Брали мы его не только из-за оружия. К концу сентября японцы наконец выяснили что наши корейские войска снабжаются по воздуху с западного направления, откуда японцы не ждали никаких неприятностей, а потому не уделяли ему столько внимания, как северному, точнее — вообще не смотрели на запад. Наконец, разобравшись, они перебросили под Сеул две эскадрильи истребителей. Снабжение по воздуху стало опасным, а в ясную погоду вообще прекращалось — даже ночью, так как японцы использовали радарную технику. А без снабжения извне нас быстро задавят. Вообще-то операция по Сеулу, а точнее — по его морскому порту — Инчхону (Чемульпо) готовилась уже неделю, а тут все ускорилось — сразу после отправки эшелона с японскими войсками, недавно выгрузившимися в порту для отправки на север, были подорваны железнодорожные пути в пятидесяти километрах севернее города — чтобы японцы не смогли быстро вернуться, и началось трехдневное просачивание небольших отрядов в пригороды и на окраины.
Сигналом к выступлению послужили три зеленых свистка, что в данном случае не было шуткой — сигнальные ракеты зеленого свечения при полете действительно издавали мощный свистящий звук, чтобы если кто не разглядит их из-за домов или из подвалов, то хотя бы услышит. С полицией на улицах разобрались быстро — мало кто может отбить внезапное нападение из-за угла группы людей, частично вооруженных стрелковым оружием. С полицейскими участками дело шло медленнее — где-то их удалось захватить с наскока, где-то атаки были отбиты и полицаи оказались лишь обложены нашими отрядами. Но так как связь была прервана, составить общую картину полицейские не могли, а потому действовали кто как. Где-то на радость нам они попытались 'разогнать зачинщиков беспорядков' и попали под перекрестный огонь, где-то заняли глухую оборону, а где-то даже перешли на нашу сторону чуть ли не всем участком. Количество оружия у 'восставших' увеличивалось, но с войсковыми казармами пока разобраться не удавалось. Так как территория уже многие годы была спокойной, то хватало полиции, поэтому всего в городе было расквартировано до полка пехоты — частично японской, частично из корейцев, и не в одном месте, а ближе к железной дороге, порту и немного в центре. Ими занялись уже подходящие батальоны спецназа и 'китайских' корейцев как наиболее подготовленные части. Уже они подрывами взрывчатки или выстрелами из гранатометов разбивали стены казарм, слезоточивым газом нейтрализовывали практически любое сопротивление, ну а если из какого помещения раздавался выстрел — шла зачистка гранатами. Примерно таким же образом разобрались с различными японскими оккупационными службами и учреждениями, через три дня основное сопротивление было задавлено, а через неделю зачистили и оба города, и порт, даже потопили японский миноносец.
И сразу же стали разбираться с трофеями. Винтовок было захвачено меньше чем мы рассчитывали — порядка двадцати тысяч штук на складах и менее пяти тысяч у силовых структур и военизированных прояпонских организаций — как японских, так и корейских. Вот около сотни миллионов патронов и несколько десятков тысяч снарядов — этого количества было достаточно даже чтобы провести стрелковую подготовку среди наших новобранцев — они конечно прошли какой-никакой КМБ — перемещение ползком, выбор позиции, действия в составе группы, перезаряжание винтовки и уход за ней — до этого примерно треть наших винтовок использовалось в учебных целях, и сейчас эти сравнительно подготовленные кадры получали личное оружие. А на новобранцев из города с почти миллионным населением оружия по прежнему не хватало, мы и своих-то не всех смогли вооружить. Поэтому заводы Сеула массово переключились на изготовление эрзацев под пистолетный патрон по типу нашего ППК образца 1941 года, который был примерной копией ППС из моей истории, разве что теперь мы делали их в основном без режима автоматического огня, только самозарядными, чтобы слабообученные люди не выпустили все патроны в небо одним нажатием пальца, с заряжанием из обоймы, а не магазинами — на дистанциях до двухсот метров плотный огонь можно создать и таким оружием. И под японский калибр 7,7 миллиметра — тут было много винтовочных стволов, а каждый винтовочный ствол — это три автоматных, пусть и чуть покороче чем у ППК. Некоторые заводы уже производили оружие для японской армии, а сознательность рабочих и инженеров из корейцев зашкаливала и все работали на износ — первые десятки 'пистолетных' самозарядок пошли уже на четвертый день после начала боев за Сеул, когда мы освободили территорию нескольких заводов и создали там заводские комитеты. Порох, свинец, латунь — все это было на заводах, портовых и железнодорожных складах, и по предварительным оценкам этих запасов хватит на производство более трехсот миллионов патронов, а может и миллиарда — ревизия и подсчеты еще продолжались, новые данные постоянно стекались в горсовет. Заодно начали переналаживать выпуск минометных мин под наши системы, ну а производство гранат нас устраивало и в существующем виде.
С продовольствием было похуже. При общем сборе риса в 20-25 миллионов тонн из Кореи вывозили 5-8 миллионов, и только часть шла через Сеул-Инчхон — на складах мы обнаружили всего триста тысяч тонн риса — по сто пятьдесят килограммов на два миллиона человек освобожденных территорий. Правда, и сами территории давали еще килограммов по пятьдесят, так что с учетом других запасов можно было бы продержаться, пусть и на голодном пайке, дней двести. Вот только кто нам их даст ? Мы на всякий случай начали вывоз людей и продовольствия в горы, и заодно решили еще подрасширить свою территорию.
Мы ведь планировали операцию как против немцев — то есть одновременно с атакой основного объекта создаем вокруг него защитный периметр вспомогательными операциями. Соответственно, еще за два дня до начала Сеульской операции мы начали освобождать небольшие города в радиусе тридцати-пятидесяти километров — сначала поблизости от своего района, а затем и ближе к побережью, уже на равнинной местности. Технология была почти той же — просачивание, общее выступление по сигналу с захватом ключевых точек изнутри и одновременно подход основных сил. За два-три дня все эти города были освобождены, а японская администрация и командование получили столько данных о 'беспорядках', что на сеульские события реагировали с явным запозданием. Мы же стали оборудовать эти города в качестве опорных пунктов, чтобы максимально замедлить продвижение японских и коллаборационистских корейских войск к Сеулу, когда они соберут силы и начнут наступление. Вот только и через неделю на нас никто не наступал. Постепенно стало выясняться, что как таковых войск у японцев в Корее-то и нет — полицейские силы, отдельные батальоны или в лучшем случае (то есть в худшем для нас) — полки, как в Сеуле. И все. Основная живая сила японцев сейчас воевала в Приморье и Сибири, на Гавайях, в Австралии, в Китае и Индии — где угодно, но только не в Корее — глубоком японском тылу, до которого не доберется ни одна существенная сила. Ну, по мнению японцев, в чем они были в общем-то правы — мы тоже не представляли существенной силы. Поначалу. Возникал закономерный соблазн освободить весь полуостров и оставалось только решить куда направиться — на юг или на север.
Юг привлекал тем, что там было меньше японских войск, гораздо меньше чем на севере. С другой стороны, там отсутствовали крупные горные массивы, соответственно, если наши части подвергнутся атаке японских соединений с артиллерией, то могут и не выстоять. Кроме того, близость Японии и развитость портов на восточном побережье — прежде всего Пусана — позволяло японцам перебросить туда подкрепления откуда угодно, и наше наступление практически без артиллерии тут же заглохнет — все-таки армейцы — это не полицаи. Север в этом плане был еще хуже — армейцы там уже были и в больших количествах. Но плюсом была более гористая местность и, самое главное — 'настоятельные просьбы' Москвы начать наступление именно в том направлении, чтобы снизить напор японцев на советские укрепрайоны. К тому же на севере было больше рабочих, промышленности — если нам удастся освободить хотя бы часть городов, это значительно увеличит наши возможности по производству оружия и боеприпасов — без собственного производства оружия мы воевать не умели и как это делать было непонятно, а примеры что китайцев, что корейцев наводили на мысль что такое и невозможно в сколько-то существенных объемах — только сидеть в глухих горных районах и 'воспитывать сознательность масс'.
Поэтому в начале второй декады октября мы начали наступление на север. Ну, как начали — обозначили перегруппировку наших отрядов, которые бодро и открыто, чтобы видела японская разведывательная авиация, днем маршировали 'по направлениям' и затем ночью максимально скрытно уходили обратно — заодно отрабатывали перемещение войск в колоннах и скрытное передвижение по пересеченной местности. А тем временем диверсионные отряды уходили все дальше на север — на широту Пхеньяна и даже дальше. И там начинали свою работу — освобождение глухих деревень и городов в горной местности, налеты на более крупные города, засады на патрули, подрыв мостов и железнодорожного полотна, обстрел а то и захват колонн — в общем, шумели по полной, заодно натаскивая своих корейских товарищей — в этих отрядах численностью сто-сто пятьдесят человек на одного русского приходилось три-пять корейцев. Люди учились убивать японцев.
Наше 'наступление' на Пхеньян заглохло, так толком и не начавшись — штурмовые отряды где-то вклинились в японскую оборону, еще неустоявшуюся, недостаточно оборудованную и неплотную, наши наступающие части смогли даже окружить и пленить либо уничтожить несколько взводов а то и рот, занимавших отдельные опорные пункты, передовые отряды, просочившись через боевые порядки японцев, даже дошли до пригородов Пхеньяна, чем заставили местную администрацию поднять такой вой, что он дошел до Императора и свыше был отдан приказ отправить на усмирение 'корейских бунтовщиков' несколько дивизий. Квантунское командование скорее всего забило бы на этот приказ, как делало это и раньше, но в данном случае возникла уже непосредственная угроза их тылам, поэтому вояки бодро сделали вид что взяли под козырек и отправили против нас аж четыре пехотных дивизии, а затем еще две. И это в самый разгар боев за Владивостокский УР. Ну да — к двадцатым числам октября наши диверсионные отряды добрались уже до Хамхына и Хынама — городов на восточном побережье Кореи — первый был морским портом, по которому шло снабжение и пополнение японских войск в Приморье, во втором японцы еще в 1940 году построили циклотрон в рамках своей ядерной программы, там же находился и химический завод, где при численности рабочих и служащих в 40 тысяч человек наряду с производством 'нормальной' химической продукции типа удобрений и пороха со взрывчаткой шло выделение тория из монацита и разделение изотопов урана — руду туда свозили из Фукусимы, Кореи и Маньчжурии, что-то получали из Германии — с начала войны — вполне официально, затем — на подлодках и сейчас, с 'открытием' Суэца — снова надводным транспортом. Промышленные центры севера Кореи также оказывались под угрозой — пусть и не захвата, но как минимум беспорядков и снижения поставок сырья с рудников. Поэтому армейцы наконец-таки решили обратить на нас внимание.
ГЛАВА 24.
Мы были готовы к такому повороту событий, более того — именно на это мы и рассчитывали — оттянуть с севера хоть какое-то количество японских войск, чем больше — тем лучше, и шесть дивизий выглядели вполне приличным вкладом в советско-японскую войну на Дальнем Востоке. Естественно, мы не собирались стоять грудью на позициях — чем дальше эти дивизии уйдут на юг, тем дольше им придется возвращаться, и мы постарались позаботиться лишь о том, чтобы они продвигались на юг как можно медленнее. Для этого мы готовили множество мест, где будут устроены засады и подрывы колонных путей, и заодно — схроны в горах, откуда по тылам наступающих японских дивизий смогут действовать партизанские и диверсионные отряды.
В принципе, эти действия начались еще севернее Пхеньяна, где по идее наших войск еще не должно было быть. Но там было много отдельных отрядов, которые координировались из центра — в каждом было минимум по три рации, которые мы отобрали у японцев либо доставили с запада, где-то действовала и телеграфная связь, даже на территориях, которые контролировали японцы — в гражданских узлах связи хватало наших людей, которые могли передавать короткие условные сообщения.
Конечно, еще в самом начале японского наступления мы устроили небольшую рельсовую войнушку, которая заставила передвигаться пехотные дивизии пешим порядком — мы решили не ждать, когда японцы возьмут железные дороги под плотную охрану и разрушили все что только можно — это менее эффективно чем если крушить поезда с войсками, зато надежно и позволит парализовать железнодорожное сообщение на две, а то и на три недели — японские войска потеряли один из своих главных козырей — мобильность. И, так как в первые пару дней они еще не приобрели главный козырь — настороженность — то наши действия по пехотным колоннам были особенно эффективны. Взрывы фугасов, заложенных на обочинах дорог, разметывали колонны на десятки метров, а установленные в узостях цепочки мин направленного действия, что мы начали производить на корейских заводах, так и вообще устраивали бойню на несколько сотен метров. Полезной оказалась и залповая стрельба по колоннам с дальних дистанций — когда двадцать-тридцать винтовочных стволов разом жахали по пехотной колонне, то можно было рассчитывать не только на несколько раненных, но и на остановку продвижения колонны минимум на полчаса — пока солдаты разбегутся и залягут по обочинам, пока оценят обстановку и поймут что больше стрельба не ведется, пока соберутся обратно, перевяжут и погрузят раненных в обоз, пока вышлют патрули — время-то и пройдет. Где-то удавалось организовать и огонь нескольких пулеметов вдоль колонны — тогда количество убитых составляло десятки, не говоря уж о раненных.
Конечно, на второй-третий день время вседозволенности для нас закончилось — конные и пешие патрули существенно затруднили действия наших диверсионных групп, к тому же японцы стали отправлять корейских крестьян на разминирование обочин способом сплошной перекопки мотыгами — спрятать мины уже не получалось. Вырубка леса и кустарника вдоль дорог, захват передовыми отрядами высот — все это также снижало эффективность засадных действий. Целенаправленный отстрел обозных и артиллерийских лошадей привел лишь к тому, что японцы стали запрягать в повозки и орудия тех же корейских крестьян. Поэтому вскоре действия основных партизанских сил свелись к стычкам с патрулями — это, конечно, тоже наносило японцам ущерб и снижало их скорость передвижения, но эффект был уже не тот — даже если патруль попадал в засаду и его выкашивал автоматический огонь в упор, стрельба ясно давала понять где находится враг — то есть мы — и пехотные колонны рассредоточивались, высылали подмогу, которая хотя тоже порой гибла в засаде, но уже далеко не всегда, а основная колонна так и вовсе обходилась без ущерба. Поэтому мы окончательно перешли на уничтожение мобильных групп, которые рыскали вдоль колонных путей, а также на работу снайперов и минометные обстрелы — в последнем случае основную работу выполняли батареи из трех-четырех 60-миллиметровых минометов — мина калибра 82 миллиметра хотя и была гораздо убойнее, но все оборудование такого миномета переносила почти такая же группа людей, что и батарею в 60 миллиметров, а за счет большего числа падений снарядов накрытие колонны было более полным — если одна мина 82 миллиметра упадет в кювет или просто достаточно далеко от дороги, она нанесет не больше ущерба, чем одна мина калибра 60 миллиметров, упавшая на дорогу. И так как мин второго типа падало на колонну больше, то вероятность удачного падения хотя бы одной мины повышалась, а так как обстрел велся тремя-пятью минами из одного ствола максимум — потом колонна все-равно разбежится и заляжет — то такое количество гарантированно превышало ущерб от одного ствола калибра 82 миллиметра — поправки все-равно не успеешь ввести, и неправильный прицел сведет на нет весь залп, тогда как в батарее 60-миллиметровых минометов вероятность того, что хотя бы один ствол наведен правильно — она повышалась.
