| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
За первые четыре месяца 1930 года из партии были исключены сотни человек, правда, пока без расстрелов. Но уже в мае 1930 года в партийных документах появляются упоминания о подпольной организации АБ-туаней, члены которой то ли прокрались, то ли "прокрались" в парторганизации ряда уездов. Что это за группа — непонятно, само слово туань переводится с китайского как "группа". Да, появилась в одном из уездов Китая в 1926 году группа АБ-туаней — "антибольшевистская лига", хотя буквы А и Б вроде бы означали степень посвящения, уровень члена этой группы. И ее численность, влияние — также были под сомнением. Но это и неважно — требовался какой-то жупел — АБ-туани, польские, гондурасские разведки — неважно — был бы "враг", а нужная организация под него найдется. И если в начале года партийцев лишь исключали из партии, то уже к концу во вновь освобожденных провинциях было расстреляно более тысячи "членов организации АБ-туань, проникших в руководство парторганизациями".
А дело все разгоралось и выходило из-под контроля Мао. Если поначалу поиском врагов занимался муж сестры его жены, то летом он с подачи ЦК был сменен одним из руководителей другого советского района, а там и вовсе Специальный комитет, учрежденный Мао, был преобразован в Комитет действия — один из комитетов, образованных ЦК КПК по всей стране для централизации власти в компартии. Репрессивный орган вышел из подчинения Мао и зажил своей жизнью. Сразу же были легализованы пытки "членов и тайных агентов общества АБ-туаней" — в тексте говорилось, что допросам должны быть подвергнуты те, кто в своих словах "представляются нам самыми преданными, прямодушными и положительными товарищами". Ну то есть чем сильнее ты будешь убеждать всех в своей преданности делу коммунизма — тем больше ты враг. Понятно, что если не будешь в этом убеждать — то тоже враг. В общем, когда Мао вернулся в конце ноября из инспекционной поездки по районам, то, как он сам же и писал в ЦК — "на руководящих постах остались лишь гоминьдановские агенты, занятые организацией покушений, пытающиеся установить связь с белыми армиями и строящие заговор с целью уничтожения советской власти". Выходит, чистку надо углублять. Тем более что Мао "чистил" местных партийцев, которые поддерживали линию Ли Лисаня на захват городов, то есть были оппонентами самого Мао.
А тут еще предложенная Мао тактика глубокого заманивания противника предполагала сдавать советские районы гоминьдановским войскам — это означало для красных командиров и бойцов из этих районов, что их родные будут вырезаны гоминьдановцами. В армии начался ропот. "Ага — это АБ-туани !!!" — воскликнули чистильщики, взяли несколько самых говорливых, те под пытками сразу же "раскололись", назвали своих "сообщников" — пошла чистка и в армии, в дивизиях были расстреляны десятки человек, вплоть до того, что в одной только 4й армии из семи тысяч ее состава было расстреляно тысяча триста человек, а всего в Первой фронтовой армии было более четырех тысяч человек только за одну неделю "признались" в тайных связях с Гоминьданом, из них две тысячи — расстреляно. И в этих условиях Красная армия продолжала наносить врагу урон. Вот что значит пропаганда — недаром Ли Лисаня считали рупором коммунистов — именно его зажигательные речи сподвигли многих людей включиться в борьбу за светлое будущее, и даже несмотря на то, что рядом оказалось много "врагов", остававшиеся продолжали борьбу. И пусть Ли вскоре и турнули со всех постов, но его статьи и листовки еще долгое время зажигали новые сердца (в отличие от Троцкого, Ли далеко не сразу погиб от руки своих соратников, вовремя выехав в СССР, хотя и там ему пришлось немного посидеть в застенках НКВД в 1938, но вскоре он был отпущен и в РИ вернулся в Китай в 1945 году, снова стал членом ЦК и был затравлен уже хунвэйбинами в 1967 — покончил жизнь самоубийством).
Причем сами исполнители старались не за совесть, а за страх — опасались показаться слабовольными и нерешительными по отношению к врагам революции — один даже приговорил к казни четырнадцатилетнего подростка, который относил обеды офицерам, которые были признаны агентами АБ-туаней. Впрочем, подобные действия были оговорены в инструкциях Мао — "Со смертью ответственных работников не спешить; выжать предварительно из них максимум информации... Пользуясь ею, можно сделать более разговорчивыми других арестованных...". Расследования, проведенные через два года, выявили, что "Все дела об агентах Гоминьдана были раскрыты на основе признаний обвиняемых. В ходе получения и проверки сведений не всегда проявлялось должное терпение... В основном использовался метод "кнута и пряника". "Пряник" означал признание, полученное путем хитрости, бамбуковой же плетью обвиняемого, подвешенного за связанные за спиной руки, избивали до тех пор, пока он не начинал говорить. Если это не приводило к желаемому результату, в ход шли свечи для благовоний или керосиновая лампа. Наиболее мучительной была пытка, при которой ладони арестованного прибивали к столу, а затем загоняли ему под ногти тонкие бамбуковые иглы. Каждая из пыток имела свое название: "посадить в седло", "полет на самолете", "лягушка утоляет жажду", "обезьяна хватает себя за почки"... Пытки являлись единственным способом получить признание от упорствующих". В общем, если уж началась "кампания" и за тобой "пришли" — надеяться не на что, терять уже нечего, и проблема лишь в том, что "приходят" не те, кто отдают приказы — до последних достать сложнее, да и времени уже нет — поздняк метаться. Так что если уж началась кампания — тут либо сразу бежать либо мочить тех кто ее начал, пока все не разрослось и зачинщики еще не шухерятся по любому поводу.
Коса нашла на камень в Футяни — уездном городе в одном из районов советской земли Мао. Чистки там начались в начале декабря 1930 года и поначалу шли по наезженной колее — через неделю в бамбуковых клетках сидело уже более сотни человек, причем не только сами "заговорщики", но и их жены, которые тоже "давали показания". Но тут в город приехал один из высокопоставленных "следователей", и на его беду среди заключенных оказался его земляк, который смог убедить следователя в своей невиновности, был отпущен — и тут же поднял мятеж, так как он был командиром батальона. Восставшие в ночном штурме взяли тюрьму, убив при этом более сотни охранников, выпустили заключенных, и так как они все были довольно высокопоставленными партийцами, то тут же взяли власть в свои руки, возглавили 20ю армию, находившуюся в том же районе, и подняли бучу — отправили в ЦК призыв освободить Мао от всех постов, везде были развешены транспаранты "Долой Мао Цзэдуна! Поддержим Чжу Дэ, Пэн Дэхуая и Хуан Гунлюэ!" — то есть соратников Мао, пусть и не его преданных сторонников — как бы дело в одном человеке, а не в системе.
Мятежников обвинили в антипартийном заговоре и попытке расколоть партию, главарей исключили из партии и начали налаживать мосты с рядовыми мятежниками — было объявлено, что обманутые могут рассчитывать на объективную оценку их действий. К тому же Мао и сам понимал, что крови пролито уже более чем достаточно. Но его победы над гоминьдановцами позволяли и дальше давить на мятежную армию, а поддержка ЦК лишь подогревала его аппетиты, и аресты подозреваемых шли весь январь и февраль 1931 года, более того, даже те, кто уже подвергся пыткам но пока почему-то не был расстрелян, признавали необходимость дальнейших арестов — "Мы не отрицаем: гоминьдановская агентура создала в Цзянси разветвленную организацию, щупальца которой протянулись и в советские районы. В борьбе с нею мы принимали самое активное участие... Товарищ Дуань Лянби был первым, кто открыто выступил против агентов Гоминьдана в Специальном комитете провинции Цзянси. Теперь его же обвиняют в предательстве...". Ну то есть "произошла ошибка, но товарищи ведь разберутся, правда ? действуют-то они в общем правильно, надо только освободить нескольких ошибочно обвиненных людей — а остальных можно ...". Если совсем кратко — "А нас-то за что ?" В итоге 20я мятежная армия в марте 1931 года все-таки сложила оружие, рассчитывая на справедливость своих соратников. Но на их беду как раз в это время произошло низложение Ли Лисаня, и новое руководство рассматривало все эти действия мятежников как "продолжение антикоминтерновской, антипартийной линии Ли Лисаня", направленной на "развал Красной армии и уничтожение советских районов". В результате руководители выступивших против чисток частей были обезглавлены, сама 20я армия была расформирована через несколько месяцев, когда казалось, что буря уже улеглась. Ее рядовые и офицерский состав разбросан по другим соединениям, было казнено свыше четырехсот человек. То есть даже если пообещали — не факт что сдержат слово.
А Мао получил индульгенцию на продолжение чисток — новому руководству КПК надо было по максимуму ошельмовать предшествующее, и чистки теперь проходили под предлогом борьбы с просочившимися в партию враждебными элементами, которым потворствовало это предыдущее руководство. Чистки шли не только в советском районе, возглавляемом Мао — "перетрахивали" всю КПК — новое "московское" руководство подводило под агентуру Гоминьдана любые попытки возражать его курсу. Это не замедлило сказаться на активности народных масс. Как сообщал один инспектор КПК — "Те, кто выражал недовольство политикой партии во сне, кто не хотел нести транспаранты с лозунгами, держался в стороне от массовых шествий или не являлся на партийные собрания — арестовывались как агенты "АБ-туаней". Население пребывало в таком страхе, что многие отказывались от предлагаемой новой работы даже в тех случаях, когда их ждало повышение — риск быть обвиненным в пособничестве АБ-туаням для новичка всегда выше... В разгар чистки опасность представлял даже обычный разговор с собеседником. Простые члены партии часто не ходили на собрания, если на них не присутствовал какой-нибудь высокий чин, который мог бы потом подтвердить, что именно говорили и слушали присутствовавшие. Работники отделов политической безопасности прямо говорили, что лучше расстрелять сотню невиновных, чем оставить на свободе одного злодея. Преданность делу революции доказывалась лишь активным участием в объявленной на "АБ-туансй" охоте".
Доходило до комичного — так как люди под пытками начинали говорить любые имена какие только могли вспомнить, многие ответственные работники просто начали прятать таблички со своими именами, которые они вообще-то были обязаны носить на верхней одежде — типа бейджиков. А так — не знает какой-нибудь человек имени такого работника — значит и не сможет назвать его на допросе, когда туда попадет.
А чистки продолжались до конца 1931 года. Еще осенью один из инспекторов ЦК КПК сообщал — "девяносто пять процентов ответственных работников парткомов и Лиги молодежи юго-западных районов Цзянси признались в связях с АБ-туанями". Мао зачистил местные партийные организации практически начисто — были исключены из партии десятки тысяч человек, сколько их них расстреляно — а кто его знает ? Зато теперь местные парторганы можно было формировать с чистого листа. А заодно вернуть "партийную законность". Мао выпустил "Временную процедуру учреждения юридических органов и рассмотрения дел контрреволюционеров" — чиновники низшего ранга лишались возможности выносить приговоры, вводилась процедура апелляции, запрещалось применение пыток. Политбюро ЦК КПК также выдавило слезливую формулировку "Убийства ни в чем не повинных людей Бюро признает чудовищной трагедией. Они привели к панике среди членов партии, причем подверженными ей оказались даже некоторые руководящие органы. Задача чистки заключалась вовсе не в попытке изолировать оппонентов и завоевать расположение народных масс, обманутых контрреволюционерами. Напрасные жертвы подорвали авторитет партии и ее силы противостоять классовому врагу. Средневековая жестокость стала самой серьезной нашей ошибкой".
Ага, "верим".
Впрочем, в дальнейшем смертные казни выносились в основном классово чуждым элементам — зажиточным крестьянам, помещикам, бывшим чиновникам, а простой люд "получал право начать новую жизнь". Чистки продолжались еще два года, хотя уже и не в таких темпах — в целом по стране отделы политической безопасности рассматривали в среднем 500 дел в месяц и выносили до сотни смертных приговоров.
На фоне все разгоравшейся жестокости гражданской войны это было уже почти что человечно.
Впрочем, в итоге зачастую получалось так, что коммунисты теряли в этих внутренних распрях больше людей, чем в стычках с гоминьдановцами и милитаристами — многочисленные группировки разного уровня внутри КПК и Красной Армии под предлогом борьбы с АБ-туанями постоянно устраивали грызню и взаимную резню, благо что оправдание можно было найти всегда — "Революционная активность растет на глазах... Наш противник уже убедился в том, насколько бесполезны и смешны его аэропланы, пулеметы и винтовки. Поэтому-то он и вынужден засылать в наши советские органы и Красную армию своих всевозможных реформистов, агентов "АБ-туаней" и прочую шваль... Они действительно представляют серьезную опасность. Легко распознать врага, когда он атакует тебя в открытую, с помощью аэропланов и пулеметов, но не так просто рассмотреть реформиста, гоминьдановского шпиона или другого наймита в соседе. Вот до чего коварен противник!". С наступлением стабилизации в советских районах тут же повылезали местные лидеры или те кто в них метил и старались подмять под себя всех и вся любыми доступными способами — "Выбей из него признание, выбив, поверь ему и убей доносчика. А если он не признается — убей все равно". Это привело к тому, что когда ЦК КПК позднее попыталось в 1937 наладить связи с остававшимися на юге партизанскими зонами, первых посланцев просто убивали, считая их провокаторами. Бумеранг. Который, впрочем, помог мне летом-осенью сорок первого отбиться от многочисленных посланцев и комиссий с Большой Земли — их если и не убивали как провокаторов, то с удовольствием задерживали до выяснения, тем более что я распространил директиву о задержании подозрительных личностей как лазутчиков, провокаторов и диверсантов, чему поспособствовал и приказ ставки ВГК N270 от 16 августа 1941 года, особенно если вырвать из контекста фразы типа — " ... и все же воображают себя командирами полков и батальонов? Нет, нельзя! Это не командиры полков и батальонов, а самозванцы. Если дать волю таким самозванцам, они в короткий срок превратят нашу армию в сплошную канцелярию. Таких самозванцев нужно немедленно смещать с постов, снижать по должности, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из рядов младшего начсостава или из красноармейцев. ". Поэтому некоторые, трясшие бумажками или просто своими знаками различия, просидели у нас до трех месяцев, пока их личности не были подтверждены из Москвы или из ближайших фронтов, с кем у нас был уже налажен контакт через цепочку партизанских отрядов.
В Китае с предателями и изменниками поступали еще более жестоко — полностью вырезались их семьи. Впрочем, гоминьдановцы действовали точно так же — уничтожали семьи красных командиров, первая жена Мао была убита, а могли его родителей перекопаны — мстили всем, до кого могли дотянуться. В захваченных красных зонах гоминьдановцы сжигали и расстреливали целые деревни — как они сами декларировали — "осушить пруд, чтобы выловить всю рыбу". Лесные массивы вырубались под корень, чтобы партизанам негде было прятаться, а гоминьдановские снайпера стреляли по любому обнаруженному ими движению. Подсчет убитых коммунистов и "коммунистов" гоминьдановцы вели по количеству отрубленных голов, а когда это стало неудобным — слишком много голов ! — стали считать только по отрезанным ушам, причем не по их количеству, а по весу высушенных — многие командиры гоминьдановских частей измеряли их сотнями фунтов. Что неудивительно — убивали десятками тысяч. В убэйском уезде — сто тысяч, в окрестностях Сиани — восемьдесят тысяч, всего же из миллиона жителей приграничных районов Хунани и Хубэя в живых остались всего десять тысяч. Наверное, кто-то смог убежать от националистов (таких же китайцев !), но кости белели по склонам гор еще долгое время. Впрочем, жестокостью подавления народных восстаний в Китае было не удивить — издревле все мужское население восставших районов уничтожалось — причастен-непричастен — никого не волнует, а семьи и родственники вожаков вырезались до девятого колена. Квоты на истребление также не были новым словом в истории Китая.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
