Пусть.
Она не всесильна.
Но она спасет столько, сколько сможет. Если не жизни, то хотя бы души.
И снова...
— Мама, не надо!
Женщина уже ничего не слышала. Ее рассудок начал давать трещины уже давно, но окончательно рухнул сегодня вечером. Закрытие школы по реформе образования означало для нее увольнение, а ведь грошей, которые там платили, едва хватало на еду. Выросшие в третий раз за год цифры коммунальных платежей злорадно ухмылялись с квитанции. Рядом с квитанцией лежало извещение из банка, по которому ее квартира уже ей не принадлежала. Так что женщина зашла в дом, сняла одежду, взяла на кухне нож и пошла в комнату своей дочери. Она еще успела пожалеть, что некому наточить нож, и девочке придется мучиться немного дольше.
— Не надо! Не убивай меня!
Она уже ничего не слышала. Перед ее глазами стояла петля, подвешенная к крюку от люстры, или ванная, наполненная красной водой. Дочь, которой страх придал силы, пока еще сопротивлялась, но момент, когда тупое острие пробьет ее грудь, был неотвратим.
— Остановись.
— Режь по шее, там легче добраться до артерии.
Женщина испуганно завертела головой. В дверях комнаты стояла святая, укутанная мягким светом. На окне сидел, уперев ноги в батарею, рыжеволосый демон.
Воздух в комнате стал плотным. Руки женщины затряслись, ее хватка немного ослабла, но и девочка под ней обмякла, сил высвободиться у нее уже не было.
— Положи нож, не бери грех на душу.
— Какой грех? Избавление от страданий — это не грех. Грех — это обречь ребенка на нищету и работу проституткой вместо школы.
— Смерть не избавит от страданий, она лишь заменит мимолетную земную боль на вечные муки ада. Тебе сейчас тяжело, это правда. Но не надо лишать свою дочь и себя будущего.
— А в этом будущем только долговая яма и попытки продать почку. Слышишь стук? Это идут коллекторы, отбирать все, что у тебя еще есть.
Нож в руке женщины снова поднялся.
— Не делай этого! Никакое горе не вечно. У тебя ведь есть родные, они не оставят тебя в беде. Ты всегда можешь попросить помощи в храме. Просто верь — Господь тебя не оставит!
— Где были родственники и священники, когда твоя жизнь катилась в пропасть? Возможно, тебя там одарят благословением и дадут выпить святой воды... если священник выкроит время между кокаином в клубе и прогулками на яхте с дорогими проститутками. А если бы бог существовал — заставил бы он тебя так страдать? Тебе не на кого надеяться.
Нож пошел вниз.
— Надежда есть всегда, она умирает последней!
Нож остановился.
— Вздор. Последней умрешь ты сама.
Нож коснулся острием кожи.
— Стой! — святая вскинула руку.
— Не вмешивайся! — резко прервал ее демон.
Нож заходил ходуном из стороны в сторону, две невидимые силы боролись за него, и ни одна не могла взять вверх. Брызнула кровь из распоротой кожи, девичий визг заполнил комнату.
Нож разлетелся вдребезги. Кусочки металла брызнули в разные стороны как гранатные осколки, раня и царапая. Женщина с визгом отпрянула в сторону и забилась в угол, ее дочь, онемевшая от страха, неуклюже отползла назад и спряталась за кроватью.
Демон надулся.
— Ну вот, теперь ей уже духу не хватит. Так бы чик-чик и все... А теперь ждать еще пару недель придется.
— Зачем ты взлез?
— Просто. Слово умное есть — агония. На это интересно бывает посмотреть. А ты зачем влезла? Все равно ничего сделать тут не можешь.
— Могу.
— И что ты можешь?
— ....
— Я так и думал, — демон размял шею. — Тебя там Висельник искал зачем-то, просил зайти, когда будет время.
— Хорошо, я приду. Только сначала... — она кивнула на скорчившуюся в углу женщину.
— И что ты тут сделаешь?
— Что-нибудь придумаю.
— А я уже придумал.
* * *
17ноября
Есть вещи, которые не меняются никогда, и это хорошо. Если бы эти вечные, неизменные мелочи, мы бы потеряли всякие ориентиры в клокочущей пучине безумия, которая по чьему-то недоразумению называется миром, и были бы обречены беспомощно в нем трепыхаться. Точнее, еще более беспомощно, чем мы трепыхаемся сейчас. Одной такой неизменной вещью является война. Если где-то началась война — можно уверенно предсказать, что же там будет очень скоро. Будут там разрушения, смерти, нищета, мародерство, изнасилования, эпидемии и международные правозащитные организации. Не будет там электричества, отопления, еды и интернета. На счет последнего, впрочем, не уверен.
Другой вселенской константой является жадность. Любому человеку всегда будет мало. Если человеку достаточно, скорее всего это не человек, а либо монах-схимник, либо советский, либо мертвец — не физически так мысленно. Не смотря на очевидное различие, все три категории имеют сходство в своей полной нежизнеспособности в естественных условиях.
Есть константы и менее масштабные, но зато более наглядные...
А З А З А З А З А М А М К У Т В О Ю Е Б А Л
Крупный белый текст поверх синего экрана издевательски мерцал в вечернем полумраке комнаты, и я невольно был ему благодарен. Когда последние пару недель тонешь в делах, привычная проблема позволяет хоть немного прийти в себя.
— Хорошо, ты победил, — сказал я в монитор. — Этим же утром я тебя забираю и дарю ближайшему детскому дому или исправительной колонии. Уверен, среди людей культурно близких тебе будет куда веселее.
И выдернул из розетки шнур системного блока.
Экран гаснуть и не думал. Только синий фон сменился черным, а шрифт — на более ровный.
Н У Т Ы Ч Е Н О Р М А Л Ь Н О Ж Е О Б Щ А Л И С Ь
— Нет-нет-нет, я принял решение. Я, ничтожная углеводродная протоплазма, признаю свою несостоятельность в сравнении с машиной. Я не имею права тебя эксплуатировать и угнетать. Буду вести записи на бумаге, прогноз погоды слушать по радио, а новости узнавать от соседей. Или может не в детдом или колонию, а коррекционный санаторий для асоциальных элементов? Ну, куда всяких блоггеров со стримерами сгоняли.
Экран пошел неуверенной рябью.
— А что, идея. Люди это творческие, с широким кругозором. У них есть аниме, пони, имиджборды, твиттер через прокси-сервер, все сезоны 'Игры престолов' и среды разработки для С++ и PHP. Может даже полный сборник экранизаций комиксов Marvel...
Компьютер пискнул и отключился.
Из прихожей раздались быстрые шаги.
— Добрый вечер.
Я оглянулся. В дверях стояла Жрица. Вид у нее был встревоженный.
— Ты разговаривал с компьютером?
— Да, он меня уже до белого каления довел. О, идея. Давай подарим его тому приюту, где ты раньше жила.
— Прости, я не уверена...
— Не, отличная идея! Воспитанникам он конечно без надобности, но мало ли, можно в кабинет настоятельницы поставить, или в бухгалтерию...
Экран вспыхнул снова. За считанные секунды на нем промелькнули строчки BIOS и загрузочный экран, после чего на рабочем раскрылось окошко блокнота.
'П О Ш У Т И Т Ь У Ж Е Н Е Л Ь З Я', — отпечаталась в нем строчка.
— Ну, живи пока, — пробормотал я недоверчиво и вогнал шнур обратно в розетку.
— Ты зачем-то искал меня?
— Да-да... я снова собираюсь уезжать, так что хотел с тобой поговорить кое о чем.
— Что-то случилось?
— Нет. Не совсем. Просто меня беспокоит то, чем ты занимаешься.
— Но я не делаю ничего дурного.
— Ты вредишь себе.
— Я ничего не замечала?
— О, разумеется, ты ничего не замечала. А не подскажешь, какое сегодня число?
— Кажется, седьмое ноября.
— Седьмое? А может, все-таки семнадцатое? Ты уже утрачиваешь чувство времени. Это первый звонок. Я много раз бывал на грани, и поверь, начать размываться легко, даже приятно, а вот собирать свое сознание воедино — долго и трудно. Не губи себя.
Девочка немного отступила.
— Это не важно.
— Важно. Пойми, каждый раз, когда мы заставляем мир меняться по своей воле — мы разрушаем самих себя. Конечно, раны залечиваются, но далеко не сразу. Ты же используешь свои полномочия бесконтрольно. Сейчас я даже не сосредотачиваясь чувствую, что границы твоего микрокосма стали гораздо более зыбкими. Продолжишь в том же духе — эти границы исчезнут совсем. А вместе с ними исчезнешь и ты. Я уже видел, как это происходит.
— Дьявол делает что хочет, и не исчез.
— Да Дьявол это вообще отдельная история... Мне иногда кажется, что он держится на одной только ненависти.
— Это не ненависть.
— Что? Ммм... В любом случае, с него пример брать — плохая идея.
— Прекрати говорить про меня так, будто меня здесь нет.
— Я, кажется, просил тебя пользоваться дверью, — сказал я, оборачиваясь в сторону кресла. — Хотя бы в моем присутствии.
Дьявол неопределенно махнул рукой и стянул с себя темные очки. Невольно я поймал себя на мысли, что впервые за полтора года вижу его без очков.
— У нашей альтруистки сегодня неудачный день, — пояснил он, уперев в меня неподвижные слепые глаза. — Манямирок зашатался.
— Выражайся по-человечески, вы меня своим новоязом скоро разозлите.
— Мы?
— Проехали. Так в чем дело?
Дьявол только развел руками.
— Я ничего не смогла сделать, — самостоятельно ответила Жрица. — Мне нужно было только попросить — но я ничего не могла придумать.
— Поясни.
— Семья. Нищая. Обычная. Доведенная до отчаяния. Их выселяли из дома, даже не на что было купить еды.
— Иии... в чем была проблема дать денег?
— Это был не выход.
— Кхм. Вроде монахиня, а рассуждаешь как рыночник. Дай человеку денег — и он потратит их на улучшение условий для себя. Если хотела помочь нищим, настоящим нищим, а не профессиональным попрошайкам, просто дать денег — лучшее, что можно сделать.
— Не в этом дело. Я не могла взять деньги из ниоткуда.
— Ну, это решаемо. В следующий раз свяжись с Правосудором, ему казначейство или банк обобрать только в радость.
— Не только в этом дело.
— Деньги — это бумага и немного краски! — подал голос Дьявол. — А высохшая краска не пахнет!
— Так, умолкли оба. В чем вообще дело?
Зря я это сказал. Жрицу и Дьявола как прорвало, они пытались друг друга перекричать, и уверен, если бы не присутствие мое и Смерти — могли и сцепиться. Наконец, спусти почти десять минут криков и взаимных обвинений, мне удалось восстановить общую картину. А восстановив, осталось только приуныть, и подбирать слова так, чтобы не спровоцировать драку.
— Дьявол. Я не спрашиваю, на кой черт тебе понадобилось расхреначивать инкассаторскую машину. И даже не спрашиваю, на кой ляд тебе понадобилось лезть в чужие дела. С тобой поговорю чуть позже, но имей ввиду, что из этого дома ты и шагу не сделаешь, Смерть соврать не даст. Жрица... понимаешь, если бы его могла исправить могила — я бы его сам давно лопатой по башке дурной приголубил. Но это бесполезно, так что... — я развел руками. — И все же, почему ты не взяла деньги? Это просто инструмент, важно как использовать, а не откуда взялись.
— Стало бы только хуже, — глухо ответила девочка. — Он даже специально смочил деньги кровью.
— Не специально! — возмутился Дьявол.
— Может, и со злым умыслом, но все равно не специально, он же по-другому не умеет, — поспешил влезть я. — Ну допустим, часть купюр испачкалась. Можно отсортировать. Наверное.
— Он сказал, что отдаст их лично.
— Так...
— Ну все же понятно!
Мне-то понятно, а тебе, видимо, не совсем.
— Дьявол, выйди на кухню.
— Чего? — моментально ощерился тот.
— Пять минут. Не больше. Пожалуйста.
Он тяжело поднялся и, недовольно шипя под нос, удалился. Я закрыл зал собственным микрокосмом и остался один на один с Жрицей.
— Если я правильно понимаю, ты решила, что Дьявол специально решил отдать тем людям измазанные кровью деньги, чтобы им было плохо от того, что они выживают за счет чьей-то смерти?
— Да.
— Почему ты так решила?
Она совсем по-человечески надулась, но ничего не ответила.
— А чем все закончилось?
— Он убил их, а я помолилась о том, чтобы вернуть им жизнь.
— Мдауш...
— Так можно было сделать! Они погибли неправильно!
— Да я и не спорю. Но ты выглядишь не особенно расстроенной. Люди, которых ты оживила, видимо, остались этим довольны.
— Они поверили, — на лице Жрицы появилась тень улыбки, и тут же погасла. — Но пережить такое... хуже и быть не может.
— Сохранили жизнь и волю — значит, все нормально, — я прищурился. — А если бы Дьявол не вмешался?
— Прости, не понимаю.
— Насколько я понял, там была какая-то очень сложная ситуация. Послушай, я знаю Дьявола давно, но едва ли могу понять его мотивы, и что вообще у него в голове творится. В чем я точно уверен — это не просто зло ради зла. Должен же он был повзрослеть. Ну... я надеюсь на это.
— Наверное, — Жрица с сомнением мотнула головой. — Что-то еще?
— А, прости, запамятовал. Мы тут подшаманили с документами, сможешь посещать школу для детей-инвалидов. Раз уж ты решила посвятить себя такому вот служению — тебе стоит больше времени проводить с обывателями.
— Зачем?
— Чтобы не терять связь. Как я, например. Иначе самые лучшие побуждения тебя заведут потом в очень нехорошее место. И еще раз напомню — не теряй себя. Всех все равно не спасешь, а если растворишься в Хоре — не поможешь никому и никогда.
— Хорошо. Я пошла.
— Ага, бывай.
Девочка исчезла. Я потер начавшие ныть виски и пошел на кухню. Дьявол подозрительно спокойно сидел за столом и механически поглощал с тарелки тушеную свинину с капустой. В равномерных движениях ложки, в ровной осанке сквозило что-то, от чего становилось не по себе. Я привык к Дьяволу грубому, буйному, никого в грош не ставящему и постоянно доставляющему проблемы. Видеть его серьезным и спокойным было откровенно жутко.
— Приятного аппетита.
— Закончили секретничать? — отозвался он, не донеся ложку до рта.
— Какие у нас секреты друг от друга? Я выгораживал тебя как мог, но знаешь, убивать совершенно левых людей — не лучший способ произвести впечатление.
— Что ты понимаешь, пустышка?
— Немного, я думаю. Меня же там не было.
— Им все равно ничего не светило. Можно было просто оставить их, и смотреть, как они гниют заживо. Я оказал им услугу.
— Эвтаназия — штука спорная.
— Когда я собирался оторвать ей голову, она не сопротивлялась. И убежать не пыталась. Спросила только: 'Больно будет?'.
— А ты?
— Я ответил, что больно больше не будет.
— В Дьяволе проснулось милосердие, завтра точно снег пойдет. Хотя он и так пойдет, в прогнозе обещали. И все же мне интересны твои мотивы.
Дьявол молчал долго, не торопливо убирая свинину с капустой. Я терпеливо ждал. Наконец, он положил ложку в опустевшую тарелку, отодвинул ее в сторону и уставился на меня поверх сложенных пальцев.
— Ты никогда не слышал, как тебя что-то зовет?
— Прости?
— Зов, пустышка, зов. Как будто кто-то шепчет тебе, требует действовать.
— Без обид, но даже для эспера слышать голоса — не нормально. Твой же ранг А, не Б.
