Джима с Илидором он нашёл по-прежнему в кабинете. Его голос отказался сообщать страшное известие, и он пару раз поймал ртом воздух, прежде чем смог произнести хоть слово. Илидор взглянул на него недоуменно.
— Что, Эннкетин? Что такое? На тебе прямо лица нет.
Джим тоже повернул к нему лицо — бледное и печальное, с усталым вопросительным взглядом. Снова подчинив себе голос, Эннкетин глухо выговорил:
— Ваша светлость... Беда... Там господин Лейлор лежит... Мне кажется, он... Он мёртвый!
Глаза Джима распахнулись, тёмные от ужаса, Илидор вскочил. Они оба бросились в комнату Лейлора — Эннкетин еле поспевал за ними. Илидор вбежал первый и на секунду замер у порога, а потом бросился к Лейлору, лежавшему в той же позе, в какой Эннкетин его оставил. Он делал всё то же, что и Эннкетин: послушал дыхание, пульс, а также для чего-то приподнял ему веки. Джим застыл на месте, с белым как мел лицом, не сводя с Лейлора широко раскрытых, полных горя и ужаса глаз. Илидор приподнял голову младшего брата, с болью всматриваясь в его лицо.
— Пузырёк, маленький мой... — И, подняв взгляд на Джима, проговорил тихо: — Папа, я не могу понять, жив он или мёртв.
— Дейкин! Дарган! — закричал Джим. — Эннкетин, зови их!
Через три минуты запрокинутая голова Лейлора лежала на коленях Даргана, к вискам его были прилеплены круглые датчики, а Дейкин всматривался в экран маленького плоского приборчика.
— Он жив, папа, — сказал он. — Но в состоянии комы.
— Комы? — пробормотал Джим со слезами. — Но из-за чего?
Илидор между тем поднял с пола небольшую баночку из тёмного стекла, лежавшую недалеко от кровати, повертел в руках и хотел понюхать, но Дейкин выхватил её у него.
— Стой, нельзя! Неизвестно, что там было... — Осмотрев баночку, он сказал: — Это реактив из школьной химической лаборатории. Я знаю, что это... Это очень ядовитая штука! Если он принял это внутрь, то причина комы ясна: отравление. Его нужно срочно в больницу! Я вызову неотложку.
Пошатываясь, как пьяный, Джим подошёл к кровати, его ноги подогнулись в коленях, и он осел на пол. Дрожащими руками он сгрёб Лейлора в объятия, гладил его волосы и желтовато-бледный лоб.
— Мой Лейлор, моя детка, — бормотал он дрожащим шёпотом. — Что же ты наделал... Зачем, зачем? Как же я без тебя...
У него из груди вырвался долгий горестный стон, и он зарылся лицом в шею Лейлора, держа его голову на ладони. До самого приезда бригады врачей он не выпускал сына из объятий. Эннкетин вытирал перчатками слёзы, градом катившиеся по его щекам; не переставая плакать, он пошёл встречать приехавших врачей.
Лейлору на месте сделали промывание желудка и ввели антитоксический раствор, после чего уложили в транспортировочную капсулу. Джим встрепенулся:
— Я поеду с ним!
Дейкин сказал, мягко положив руку ему на плечо:
— Позволь поехать мне, папа. Тебе лучше остаться дома.
Когда капсулу выносили, Джим шагнул следом, протягивая к ней руки, но Илидор и Дарган удержали его и усадили на кровать.
— Я сообщу тебе, как дела, — пообещал Дейкин.
Он уехал вместе с бригадой, а Джим остался. Его состояние было близко к истерике, и Дарган дал ему успокоительное. Только сейчас Илидор обратил внимание на текст на световом экране ноутбука Лейлора.
— Смотрите-ка! Он оставил записку.
Как раз в этот момент вошёл Серино.
— Что здесь случилось? Что с Лейлором?
— Наглотался какой-то химической дряни, — ответил Илидор.
— Но зачем? — потрясённо пробормотал Серино, бросаясь к отцу, сидевшему на кровати Лейлора с приоткрытыми губами и полными боли и ужаса взглядом.
— Это мы сейчас и пытаемся выяснить, — сказал Илидор. И прочитал: — "Я сделал это сам. Украл в школе реактив и выпил его. Я не могу так жить. Раданайт, ты убил мою душу. Во мне всё умерло. Папа, прости меня".
В течение следующей минуты в комнате слышались только тихие рыдания Джима: его сыновья ошеломлённо молчали. Серино обнимал его за плечи, Дарган держал за руку, а Илидор подошёл к тумбочке и взял с неё серебристый овальный медальон. Внутри был портрет Раданайта. Илидор с ожесточением сжал его в кулаке с такой силой, что раздался хруст, а когда он разжал руку, на пол упали обломки. В этот момент зазвонил телефон Лейлора. Джим вздрогнул, Дарган и Серино обернулись, а на скулах Илидора заиграли желваки.
Джим ответил на звонок. Он услышал голос Раданайта:
— Лейлор! Детка, ты всё не так понял. Это не то, что ты подумал!
Джим молча слушал. Раданайт встревоженно воскликнул:
— Лейлор! Ты меня слышишь?
— Это не Лейлор, — ответил Джим глухо. — Это я.
— Джим? — Раданайт слегка опешил. — А где Лейлор?
— Его только что увезли в больницу, — сдавленно сказал Джим с нарастающей гневной дрожью в голосе. — Он пытался наложить на себя руки!
Секунду Раданайт молчал, а потом спросил дрогнувшим голосом:
— Что с ним? Как он? Он жив?
— Он в коме, — сказал Джим. — И виноваты в этом вы, ваше величество! Он оставил записку, послушайте: "Раданайт, ты убил мою душу. Во мне всё умерло". Что вы на это скажете?
Помолчав, Раданайт проговорил:
— Не спеши бросаться обвинениями, Джим. Я вылетаю. Через два часа я буду у вас.
Бросив телефон на одеяло, Джим уронил голову на плечо Серино. Илидор, сжав кулаки, сказал:
— Он ответит за пузырька.
Это прозвучало глухо и страшно. Джим вскинул на него измученный и встревоженный взгляд.
— Илидор... Что ты задумал?
Тот ничего не ответил и вышел из комнаты твёрдым, стремительным шагом. Джим схватился за голову и пробормотал по-английски:
— Господи, да что же это такое?
В течение последующих двух часов он не выходил из комнаты Лейлора, прижимая к себе его подушку и полными слёз глазами скользя по тексту записки на экране снова и снова. Он перечитывал её уже в сотый раз, когда вбежал взволнованный Эннкетин и сообщил:
— Ваша светлость, у господина Эсгина, кажется, начались схватки!
Серино встрепенулся.
— Но ведь ему ещё рано!
Джим встал.
— Вызывайте бригаду из натального центра.
Ребёнок рождался раньше срока. Эсгин кричал от адских болей, а Серино, бледный от волнения, гладил и целовал его блестящий от испарины лоб и бормотал:
— Всё будет хорошо. Не волнуйся, всё будет хорошо. Ну, ну... Я с тобой.
Приезд бригады из натального центра почти совпал с прибытием королевского флаера. Когда Эсгина выносили из дома, король как раз входил, и они встретились в гостиной. Затуманенный болью взгляд Эсгина встретился со взглядом короля, и он, обнажив зубы в гримасе страдания, проскрежетал:
— Он знает... Он сам спросил меня, и я всё ему рассказал! Ты сам... Сам виноват!
— Что ты ему наговорил про меня? — сверкая глазами, грозно спросил Раданайт.
— Это тебе наказание свыше... за то, что хотел смерти своему ребёнку, — простонал Эсгин.
Больше он ничего не успел сказать: его вынесли к медицинскому флаеру. Спустя несколько секунд следом за ним пулей вылетел взволнованный Серино. Он поехал со своим спутником в натальный центр.
Джим и король встретились в комнате Лейлора. Джим стоял прямой и бледный, сверкая глазами и прижимая руки к груди — весь олицетворённый упрёк. Показав на кровать Лейлора, он сказал:
— Вот здесь он лежал. — Взяв в руки банку из-под реактива, он добавил: — Вот этим он отравился. А это, — Джим указал на всё ещё светившийся экран ноутбука, — его записка.
Раданайт подошёл и прочёл. Переведя взгляд на Джима, он проговорил:
— Не смотри на меня, как на убийцу. Я всегда любил его и люблю. То, из-за чего он это сделал, не стоило того.
— И, тем не менее, это настолько потрясло его, что он не захотел жить, — возразил Джим. — Я не знаю, что это, и не хочу знать. Важно лишь то, что мой ребёнок теперь находится на грани жизни и смерти.
— Значит, ты не знаешь. — Раданайт обводил взглядом комнату и вещи Лейлора. — Что ж, может, это и к лучшему.
Его взгляд задержался на фото-видеокамере, он подошёл и взял её. Включив её, он просмотрел несколько кадров и тут же вынул карту памяти. Склонившись над ноутбуком, он выключил его, свернул и положил себе в карман. Джим наблюдал за его действиями с недоумением.
— Я верну его, — сказал Раданайт. — Мне только нужно его просмотреть. Поверь мне, Джим, это недоразумение, а Лейлор по своей юной горячности принял это слишком близко к сердцу. Я не успел ему всё объяснить и успокоить его — в этом, пожалуй, я могу признать себя виноватым. В какую больницу его отвезли?
— В Центральную больницу скорой помощи, — ответил Джим.
— Я поеду туда, — сказал Раданайт. И, взяв Джима за руку, добавил проникновенно и мягко: — Я уверен, всё будет хорошо. Он поправится.
Начинался дождь. Раданайт стремительно, почти бегом спустился по лестнице, но в гостиной дорогу ему преградил Илидор — бледный, со сведёнными бровями. Вид у него был решительный и грозный. Король остановился, спросил нетерпеливо:
— В чём дело? Я спешу.
— Не торопитесь, ваше величество, — ответил Илидор, не намереваясь его пропускать. — У меня к вам разговор, и вам от него не отвертеться. Буду предельно краток... Из-за вас мой младший братишка отравился и лежит сейчас в коме. Мне плевать, кто вы, и на вашу королевскую неприкосновенность тоже плевать. Я вызываю вас!
— Ты смеёшься? — сверкнул глазами Раданайт. — Вызвать короля, да ещё без разрешения Совета двенадцати! Ты, верно, сошёл с ума, дорогой племянник!
— Вовсе нет, дядя, — ответил Илидор. В руке у него лязгнуло, холодно заблестев, лезвие дуэльного меча.
Раданайт побледнел, но вряд ли был испуган. Он лишь отступил на шаг назад, напряжённый, как сжатая пружина. Появившийся наверху лестницы Джим увидел в руках Илидора оружие, которым лорд Дитмар покарал обидчиков Даллена; теперь оно было угрожающе направлено в сторону короля, а в глазах Илидора сверкала яростная решимость. Сейчас он снова как никогда походил на Фалкона — даже несмотря на изменившую его внешность пластическую операцию. Дело было не в чертах лица, а в смелых искорках в его глазах, которые стали сейчас колючими и холодными.
— Я ведь безоружен, — сказал Раданайт. — Как ты предполагаешь, чтобы я тебе ответил?
Илидор положил на пол второй меч и толкнул его к Раданайту. Меч подкатился к королю, и Раданайт, остановив его ногой, посмотрел на бросившего ему вызов Илидора с усмешкой. Джим бросился вниз по лестнице, замер на последней ступеньке, вцепившись в перила, и вскричал:
— Что вы делаете! Не смейте драться! Я не позволю этого в моём доме!
Илидор стоял, расставив ноги и сжимая рукоятку меча обеими руками. На его решимость возглас отца не подействовал.
— Защищайтесь, ваше величество, — сказал он.
— Илидор, нет! — гневно и испуганно крикнул Джим, по-прежнему судорожно цепляясь за перила побелевшей рукой. — Не смей этого делать, я приказываю тебе!
Илидор и не думал подчиняться, а король, подцепив меч носком сапога, подкинул его вверх и ловко поймал. Его глаза зажглись азартом.
— Что ж, сразимся, — сказал он. — Иного выбора, кроме как принять вызов, ты мне, как я вижу, не оставляешь.
— Раданайт, прошу тебя, не надо! — умоляюще воскликнул Джим.
Впервые за всё время, с тех пор как Раданайт стал королём, Джим назвал его просто по имени и на "ты". Вскинув на него взгляд и сверкнув глазами, король ответил:
— Не бойся, Джим. Я не стану убивать твоего сына, только проучу его.
— Это мы ещё посмотрим, кто кого проучит, — сказал Илидор с угрозой в голосе. — Выйдем!
— Согласен, — кивнул король. — Не устраивать же поединок в доме.
Дождь уже разошёлся: на мокром крыльце плясали фонтанчики брызг. Сбежав по ступенькам, Раданайт активировал меч и развернулся к Илидору, готовый к бою.
— Я к твоим услугам!
Илидор отсалютовал своим мечом, и клинки скрестились. Король властно поднял свободную руку и крикнул спешившей к нему на помощь охране:
— Отойдите! Я сам разберусь.
— Ваше величество, вы уверены, что наша помощь не нужна? — спросил начальник охраны.
— В сторону! — повторил король. — Без моего приказа не стрелять!
Охрана отошла в сторону, но не удалилась совсем, готовая, по-видимому, в любой момент броситься на выручку. Выбежавшему на крыльцо Джиму Эннкетин заботливо накинул плащ и поднял капюшон. Поединок под холодным осенним дождём уже начался, и тускло светящиеся во мраке серебристые клинки с лязгом бились друг о друга, рассыпая вокруг мелкую ледяную крупу: это дождевая вода, попадая под замораживающее действие клинков, мгновенно обращалась в лёд. Илидор бился с холодной яростью, а Раданайт — возбуждённо, с диким блеском азарта в глазах. В бою оба были великолепны, и Джим как будто перенёсся в прошлое — словно это воскресший Фалкон сражался с Раданайтом.
— Напрасно ты хочешь меня убить! — крикнул король Илидору. — Твоего младшего брата я люблю и потрясён его поступком не меньше твоего!
Ответ Илидора был холоден и непримирим:
— Сражайтесь, если вы не трус!
— Ты назвал меня трусом, щенок! — взорвался король. — Ты хоть понимаешь, во что выльется тебе и твоей семье этот поединок?
— Я знаю, что делаю, — ответил Илидор.
И они снова бросились друг на друга. Вымокшая рубашка Илидора липла к его телу, чёрный плащ Раданайта разлетался, как крылья летучей мыши; выпад следовал за выпадом, удар сыпался за ударом, ледяная крупа летела пригоршнями. Джим ничего не мог сделать, чтобы остановить бой, ему оставалось быть только зрителем. Он не желал победы ни тому, ни другому, он знал: каков бы ни был исход поединка, победителей не будет, будут только проигравшие. Кутаясь в плащ, он трясся мелкой дрожью, про себя молясь лишь об одном: чтобы никто не был ранен.
Эннкетин, тоже напряжённо наблюдавший за боем, заметил, что Джима трясло, как в лихорадке, и он осмелился обнять своего горячо любимого хозяина за плечи. Тот не только не возразил, но и доверчиво прижался к Эннкетину, и Эннкетин обнял его крепче. В нём вертелся клубок чувств, он сам был потрясён и напуган каскадом бед, которыми была насыщена эта ночь, и больше всего — бедой, стрясшейся с его любимцем Лейлором. Кроме того, он ещё никогда не видел, как дерутся на дуэли, и ярость противников его ошеломляла. Сложенная на затылке в узел коса короля в пылу боя размоталась, и Илидор поймал её за конец. Это было очень опасное для короля положение: меч Илидора был уже готов вонзиться ему в грудь. Ещё миг — и королю настал бы верный конец, если бы не его удивительная ловкость: извернувшись, он обрубил себе мечом волосы и тем самым спас свою жизнь, уйдя от противника. Илидор, отбросив оставшуюся у него в руке отрезанную косу, снова бросился в яростную атаку, которая, несмотря на свою мощь и мастерское исполнение, цели не достигла. Король отбился, а потом применил запрещённый в этом виде поединка приём — подцепил ногу противника, и Илидор упал.
— Сдаёшься? — торжествующе воскликнул Раданайт, занося над ним меч.
— Как бы не так! — ответил Илидор.
Глаз стороннего наблюдателя был не в состоянии разглядеть цепочки молниеносных действий, которые он предпринял в какую-то долю секунды. Оказавшись на ногах, он мощным ударом выбил меч у короля из руки и приставил острие своего к его груди.
