреж...".

Не понимаю сказочных персонажей:

— Старик Хоттабыч? Трахаешь и тибедохаешь? Построй мне дворец за одну ночь!

А собственное удовольствие? Отдать какому-то чужому старику? Удовольствие от придумывания конструкций куполов и представления их многокрасочности, от рельефных обрамлений входных проёмов и переливов украшающей их керамики? Ещё ничего нет, а я уже могу представить те чувства, которые будут появляться в душах людей, когда это будет, когда они это увидят.

Вы знаете, что такое смальта? Представить себе будущий рисунок на полу, удерживать его в своём мозгу, в своём воображении. Наслаждаться картинкой, которую ещё никто в мире не видел. А потом сделать, показать — и радоваться радости других. Чуть покровительственно: ну это для вас новость, а я-то уже...

Когда Фидий притащил на обсуждение граждан макет своей Афины Промахос — его чуть не убили.

"Издевательство! Богохульство! Худая уродливая баба!".

А он представлял, "видел" как надо изменить пропорции 60-футовой статуи, торчащей над всей Аттикой с поднятым копьём, чтобы она снизу, с земли, с моря — выглядела богиней, а не толстой приземистой кухаркой с кочергой в руке.

Здесь вырастут дети, для которых "вот так" — будет изначально. Для них — это будет "правильно", нормально, "впитано с молоком матери". Если я сумею сперва продумать, а потом сделать — "хорошо", то они будут и дальше воспроизводить именно это, эти мои решения, мой набор импульсов в моих нейронах. Кусочки меня, не тела, не гниющей, или — не-гниющей органики, как очередные "святые мощи", а именно "я", моя душа, моя личность, мои мысли останутся здесь, под этим небом, на этой земле.

Я — атеист, и вечность для меня — слишком долго. Я не тщеславен, и пусть они забудут моё имя.

"Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык"...

Зачем мне это? С этим пускай поэты и политики балуется. Не надо мне слухов, не надо меня называть по имени. Но вот способ установки журавля над колодцем — они будут воспроизводить. И веками будут пить воду, вытащенную с моим участием. С участием моей личности, моих мозгов.

Я не завидую Творцу. Я ему со-чувствую. Потому что — понимаю. Какой это был кайф, какое острое удовольствие — носиться над безвидной землёй, покрытой водой, под ещё не существующим небом! И понимать, предвидеть — как тут всё станет, как оно будет потом само меняться, расти и умирать и возрождаться снова.

Смолоду я немного поигрался с адаптирующимися системами. Самоорганизующимися, саморегулирующимися, самонаводящимися... Но в этой Вселенной столько всего! Разного — до полного взаимного непонимания, схожего — до неразличения. Но — уникального. С тысячами способами адаптации, поиска и достижения оптимума, самосохранения и самоизменения...

Я — сам создаю. Пусть — простейшие, весьма примитивные системы, самые азы. Но минимальное понимание — мой опыт мне даёт. И даёт вкус эмоций творца — удовольствия, радости от сложной, изощрённой и хорошо сделанной, получившейся работы — сотворения мира.

Мой респект тебе, Господи. Если ты есть...

* * *

Я весь ушёл в расчёты. Погонные сажени, квадратные сажени, кубические сажени, номенклатура типоразмеров, инструментарий, подготовка шинделя, транспортировка и первичная обработка лесоматериалов... Блин! Хочется сказать: "пиломатериалов", но здесь же нет пил!

Вспомогательный инструмент — те же точильные камни, носилки под грунт, обеспечение работников — полноценное питание, прежде всего. Подбор и расстановка кадров — нужны ещё бригадиры, как расставить работников, как лучше использовать лошадей, где их поставить, чем кормить, упряжь... Факеншит! А пароконной запряжки здесь нет! Аж до царя Петра...

— Хотен! Начальник из тебя как... ты уже на заимке показал. Короче: берёшь готовый шиндель и завтра в Рябиновку. Старую крышу на кузне разобрать — новую поставить... Филька! Новых коней будем выводить в ночное вместе с вашими. Да, на тот же выгон. И если будет скотине хоть какое ущемление — взыщу. Больно взыщу. А сено на зиму — мы сюда с Мертвякого луга перекинем.

Мы просидели долго. Помощнички мои потихоньку расползлись спать. Домна, напоследок, потребовала барана через день. Или овцу.

Вот с этим я и пошёл. Устраиваясь возле Сухана в пустом пока сеннике покойного деда Пердуна, уже сквозь сон пытался сообразить какой вариант пароконной повозки здесь лучше спрогрессировать. Помню, что "водитель кобылы" в таком экипаже называется "биндюжник", а вот поворачиваются ли там передние колёса — не помню.

Домной у меня день закончился, Домной и начался. Она стояла надо мной и дёргала меня за плечо:

— Вставай боярич. Беда.

Спросонок я пытался возразить:

— Баран раз в неделю — не беда, а экономия.

Но дошло быстро. Когда над тобой нависает Домна в одной нижней рубахе, простоволосая, со своей нынешней мини-стрижкой — быстро доходит.

Пошли на поварню. Там лучина горит, бабы какие-то в одних рубахах топчутся-суетятся. Темно, со сна... Раздвинул эти белеющие, причитающие задницы...

Ты, Ванюша — три И: ишак, идеалист и идиот. Пока ты о восторге от процесса творения рассуждал, о радости разделения результатов творчества со своими ближними и людьми вообще, они, эти твои близкие, тоже кое-чего сотворили.