Влюбленные в море

Энрике говорит, он мерзавец. Ах, Энрике...

— ...ты мой младший брат, двоюродный, — натаскивал вчера братец. — Помнишь историю?

— Помню, — отвечала она.

Младший брат тринадцати лет, из хорошей семьи, родители решили поучить жизни и сослали на корабль юнгой, а чтоб не обижал никто, корабль выбрали соответственный — Блистательный, к кузену под крылышко. Так?

Так, вздыхал Энрике. Не верилось ему, что все пройдет гладко, но отступать оказалось некуда, дон Хосе Альтанеро, наслушавшись рассказов Игнасио, проявил упорство, и теперь девицу разыскивало все южное побережье Хаитьерры. Путь остался один — бежать с острова. Возвратиться домой она наотрез отказалась.

Глава 2

После недели, проведенной на корабле, Лючита поняла, что ее представления о морской жизни сильно отличаются от реальности. В мечтах было море, солнце, ветер, прекрасный корабль, честные свободные люди, а в реальности прибавились подъем едва ли не с рассветом, тяжелая работа с утра до вечера — каждый день, кроме воскресенья, — качающаяся палуба, грубоватые окрики, шутки матросов, порой весьма обидные, и капитан. Совсем другим представляла его: суровым, строгим, высоким-высоким, с изрезанным морщинками лицом и темными волосами, чуть тронутыми сединой, крепкого, сильного, с голосом, как раскаты грома. Этот же, дон Каэтано Сьетекабельо, оказался среднего роста, кругленьким, щеголеватым, лощеным, как придворные доны, едва заметно лысеющим и, невзирая на погоду, всегда гладко выбритым. Словом, по виду совсем не моряком.

Разочарование Лючита спрятала глубже, не желая ссориться с главным человеком на корабле и оставляя ему шанс доказать свое право командовать.

У каждого должен быть шанс, думала девушка, надраивая песчаником палубу рядом с дверью каюты. Руки, нежные когда-то и белые, покраснели и вспухли мозолями, а капитан стоял рядом, и взгляд его цепко следил за каждым движением, не позволяя отвлечься ни на миг. Лишь недавно оторвалось от горизонта и пошло в гору солнце, море стало будто политое золотом, на небе зависли тонкими перьями облака. Тихо, даже ветер замолк, прислушиваясь к красоте мира, а она не отводит глаз от собственных рук, палубы и ломкого камня.

Прошуршало за спиной и стихло. Раздался голос капитана, но уже далеко, ближе к фоку — там матросы таскают за веревку большие куски камня. Лючита разогнулась, потянулась с наслаждением.

— Эй, белоручка! Волынишь?

Повела недовольно взглядом в сторону мальчишки, рыжего юнги Йосефа, что, пользуясь отсутствием сеньора Сьетекабельо, подобрался ближе. Смотрит насмешливо — что она станет делать? Лет четырнадцати всего, а вытянулся не хуже шестнадцатилетнего, стоит, чувствуя себя куда как сильнее.

Дернула плечом, продолжая тереть дерево. Намеренно не смотрит, чувствуя, как помимо воли распрямляется спина, приобретают горделивый разворот плечи.

— Белоручка, че, совсем оглох? Не только палубу, но и уши чисть. Эй!

Чем больше она молчит, тем сильнее он злится, потому как не боится его, это видно, но отвечать не желает. Рыжий краснеет от злости, щеки идут бледными пятнами, шипит сквозь зубы ругательства.

Лючита бурчит, улыбаясь:

— Брехливая собака не кусает.

Он замирает, не желая верить ушам. Подается вперед, кулаки сжимаются до белых костяшек, глаза стали совсем прозрачные, смотрятся жутковато.

— Заморыш юнга что-то вякает?

— Нормальные люди разговаривают, а вот ты вякаешь.

Голос холоден и высокомерен. Так сложно отучиться от "приличных" манер, хорошо хоть не на вы обращается.

Юнга толкает в плечо, не сильно, но оскорбительно. На ее месте любой бы вскочил и полез в драку. Любой мальчишка. Но она не мальчишка, и потому встает медленно, давая возможность передумать, извиниться, потому как трогать ее нельзя, права не имеют, не положено, у нее защитник есть... и вообще, она девушка! Шоколадного цвета глаза прошивают насквозь, брови ломаются, хмурясь, губы тончают, пытаясь сложиться в линию. Ты не прав, говорит ее лицо. Йосеф отводит взгляд, но тут же бросает зло:

— Мы еще разберемся.

Как по команде, отходит, поглощенный неожиданным, но очень нужным делом. По палубе шествует капитан. Все заняты, даже случайные зрители, лишь один юнга застыл соляным столбом, витая мыслями в облаках.

— Чито, какого дьявола ты без дела? Работы нет? Так найдем. Мистер Нэд!

Насмешливый взгляд из-под рыжей челки, Лючита косится гневно, но тут же опускает глаза — вездесущий старпом рявкает будто в ухо:

— Кончай глазеть, бездельники!

И вот уже перед юнгой ворох запасных парусов с наказом залатать до обеда, и разговаривать запрещено.

Тяжела жизнь матроса.

* * *

В субботу встали на якорь в трех кабельтовых от города, маленького, как брошенная на побережье бусина. Домики цепляются за голые скалы, деревьев мало, гавань открыта всем ветрам, неприветлива, судно качается на волнах, в любой момент готовое сняться. И это все та же Хаитьерра, огромный остров, на котором раскинулись благословенный Пинтореско и щедрая Пуэрто-Перла. Если не знать, ни за что не поверишь.

Матросов, не занятых вахтой, отпустили в воскресенье на берег. Энрике зачем-то понадобился капитану в городе, а Лючите не повезло, она со старпомом, тремя моряками и юнгой остались на борту, с тихой завистью поглядывая на счастливчиков. Дон Сьетекабельо восседает на банке, мужчины дружно налегают на весла, остроносый вельбот ласточкой летит по волнам.

Берег казался соблазнительно близким, Лючита со вздохом подавила желание нырнуть и добраться до него вплавь. Это капитан может позволить себе все, что угодно, а она человек подневольный, от одного лишь купания могут быть большие неприятности. И ладно бы надеяться на следующее воскресенье, но они простоят в порту не больше недели, значит, берег и теплые волны — мечта, недоступная еще надолго.

Вздохнула и побрела, покачиваясь, в кубрик — выспрашивать нитки для починки одежды. Братец обещал купить, но когда он еще вернется!

В маленьком помещении темно, тесно, но чисто — капитан заставляет скоблить палубу каждую неделю, чистить ручки, сушить одежду. Строг капитан, строг, порой даже слишком, а за порядком следит ревностно, держит судно в чистоте.

Поскрипывает дерево, качается неубранный кем-то гамак, сверкнула из угла глазками крыса, исчезла, едва слышно стуча коготками. Зашуршала за спиной ткань, звякнуло что-то. Лючита обернулась резко, едва не отпрянула, вглядываясь в темный силуэт.

Рыжий Йосеф ухмыляется, рад, что напугал. Плечи сами собой распрямляются, все тот же высокомерный поворот головы, надменный взгляд. Лючита осматривается, но в кубрике кроме нее и юнги нет никого. Глупо уходить, не спросив искомого, и девушка подает голос.

— У тебя нитки есть?

— Что, белоручка, решил одежду поштопать? А пальчик не уколешь? Смотри, а то братик ругаться будет, что бо-бо деточке сделалось.

Девушка молчит, только выше вздергивает голову, сощуренными глазами поглядывая на мальчишку. Тот продолжает изощряться.

— Что, обиделся, хороший мальчик? Сказать нечего?

— Есть, да только тебе не понравится.

— А ты рискни.

— Пожалуй, не стану, — голос спокоен и холоден, хоть внутри все кипит. — С дураками не общаюсь.

— Да ты просто боишься!

— Тебя?

Свысока окинула презрительным взглядом, будто на насекомое посмотрела. Мальчишка занервничал, кулаки сжимаются, белея, дергается кадык, заострившийся уже по-мужски.

— Белоручка! — бросил он.

— Недоумок! — огрызнулась Лючита.

Подскочил совсем близко, толкнул в плечо, девушка едва удержалась на ногах, вцепившись в перила.

— Что, жаловаться побежишь?

— Не побегу, — хмуро отозвалась она.

— А что делать будешь? Что?

Навис, злой и торжествующий. Так удобно стало его пнуть, что она не сдержалась. Йосеф ойкнул и согнулся пополам. Корабль качнулся на волне, мальчишка не удержал равновесия, руки схватили воздух, но нашли только ногу девушки. Начал заваливаться назад, потянул на себя Лючиту. Она, пискнув, покатилась по лестнице. Упала, неловко вывернув руку, рядом рухнул Йосеф. Тряхнул головой, глаза смотрят зло. Прошипел какое-то ругательство на родном языке, приподнялся, сухой кулак ткнулся в живот, девушка задохнулась. На глаза навернулись слезы обиды, в груди заклокотала ярость, а мудрое тело подобралось будто само, вздергивая на ноги. Чита встала, переводя дыхание, хмуро глядя, как поднимается противник. Едва лишь разогнулся, налетела коршуном, метя в лицо и по ногам. Мальчишка в долгу не остался, щеку ожгло болью, после еще, она сама била и пинала, толком не глядя, как и куда.

Застучали, будто в отдалении, шаги по лестнице, ненавистное лицо и рыжие волосы пропали, ноги оторвались от пола. Повисла как щенок, взятый за шкирку, все еще размахивая руками.

— Тише, тише, бешеный мальчик! Подрались и хватит.

Девушку встряхнули для верности, она затихла, огляделась подбитым глазом, между делом убирая выбившиеся волосы за уши и под рубашку, думая с запоздалым испугом: не заметил бы кто. В кубрике полно народу, все собрались на шум. Йосефа держат, как и ее, он в ужасном виде: губы и нос разбиты, рубаха разодрана до пупа, на вороте кровь. И это она сделала? Мама миа!

— Чего не поделили, а?

Старпомовский рык раздается из-за спины, крепкие руки его легко держат на весу. Йосеф подергивается в тисках великана Бартемо, светловолосого кряжистого олланца, дальнего своего родственника.

— Да ненормальный он! Я ж пошутить хотел!

Васко, матрос-ильетец, невысокий и гибкий, хохотнул, глаза-маслины поглядывают то на одного юнгу, то на другого.

— Похоже, он твоей шутки не оценил.

Лючита молчит хмуро, внутри уже все успокоилось, и начинает дергать болью щека и почему-то бок. Хочется сесть, а лучше, лечь, и никого не видеть. Но висит, и скользят по ней взгляды — удивленные, сочувственные... одобрительные даже, кажется.

— Успокоился?

В голосе старпома прозвучала насмешка, девушка кивнула, и лишь тогда опустил. Ноги от неожиданности подкосились, упала бы, не поддержи моряк.

— Сильно болит? Ничего, поболит, и перестанет.

Мистер Нэд, старпом, — как его в миру кличут, мало кто знает, — говорил почти ласково, Лючита глянула удивленно на моряка, крепкого и тертого, как калач. В черной бороде запуталась усмешка, но серые глаза холоднее родниковой воды. Просверлил взглядом, но и она взора не опустила, упрямая. Мужчина мгновенно стал серьезным, рявкнул, поднимая глаза на собравшихся:

— Ну, чего стоим? Пшли прочь, чтобы я вас тотчас не видел! Дел что ли мало? У, канальи!

Девушка будто очнулась, едва заметно прихрамывая, поспешила к лестнице — со старпомом шутки плохи. Заныл бок, стрельнула щека, голова загудела тяжестью. Одно лишь порадовало — Йосеф выглядит не лучше, стонет и морщится.

— Чито, ты куда это? Обстени-ка паруса, мы еще не закончили.

Замерла на первой ступеньке, с неохотой отошла в сторону, пропуская переглядывающихся матросов. Мистер Нэд заставил встать рядом, мальчишка скосился взглядом, она сделала вид, что не замечает.

— Зачем к нему полез?

Голос грозен, девушке не по себе, хоть и смотрят не на нее, а на соседа. Тот ежится, вздыхает, пытаясь оправдаться, мол, это не он, но мужчина прерывает.

— Да знаю я тебя! Почему ты ответил, и думать не надо, — это уже к Лючите. Хмыкнул, разглядывая помятые лица ребят. — Чтобы больше такого не было. Увидит капитан, затемнит обоих. А если так, то лучше уж вам отвалиться в первом порту.

Девушка переглянулась с Йосефом, тот скорчил мину, будто наелся лимонов.

— Мы не будем, — ответила твердо она.

Старпом всмотрелся в лицо: нежное, породистое, серьезное, с непривычки обветренное, под глазом синяк новенький, тонкие брови хмурятся, губы жмутся в линию. Мальчишка знает, что говорит.

— Идите. Но чтоб я вас...

— Да знаем мы! — оборвала Лючита, скривила гримасу в ответ на удивленно вскинутые брови моряка и вприпрыжку унеслась по лестнице.

— Вот чертяка! — долетел возглас старпома, и смешались в нем странным образом раздражение и восхищенье.

* * *

После обеда вернулся капитан с первыми покупателями: толстым отцом, одышливой матерью и тоненькой дочкой. Лючита наблюдала за ними из-за двери. Девушка напомнила ее саму, бледную под шляпкой и вуалью, надушенную, всю в кружевах и атласе, но с глазами живыми и блестящими. Внешне Чита, может, и не сильно изменилась — не будем считать синяки и ссадины, — но внутренне очень. Появилась большая живость, даже чуть-чуть нахальность, выросшая из гордости, и веселая злость, помогающая справляться с самыми нудными и тяжелыми делами. Ее не нагружали сильно, нет, — об этом позаботился милый братец, — но и того с непривычки хватало. Работали они много и тяжко, но одно думалось: да, ты раб, пусть и с малыми правами, но — раб, сам выбравший свою участь.

Свобода пьянила, кружа голову. Или это все качка?

Первые покупатели отбыли и потянулись вереницей вторые, третьи, четвертые... показалось, что весь город вознамерился побывать на корабле.

Женщины перебирают разноцветный шелк и тинто, блестящий атлас, невесомый газ, тяжелую парчу, плотную хлопчатую и тонкую льняную ткань, разглядывают мешочки с пряностями, вертят сапоги и туфли, оценивая крепость и красоту, восхищаются тонкими сервизами, изящными статуэтками, набирают горстями булавки, нитки и иные мелочи. Мужчины спускаются в трюм поглядеть дерево, проверить сахар или в каюту — осмотреть оружие и дорогую мебель. Прицениваются, торгуются, платят деньги и грузят в лодки или уплывают ни с чем. Мальчишки, быстрые и вездесущие, покупают сладости и незатейливые игрушки. Девочки-дворянки с обязательными для этих мест дуэньями, или небогатые горожанки в скромных платьицах присматриваются к фарфоровым куклам, белолицым, тонким, с чудесными золотыми кудрями и легкими кружевными платьицами. Только у одних есть деньги на забаву, у других — нет. Вторые вздыхают, провожая завистливыми взглядами обладательниц кукол-красавиц.

Знатных покупателей ведут в капитанскую каюту, где он самолично предлагает тяжелые украшения с материка и более изящные, изукрашенные резьбой и гравировкой, а то и каменьями, серьги и ожерелья с бывших когда-то доступными Ильеты и Хистаньи. Есть здесь и диковинные монеты, и индейские статуэтки; вещи — на любой взыскательный вкус. Все есть у Каэтано Сьетекабельо.

Лючита вздохнула и уселась на койке. Пальчики тронули щеку, поморщилась — больно. О том, как выглядит, и думать не хочется, да и что брату говорить...

Будто притянутый мыслью, в дверь постучал Кортинас. Выждал положенное, девушка как раз успела притвориться спящей, повернулась на дергающий бок. Так неудобно, но зато и синяков в полумраке не видать. Энрике залетел радостный, в руках ворох свертков.

— Спишь все? Чита! Смотри, что принес!

Пробормотала из уголка, опасаясь поворачиваться лицом:

— А, это ты...

— А ты кого ждала?

Не удостоенный ответа, свалил покупки на кровать. Скрипнуло дерево — подошел ближе, застонала, принимая его, ветхая койка. Развернул за плечо, вытянулся, присматриваясь к синеватой, с кровоподтеком, скуле. Лючита попыталась отвернуться, но юноша перехватил за подбородок.