И в дальнейшем чем дальше, тем все больше химия применялась именно по артиллерийским позициям противника как самому опасному средству что для наступающих, что для обороняющихся. Особенно эффективно немцы применили химическое оружие против итальянцев — один из итальянских батальонов перекрывал важную речную долину, причем его орудия и пулеметы были спрятаны в пещерах и фланкировали долину, тогда как сами были недоступны для огня — попытка пробраться вдоль одного из склонов чтобы стрелять вглубь пещер приводила к попаданию под огонь итальянцев с фронта и другого склона. Тогда немцы подтянули свои газометы — копии английских и французских — и запулили по неприступному батальону почти 900 химических мин, вывалив за несколько минут более шести тонн фосгена. Когда немецкая пехота пошла в атаку, в них никто не стрелял — все 600 человек были мертвы, не помогли даже противогазы — итальянцы еще не сталкивались с немецкой химией и потому были неготовы. В итоге этого прорыва из миллионной итальянской армии в плен попало двести тысяч, еще шестьсот просто разбежалось.
Но в общем комбинирование иприта с арсинами позволило немцам отбиться от всех наступлений Антанты в 1917 году, при этом Франция с Англией уже исчерпали свои людские ресурсы, их армии постоянно сотрясали бунты и восстания, Российская армия фактически развалилась — перспективы немцев были неплохими, но тут большевики оказали немцам медвежью услугу — заключили с ними мирный договор и у немцев закружилась голова, пропало всякое желание заключать перемирия со своими противниками, хотя и французы, и англичане были уже непрочь прекратить войну — типа на западе все возвращается как было до войны, а на востоке Германии отходит то, что она уже захватила. Довольно выгодно.
Но немцы уже по полной развернули свою химическую промышленность и к началу 1918 ежемесячно выпускали почти две тысячи тонн хлора, более пятисот тонн дифосгена, более шестисот фосгена, более тысячи тонн иприта ну и другого по мелочи — хватит чтобы каждый месяц проводить крупное химическое наступление, благо что газометные системы, пришедшие на смену пускам из газовых баллонов, позволяли быстро создавать нужные концентрации ОВ, которыми пробивались любые противогазы.
Тем более что уже были известны и потребные количества ОВ, и способы их применения. Так, безветренная погода и низины способствовали концентрации, тогда как в ветреную погоду, или против возвышенностей эти средства были малоэффективны — обороняющиеся быстро заменяли траванувшихся за счет резервов. Длительные — в течение нескольких часов — газобалонные пуски при наличии у обороняющихся средств защиты и укрытий приводили к потерям всего в 10%, но зато затрудняли перемещение подкреплений и оказывали деморализующее воздействие. Правда, сам подвоз такого количества оборудования был непростой снабженческой задачей — хлора требовалось выпустить в минуту тонну на километр при ветре до пяти метров в секунду, если ветер тише — норма снижалась до полутонны. Артиллерийское химическое нападение велось более экономно — до 150 килограммов ОВ на гектар в течение одного-двух часов. Но и эффект был ниже — оно предназначалось прежде всего для большей скованности войск противника, чтобы он не мог свободно перемещать резервы. А стрельба на концентрацию требовала расхода уже до трех тонн на гектар — стреляли чуть выше окопов, чтобы ОВ стекало в них, так что пехотинцам волей-неволей приходилось забираться повыше, чтобы не всунуться в газовое марево на дне окопов. В тылу же целями были перекрестки дорог, лощины, овраги, леса — места, где противник мог сконцентрироваться и где ОВ продержалось бы хоть какой-то значительный промежуток времени — из-за последнего обстоятельства такие места обстреливали более стойкими ОВ — например, ипритом, тогда как по переднему краю работали менее стойкими, чтобы не потравить свои же наступающие войска. Казалось, найден волшебный ключ к позиционной войне. У союзников же все было более мрачно — производство дифосгена и арсинов они так и не освоили, иприта Франция производила всего 240 килограммов в месяц, а в Англии — еще меньше.
Поэтому немцы постарались по максимуму использовать свое преимущество — мало того что концентрировали на километр фронта наступления уже сорок батарей, а не пять как в 1914 году, так они ввели новые снаряды — удлиненные, которые вмещали в два раза больше ОВ. А для лучшего распыления ОВ взрывчатое вещество теперь размещалось по оси, а не спереди или сзади как раньше. Увеличили и количество взрывчатки, так как ее повышенные количества переводили ОВ в более мелкодисперсное состояние и отрава легче проникала в глубокие отделы легких, что увеличивало летальность с обычных 1-2% до 10%. Причем увеличение взрывчатки приводило к тому, что звук разрыва не отличался от обычных снарядов, и так как иприт невиден и неощущаем, то противогазы если и надевались, то с запозданием. Это с орудиями, но появились и нарезные газометы, которые могли метать химические мины уже на четыре километра в сравнении с полутора для гладкоствольных.
Все это позволяло отказаться от многодневных артобстрелов и сократить время подавления позиций и артиллерии противника до двух-четырех часов — за это время противник просто не успеет подвести достаточно резервов чтобы купировать прорыв первой полосы обороны. Подобная тактика была опробована в Рижском наступлении в сентябре 1917 года и, дополненная новыми техническими средствами в 1918 году, давала немцам шансы на успех.
И 21 марта 1918 года они его реализовали — вывалили на стокилометровом участке фронта более миллиона химических снарядов, пустили вперед штурмовые группы в противогазах, которые гранатами и огнеметами окончательно добили придавленного и деморализованного противника, и следом пошли волны пехоты. В итоге фронт сдвинулся на 60 километров — невиданный успех позиционной войны, когда и километр оплачивался тысячами жизней и считался достойным достижением. Ну и далее заработал 'маятник Людендорфа' — как только союзники подтянули резервы с соседних участков, именно по ним — который ближе к Ла-Маншу — и был нанесен очередной удар, и путь немецким войскам также прокладывала химия. Продвинувшись на 17 километров, немцы были остановлены обороной на горе Кеммель. И снова в дело вступила химия — сначала химическим отравлением местности гора была огорожена от подхода резервов, затем методично подавили пулеметные и орудийные позиции на горе и затем немецкая пехота, как только ветер развеял основной химический дым, за два часа взяла гору. В мае немцы повторили успех — за четыре часа вывалили на противников два миллиона снарядов, большинство из них — химических — и прорвали фронт длиной 80 километров на глубину 60 километров. Но затем случилась Марна, где немцы также попытались залить французов химией, но на этот раз французы создали глубоко эшелонированную оборону, очистили первую линию окопов сразу после начала немецкой артхимподготовки, затем сменившийся ветер заставил немцев также надеть противогазы, затем их пехота наткнулась на вторую линию обороны, которая не поверглась химической атаке — наступление было остановлено а затем и отброшено назад французскими танками и ОВ. Союзники научились бороться с новой напастью.
Далее и вовсе прошло преимущество немцев в производстве ОВ — если в начале 1918 года французы делали только 240 килограммов иприта в месяц, то уже в октябре — 500 тонн, пусть и похуже качеством чем немецкий — в немецкой смеси было 95% иприта, во французской — 80%, но процесс был гораздо проще, а то, что из-за загрязненности серой его нельзя было долго хранить — так французы и не собирались это делать — за шесть месяцев они снарядили ипритом 2,5 миллиона снарядов, из них два миллиона успели выпустить по немцам, причем за последнюю неделю сентября — 940 тонн. Англичане тоже стали выпускать свой иприт, более того — сделали сани, на которые устанавливали 24 газомета — такие сани можно было затаскивать танками в прорыв и продолжать массированное воздействие на немецкую оборону — как раз с августа начался период 'сто дней побед', когда германская армия только отступала — немцы лишились временного преимущества и надежд на приемлемый мир. Хотя еще пытались улучшить свое оружие, так, их химики нашли способ уменьшить летучесть фосгена — они стали пропитывать им пемзу, при взрыве она распылялась на множество кусочков, которые постепенно испаряли фосген, поддерживая его приземную концентрацию.
Всего же за годы Первой Мировой сторонами было использовано 125 тысяч тонн ОВ, из них на Германию пришлось 76 тысяч тонн — она снарядила в том числе 34 миллиона химических снарядов, тогда как Франция — 10 миллионов. Также стороны опробовали 45 видов ОВ и гораздо больше их сочетаний. За день до заключения перемирия — 10 ноября 1918 года — химическое поражение глаз получил и Шикльгрубер, который затем стал Гитлером — показатель его 'везучести', на который постарались не обратить внимания. И зря. Да и американцы понесли от ОВ более четверти потерь — 70 тысяч человек, тогда как немцы — 1,9%, французы — 6%, англичане — менее 9% — американцам также 'повезло' попасть на фронт в самый разгар Первой Химической Войны.
Впрочем, немцы успели сдаться — и еще повезло, что им позволили это сделать, ведь бошей ненавидел весь мир. Союзники и так-то крыли немцев по аэропланам и танкам как бык овцу, с химией была та же ситуация — к декабрю 1918 французы могли производить иприта уже 1200 тонн в месяц, американцы — 4500 тонн, и эти мощности могли быть увеличены в несколько раз — Германию просто залили бы ипритом. Но уже были разработаны и новые средства — так, американцы изобрели люизит, который был помощнее иприта в два раза — для смерти было достаточно 50 миллиграмм на килограмм веса человека, и благодаря летучести его можно было распылять с самолетов, а если загустить хлористым каучуком, то более крупные капли дольше испарялись, поддерживая концентрацию ОВ в воздухе, надежнее прилипали к одежде и противогазам, тем самым имели больше времени чтобы проникнуть через них, и заодно хуже подвергались дегазации водными растворами, то есть от них было сложнее избавиться. Правда, он быстрее распадался под действием влаги — в летнюю пасмурную погоду он держался в окопах половину суток, тогда как зимой в оттепель — уже до трех суток, а в сухую погоду — и неделю — то есть не требовалось постоянно поддерживать его концентрацию новыми обстрелами, чтобы изнурить пехоту противника. Появились у союзников и арсины, которые делали бесполезными уже немецкие противогазы.
А авиация могла нести трехтонные бомбы аж до самого Берлина. И союзники не моргнув глазом это бы сделали — после немецких 'художеств' с химией у союзников не было никаких моральных преград для уничтожения немецкого народа под корень. А бомба массой в две тонны могла заразить на несколько суток площадь в три квадратных километра — гораздо выгоднее двухтонной бомбы с тротилом, которая всего-лишь оставляла воронку диаметром тридцать и глубиной 7,5 метра. А на город площадью 100 квадратных километров хватило бы и пятисот тонн иприта — 200 бомбардировщиков. Учитывая, что население не было готово к химическим атакам, это означало гибель или тяжелое отравление почти всех жителей города, а заражение источников воды и воздуха добило бы выживших не только в городе, но и в округе. Немцам повезло.
ГЛАВА 26.
А нам явно не повезет — уж если в октябре 1943 японцы не стеснялись применять эту гадость и против РККА, так что уж говорить о нас — перетравят и глазом не моргнут. Причем наши возможности по защите от этого оружия были на порядок ниже советских — химическая и бактериологическая настороженность существовали в Советском Союзе всегда, а потому сейчас советские войска и жители на Дальнем Востоке были снабжены противогазами и прорезиненными накидками, а то и полиэтиленовыми, что мы поставляли на восток. Подразделения ХБЗ постоянно проверяли воздух химическими индикаторами на основе солей тяжелых металлов, которые при реакции с ипритом — горчичным газом — давали яркую окраску, так как действие иприта отложено и начинает проявляться через 2-8 часов после поражения слизистой или кожи, а если иприт попал в желудок — через полчаса-час. Каждому бойцу и жителю были выданы индивидуальные противохимические пакеты с дегазирующей жидкостью на основе гидроксида натрия для протирки кожи, чтобы побыстрее гидролизировать иприт и не позволить ему проникнуть через кожный покров, а также уменьшить размер язв, которые возникнут после попадания на кожу, а то потом они будут заживать минимум две недели. Да и с противогаза эту гадость желательно смыть как можно раньше — иприт проникает через высокомолекулярные органические соединения, пусть и медленно. Ну и средства по связыванию уже внутри организма — активированный уголь на случай попадания ОВ в ЖКТ, герметичные емкости с чистой водой, чтобы переждать период возможного отравления источников воды — готовились серьезно.
И не только от иприта — так, люизит — с запахом герани — скрытого периода почти не имеет и начинает действовать практически сразу, а потому как только кто-то почувствовал такой запах — тут же надо вколоть антидот на основе сульфигидрильных групп или тиолов, благо что последние использовались для придания запаха природному газу из-за своей пахучести (а скунсы так вообще применяли тиолы издавна) — если 15 минут побыть в атмосфере люизита с концентрацией в сотую миллиграмма на литр воздуха, то начинается покраснение и отек век, а при одном миллиграмме на литр — уже через минуту — тут уж кому как повезет с распространением облака от взрыва и расторопности — надеть противогаз, накинуть защиту и как следует обматерить японцев с их химией. Водные растворы щелочей или гипохлориты также разлагали люизит, в первом случае так вообще получались инсектициды — заодно и от вшей можно избавиться. От синильной кислоты применялся антидот на основе нитрита натрия вместе с тиосульфатом натрия — одного укола было достаточно чтобы предохранить себя от двадцати смертельных доз синильной кислоты — как только почувствовал царапанье в горле, горький вкус, одышку — сразу коли. Тем более что синильная кислота использовалась в сельском хозяйстве в качестве гербицидов, больше в Европе, но и у нас были знакомы.
Ну и так далее — противохимическая настороженность стала основой жизни, так как порядка трети японских снарядов и бомб было начинено именно химией, а это миллионы боеприпасов, тысячи тонн ОВ (в 75-мм снаряде содержалось 700 грамм ОВ, что достаточно для заражения 40 квадратных метров (привет краскомам Тухачевского и демократической прессе, да), 152-мм снаряд — на 80, 105-мм мина — на 100 квадратных метров (тоньше стенки — больше ОВ — 1,5 литра, для РС соотношение еще лучше — РХС-132 вмещал 8 литров ОВ, тогда как мина 120 мм — 4 литра, а снаряд 122 мм — лишь 2 литра), по результатам ирано-иракской войны 1980х годов на одного погибшего от ОВ приходилось 0,5 килограмма отравляющих веществ, на пострадавшего — 0,1 кг — всего, например, Ирак израсходовал 2,5 тысячи тонн ОВ). И куда-то все это да вывалят.
