Лисий хвост, или По наглой рыжей моське

Если лисе даны крылья, значит это зачем-то нужно. И пусть полет больше походит на медленное падение. Там меня ничего и никто не ждет, но там свобода. Эфемерная, обманчивая. Там чужой мир, не мои правила. Там неизвестность.

Но там нет другого напоминания о предательстве, кроме меня самой.

Глава 2

А ну-ка, девочки!

Почему, когда ты беседуешь с Богом, это называется молитвой,

а когда Бог с тобой — шизофренией?

Из рассуждений пациента некоей больницы

— Ой, лисичка! Бабуля, иди скорей сюда!

— Отойди от неё, Васятка. Вдруг бешенная. Потыкай-ка моей клюкой — живая? Вот мамка твоя обрадуется воротнику.

— Я те потыкаю! — возмутилась я такому обращению и даже открыла глаз.

Малец, уже тянущий ко мне палку, закричал и спрятался за бабкину юбку. Старушка же пошамкала губами и недовольно заключила: — Живая.

Разумеется. Такую заразу, как я, легко не пришебить. Только... ой, кажется, я себе что-то сломала!

* * *

Боль безжалостно порвала мягкое покрывало сна, заставляя открыть глаза и закричать. Отступала же она медленно, лениво. Будь моя воля — пинками бы погнала... но она это, похоже, знала и только дразнилась.

— Выпей, полегчает.

Сказали негромко и, не дожидаясь реакции, влили в пасть что-то кислое и тягучее как кисель.

— Давай попробуем еще раз, только ты крыло-то расслабь.

Наверно, самое странное ощущение для человека — это дерганье за хвост. Ведь его-то у человека отродясь не было. Когда подобное "повезло" узнать мне, в первый момент в адрес неких ушастиков полетели жуткие возмущения, едва на грани "после такого надо жениться", а уж потом я прислушалась к своему организму и ощущению которое вызывало у меня дерганье ранее отсутствующего. В целях эксперимента даже пришлось заставлять ошарашенного Рейвара повторить. Не то что я извращенка какая, но больно любопытно. Ощущения напоминают дерганье за ногу, только... проходящее через все тело, все же хвост это продолжение позвоночника.

Но вот дерганье за крылья уже не заказывали!

И нечего так обиженно сверкать на меня глазками. Дергают тут. Чуть все перья не выдернула вместе с костями.

Нет, понимаю, что мне сустав вправляли, но больно ведь!

Так что покусание конечностей молодой девицы считаю частично обоснованным. Хотя мне стыдно... наверное.

Девушка ругнулась себе под нос, а потом испуганно покосилась в сторону.

— Извиняюсь, настоятельница.

— Промой рану, слюна хвисы ядовита. А я пока этой займусь, — ко мне подошла женщина лет сорока и сунула под нос деревяшку. — На-ка, закуси.

Еще один рывок... и деревяшка раскрошилась мелкими щепками, которые пришлось тут же сплевывать, дабы не задохнуться.

— Вот и всё. Остальное мы вроде уже обработали, — меня погладили промеж ушей. — Лежи теперь, отдыхай.

— Где я? — любопытство прорезалось первым.

— В храме богини-матери. Тебя деревенские принесли.

— Ну да, это многое объясняет. Сильно я упа... полетала?

Падение плохо запомнилось. Всё произошло так быстро, а закончилось так больно. Оба крыла поломала, лапу вывихнула (это я тогда так думала, сейчас то понимаю — как раз наоборот). Но страх перед замком и его обитателями оказался так велик, что первое время я этого даже не замечала, желая только одного — оказаться как можно дальше.

Интересно, и куда же я убежала?

— Жить будешь. Через пару дней даже бегать начнешь, если слушаться меня будешь. Я Олта, настоятельница храма.

— Лисавета... чудо с перьями, — представилась я.

Женщина улыбнулась. На вид ей было лет сорок, лицо серое уставшее, на дне глаз тоска, а вот руки молодые. Волосы у нее красивые, пшеничные, по плечам рассыпаны, сдерживаемые только широкой лентой поперек лба. Ростом она невысокая, даже я наверное повыше буду, худая и хрупкая.

— Как же ты так сподобилась... полетать? Чуть совсем без крыльев не осталась. Такие травмы долго заживают, и еще неизвестно будешь ли летать дальше.

— Не до крыльев было, шкуру бы сохранить целой! — Я села на деревянном столе и огляделась. Похоже, комнатка активно использовалась как медицинский кабинет. Вон, на полочках какие-то баночки лубковые, да бутыли темного стекла. А на столике стопкой полотенца и медный тазик. За моей спиной, к стене прикручена перекладина. Странно!

— Что, ты тут еще не была ни разу? Ну да, по виду еще молоденькая. Хотя с нынешними нравами...

— Где не была? — Ой, неужто к таксидермистам попала?

— Не была, значит, еще будешь. Это родильная комната. А ты давай слезай со скамьи, отмывать от шерсти замучаемся.

Правда, какой бы строгой не прикидывалась Олта, всё равно помогла мне слезть и даже посоветовала, как лапу держать, чтоб ходить не больно было. За дверью оказался коридорчик.

— Тут у нас кухня, тут кельи прислужниц, сюда ходить даже не думай, — наставляла меня женщина.

— А что там? — принюхалась я. Из-за закрытой двери ощутимо тянуло сыростью... и квашенной капусткой. Рот сразу наполнился слюной, намекая, что желудок скоро тоже присоединится к требованию банальному, но важному — пожрать.

— Вот любопытная! Ни как за это тебе крылышки-то подрезали? Чего скуксилась? Ладно, не буду спрашивать, захочешь — сама расскажешь. А это и есть наш храм, — распахнула Олта передо мной двери.

— Ох!

Пока я была в дальних, жилых комнатах храма, то даже не осознавала, куда собственно попала, зато сейчас восхищенно прижала уши и довольно некультурно раззявила пасть. Главная зала казалась маленькой мне просто огромной. С высокого аркообразного потолка спускались, образуя своеобразный шатер, изумрудные отрезы ткани, в этой обстановке больше походившие на ленты. Да и все стены оказались драпированы шелком, скользким и блестящим, напоминавшим роскошный наряд на бежевом теле камня. Что только подчеркивалось многочисленными вазами с цветами и круглыми медными гравированными бляшками, развешанными на цепях между белых, в красную жилку колон.

Но истинным украшением храма был вовсе не его праздничный яркий наряд, а белая статуя, установленная в нефе. Она изображала красивую пышнотелую женщину с округлым выпирающим животиком, волосы ее блестели позолотой, глаза сияли голубыми самоцветами, а коралловые губы ласково улыбались. Наверняка статуя была выполнена совсем нагой, раз одета в настоящее платье, вышитое диковинными орнаментами. На шее, руках и даже на босых ногах надеты сотни бус, от деревянных до драгоценных колье. Они же висели на специальных чугунных подставках, венчавшихся казанами с другими украшениями, типа браслетов или серег. Прекрасная богиня держала чашу, больше похожую на перевернутый щит, в которой полыхал огонь, бросавший живые тени на лицо и глаза скульптуры.

— Зачем столько? — посмотрела я на настоятельницу.

— Это традиция. Как только женщина узнает об удачном зачатии, ее муж покупает ей всевозможные украшения, желательно звенящие, — усмехнулась она. — Беременная носит, их пока не разродится. Именно по звону ребенок узнает свою мать. После ритуала мать отдает все украшения богине, оставляя для своего дитя лишь одно, дочке для приданного, сыну для подарка невесте.

— А что за ритуал? — спросила я, меж тем сунув нос в один из напольных кувшинов. Звук голоса исказился настолько, что я испуганно взвизгнула и подпрыгнула, наступив на больную лапку.

— Вон, видишь алтарь? — В шагах десяти налево от статуи действительно стоял широкий каменюка, от которого едва ощутимо тянуло кровью. Ой, что они тут с детьми делают? — Чего перепугалась? Младенчиков туда кладут, и родовик, тот, что после выходит. Затем последок в угоду богине отдают, — Олта кивнула на горящую чашу, — он свое уже сделал. Эх, правда, кто-то слух пустил, а мы теперь мучаемся, что не декада, то происшествие. Да супружники тут дитя пытаются зачать, — пояснила она с усталым вздохом. — Говорят если не сразу, то вскоре обязательно богиня им пошлет ребеночка. Охальники! Мы сюда младенчиков, а они безобразничают!

У Настоятельницы было такое серьезное, оскорбленное лицо, что я даже хихикать не стала, просто пробормотала:

— Значит, действует. Рано или поздно.

Пока я обнюхивала статую, в двери храма постучали. Почти в то же время из хозяйственной части храма выскочила девушка, прежде вправлявшая мне крыло.

— Настоятельница, там... там люди маркграфа. С этими псами мерзкими.

Я испуганно вздрогнула и начала затравлено оглядываться, ища хотя бы мышиную норку, в которую могу забиться. Со страха чего только не сделаешь! Хорошо хоть настоятельница оказалась женщиной умной да жалостливой, ухватила мечущуюся меня за шкипок и посадила в нишу под алтарем, меж полотенец и пеленок, стыдливо прикрытых расшитой шелковой занавесочкой. И правильно — это дела мирские, зачем прихожанам о них знать?

Едва двери раскрылись, настоятельница подняла руку и неожиданно громким голосом произнесла:

— Оставьте собак за пределами храма. Не место грешным тварям, не знающим верности и долга материнского, меж этих стен.

Услышав чужой голос, гончие подняли вой, едва ли не хрипя от ярости. Затем взвизгнули и притихли, лишь время от времени обиженно поскуливая. У кого-то жесткая рука... узнаю.

Вареник вошел в храм, словно не в божественное пристанище, а в дом своего должника — размашистым уверенным шагом, деловито, без проблеска восхищения окружающей обстановкой, оглянулся, ища, что бы такого изъять. Вот только всё впечатление смазывал видок этого изверга. Во-первых, волосы взъерошены, словно с лошади сполз и головой по подлеску прочертил. "Я упала с сеновала, тормозила чем попало"! Одежда грязная, больше похожая на тот костюмчик, в котором он меня на охоте выловил. Во-вторых, у этого псевдоэльфа уши хоть и остались длинными, но теперь были все в колечках и с какими то висюльками странными. Глаза... они и так давно на тепло не щедрые, а теперь вообще хоть баню после них топи и отогревайся. А если чуть присмотреться, видно как он на ногу одну припадает, видать не прошел укус и удар даром. Могу гордиться собой!

— Кто вы и что вам надо в храме богини-матери?

Этот бесподобный хищник, умело прячущийся под личиной дружелюбного пса, усмехнулся:

— А если я ее милости пришел молить?

— Такие как вы не молят даже богов, предпочитая брать самим. И именно поэтому им ничего не дают.

Ох как она его! Только как бы Рейвар теперь не осерчал и чего не выкинул. Хотя... нет, не верится мне, что его так легко из себя вывести. Уж я в свое время приложила все силы, чтобы найти грань его терпения. И таки нашла ее... на свою хвостатость. Теперь бы еще понять — что это было.

Но Рейвар на удивление миролюбиво принял такое поведение Олты, всё так же нахально улыбаясь, словно и не собирался опровергать смелые слова.

— Так вы зашли поговорить со мной о божественном проведении или у вас есть другое дело? — женщина едва заметно повела плечами, выдавая напряженность.

— Мы ищем преступницу-оборотня. Может, ваши прихожане или храмовницы видели крылатую лису или рыжую девицу с хвостом?

— Оборотней в этих краях давно не бывало. Раньше. Как только полукровки появились в наших землях, на них стало беспокойней. Хотя мы и раньше за своих дочерей боялись. — Лицо настоятельницы мне сквозь ажурное шитьё было не видно, а вот ощутимо дрогнувший голос очень даже слышно. — Дайте угадаю, девица молодая, норовистая, с фигуркой ладной... всё как он любит.

Показалось ли мне, или Рейвар действительно на пару секунду виновато опустил глаза?

— Мы ищем ее не поэтому. Она подозревается в воровстве. Втерлась в доверие и обворовала. Вещицу одну ценную стянула. Смотрите осторожней, эта плутовка еще и не на такое способна.

Ничего себе! Да я самая честная лиса на свете! И серьезно — ничего ни у кого не сперла. Ну, пирожок там с кухни, книжку из библиотеки, ни о каких там драго... хотя на шее точно что-то висит.

— Даже если она здесь появится, мы навряд ли выдадим ее гончим маркграфа. А сейчас уходите отсюда.

— Прогоняете? Разве богиня-мать не принимает молитвы любого, несмотря на расу и веропоклоничество? И вы, настоятельница храма, указываете на двери тому, кому есть о чем ее попросить?

С этими словами Рейвар обогнул замершую женщину и, подойдя к статуе, с большим, надо признать, трудом встал на одно колено. По лицу было видно — жутко хотелось материться. Но я не зря уважала этого нелюдя за выдержку — смолчал, только морщинки меж бровей и у губ залегли глубже. Одну руку он сжал в кулак, большим пальцем внутрь, а второй провел над постаментом статуи.*

— Милостивая всебогиня, дай мне терпения...

Ой, а я думала он сейчас затянет: "Смерти прошу у тебя! Не откажи мне, богиня, ведь не для себя прошу".

— ...и сил закончить начатое. А также ума отсидеться во время бури в теплом местечке, для одной рыжей прохвостки.

Хорошо вокруг одни мягкие полотенца — челюсть не громко отпала.

Вставая, Рейвар чем-то напоминал старого дедка, одной рукой упирается в помост, другой пониже поясницы держится. Но стоило ему распрямиться, сразу стала видна ширь в плечах, горделивая посадка головы и что-то такое неуловимо притягательное, заставлявшее меня буквально сохнуть по нему. Сейчас я прекрасно понимаю — он мне враг, но у моего врага такая харизма... и задница!

Между тем он снял с пальца кольцо и положил в чашу.

— Теперь я готов покинуть храм.

Вареник повернулся ко мне спиной, зато я видела, как расширились глаза и смущенно заалели щеки настоятельницы. Ну да, этот гад умеет смотреть.

Нормально перевести дух я смогла, только когда Рейвар ушел. Буря внутри начала успокаиваться, распадаясь на такие противоречивые чувства. Ненависть и тоска, гнев и страх, злорадство и жалость. И много боли. Пока он был рядом, я и дышать нормально боялась, думать боялась, чувствовать. Иначе кто знает, что могла бы сотворить. Выскочила и попыталась понадкусывать все, что мне так и не дали "съесть"? Или же просто расплакалась в голос, выдавая убежище дурной хвисы? После короткой вспышки боли и ярости, меня одолела усталость. Внутри стало так пусто, и только прибой упрямо бился о голые камни души. Жаль, что сердцу долго стучать до того как острые прибрежные камни наконец отточатся до круглой, бархатистой на ощупь гальки. Надеюсь, время лечит даже в этом мире.

— Он тебе знаком? — Олта сдернула занавеску и посмотрела на мою скуксившуюся мордочку. — Видно, близко знаком. Пойдем я тебя накормлю.

Вот от этого я никогда не отказывалась!

На ужин в храме были вареные плоды, похожие на картошку. Одна из прислужниц их еще и маслицем с укропом сдобрила — ой, вкуснотища! Также на стол выставили первый зеленый лучок, сыр похожий на брынзу, и напоследок — курочку!

— Лиса курице не враг, а рьяная поклонница! — облизнулась я, разглядывая угощение.

Молодые прислужницы улыбнулись, а вот их старшая дородная товарка нахмурилась:

— За стол с лапами не пущу!

— И как мне кушать прикажите? На полу, остатки из мисочки? А оборачиваться настоятельница запретила.

— А давайте мы ей на кусочки всё поделим и на тарелку уложим, — заступилась за меня русоволосая красавица. Вторая, чернокудрая молчунья кивнула.