— Ой, деточка, ты с дороги, поди, устала, а тут я со своими нотациями. Прости старую, — тут же захлопотала она. — Может, ко мне пойдешь, я тебя накормлю.
— Тетя Миранта, мне бы в баньку, я с дороги грязная, — попросила я. — А потом и покушать можно.
— Затоплю баньку, ты только помоги воды наносить, а то моего-то нет, уехал с обозом куда-то на юг.
Муж тетушки Миранты был возчиком и часто отсутствовал дома, она давно уже привыкла справляться со всеми делами сама, и у нее это неплохо получалось. Она говорила, что когда муж долго задерживается дома, у нее все из рук валится и она мечтает, чтобы он быстрее уехал, хотя потом, конечно, очень скучает.
Через пару часов вода была приготовлена, баня натоплена, и я отправилась отмываться.
Из достижений цивилизации в бабушкином доме, как, впрочем, и у других, была печь, на улице, в палисаднике — будочка, на двери которой вырезано сердечко, а у тетушки Миранты на заднем дворе еще и банька стояла. То ее муж по молодости расстарался, доказывал молодой жене, что не зря его выбрала. Дядька Левко хорошо баню обустроил: топилась она по-белому, в предбанничке можно одежду оставить, а потом, после помывки и чаю попить.
А дома, у дяди Луки, мы пользовались новейшими достижениями науки и техники гномов: водопроводом и канализацией. Эти изобретения секретные, и за раскрытие тайны многие государства готовы выложить немалые деньги, гномы же за раскрытие сих секретов приговаривают к каторжным работам в самых страшных глубоких забоях. Лишь у немногих людей есть разрешение на их использование от гномов, кроме дяди Луки. Когда-то он спас попавшего под завал в шахте сына правителя гномьего царства. Как ему удалось его вытащить из штольни, и что он там делал, я так и не смогла узнать у дяди Луки. Только гномы в благодарность провели в наш дом водопровод и канализацию.
Но, как бы ни удобен был гномий водопровод, а с баней ничего не сравнится. Баня сердце веселит.
Я от души попарилась дубовым веничком, отогреваясь после нескольких дней ночевки в лесу. Затем с удовольствием вымылась, ощущая, что с меня сходит дорожная грязь, даже заботы как будто отодвинулись.
Потом я сидела у печки в доме тетушки Миранты и сушила волосы, наблюдая, как у плиты хлопочет хозяйка. Она все твердила, что негоже девушке жить одной, что я похудела, что надо интересоваться еще чем-то, кроме работы. Я слушала ее воркотню, и было очень уютно. Здесь меня любили.
Когда волосы уже высохли, и я заплела косу, мы сели ужинать. За окном уже стояла непроглядная ночь. За чаем с теплыми ватрушками я, наконец, задала вопрос, который меня уже давно мучил:
— Тетя Миранта, расскажите, что произошло, почему бабушка арестована. Мне никто ничего не говорит.
— Ты не волнуйся, с ней все в порядке, — проворчала она. — Если бы еще не искала приключений на старости лет... А-а, чего говорить!
— Что же произошло?
— Просто у бургомистра терпение лопнуло, после всех ее выходок это была последняя капля.
— Ну, пожалуйста, тетя Миранта, скажите, наконец, за что ее арестовали?! — не выдержала я. Ну, сколько можно темнить!
Она вдруг оглянулась, как будто опасалась соглядатаев, затем наклонилась ко мне и прошептала на ухо:
— За хулиганство.
— Бабушку?! За хулиганство?! — моему удивлению не было предела.
— За хулиганство. Подробностей я не знаю, но, говорят, бургомистр в ярости. Я, как узнала, пыталась ее навестить, передать чего, да меня не пустили. Даже поговорить не дали. Сказали, что пока родственники за ней не приедут, ее не выпустят. Хотели матери твоей сообщить, да бабушка твоя уперлась. Говорит, если Верена не приедет, вовек отсюда не уйду.
— Это бабушка может!
— Вот-вот. А что произошло, мне не говорят, стражники, как только я их расспрашивать начинаю, лишь смеются.
— Меня тоже выгнали, когда я хотела сегодня бабушку навестить, — печально вздохнула я.
— Ты ешь, ешь. Может, у меня переночуешь? — участливо спросила она.
— Нет, спасибо. Не хочу вам мешать.
— Что ты! Ты мне ничуть не помешаешь. Оставайся!
— Нет, пойду. Спасибо за все, тетя Миранта.
Несмотря на все уговоры доброй соседки, я все-таки пошла в бабушкин дом. Я не хотела ей говорить, но сейчас мне просто необходимо было побыть одной.
Утром я встала довольно рано, несмотря на то, что за время пути я очень вымоталась. К собственному удивлению, очень хорошо выспалась, и настроение было отличное. Осмотрев свою одежду, я пришла к выводу, что не мешало бы одеть что-нибудь поприличнее. Магазины были еще закрыты, да и идти в том, что когда-то было одеждой, было неловко. Немного подумав, я решила покопаться в бабушкиных сундуках, в надежде найти что-нибудь подходящее из одежды, хотя бы на первое время, пока не куплю новую.
Забравшись на чердак, я отыскала два сундука. Стоило только открыть их, и я поняла, какие там хранятся сокровища. В одном из сундуков лежало свадебное платье, шляпка, туфельки, перчатки и сумочка в тон платью. Белая ткань сверкала на свету, ничуть не потемнев за все то время, пока платье хранилось.
В том же сундуке лежала небольшая запертая шкатулка, причем довольно увесистая. Меня одолело любопытство. Я подергала крышку, повертела ее, но открыть так и не смогла. Произведенный поиск ключа в сундуке тоже потерпели неудачу. Я попробовала поковыряться в замке шпилькой, но из этого также ничего не вышло. Да, взломщицы из меня явно не получится.
Положив шкатулку в сторону, я продолжила свои изыскания.
Чего там только не было: юбки, блузки, платья, туфли, шляпки и еще множество разнообразных вещей всевозможных расцветок. Бабушка в молодости явно была модницей!
Вспомнив, что время идет, я быстро выбрала зеленую юбку и блузку в тон и пошла переодеваться. Посмотрев в зеркало, я невольно залюбовалась своим отражением. Одежда была немного старомодная, но очень мне шла. Убедившись, что хорошо выгляжу, я пошла собираться. Почти все вещи я оставила в доме, взяв только деньги и лекарства.
Не успела я закрыть за собой двери, как услышала за спиной:
— Уже собралась? Молодец. А я думал, что тебя будить придется.
Я обернулась, у калитки стоял вчерашний стражник, который обещал проводить меня к тюрьме.
— Запирай дом, и пошли. Комендант должен быть на месте, заждался, наверное.
Поскольку ключа у меня не было, пришлось завязать дверь, как бабушка. Мне это жутко не нравилось, но другого выхода не было. Спустившись с крыльца, я поспешила к мужчине.
К зданию тюрьмы мы шли молча. То есть он шел, а мне приходилось спешить за ним, чтобы не отстать, чуть ли не вприпрыжку, что не прибавило мне оптимизма. По дороге я хотела разговорить его, чтобы узнать, что же случилось с бабушкой, но на все мои вопросы ответом было молчание. Так что, когда мы подошли к тюрьме, я обрадовалась.
Увидев снова мрачные стены тюрьмы, я на мгновение представила, как бабушка, упрятанная за решетку, плачет от страха и отчаяния. Но тут же подумала, что вообще-то это маловероятно, и была права.
Когда дежурный проводил меня, чтобы я убедилась, что бабушка жива и здорова, к камере, в которой ее держали, она через дверь объясняла потрясенным стражникам, почему считает, что клинки дроу лучше эльфийских, а клинки темных гномов лучше и тех, и других.
Увидев меня через окошко двери, она просияла:
— Привет, внученька! За мной приехала?
Я кивнула.
Не дав нам поговорить, дежурный проводил меня в кабинет коменданта.
За мной закрылась дверь, оставив меня наедине с комендантом, он тяжело вздохнул и заметил:
— Да-а, бабушка ваша — редкий экземпляр. За ней, наверное, нужен глаз да глаз.
— Обычно с ней хлопот не бывает.
— Она живет ведь одна.
— Она не хочет жить с нами, — поспешила оправдаться я.
— Да-да, конечно. Но все же лучше, если вы ее отсюда увезете. За ней надо присматривать.
— А что она сделала? Надеюсь, она не совершила какого-нибудь ужасного преступления? Мне никто ничего не говорит.
— Нет, конечно. Это было очередное хулиганство, — стараясь скрыть улыбку и казаться строгим, впрочем, безрезультатно, сказал он. — Только бургомистр в ярости. Мы вынесем ей строгое предупреждение и отпустим. Естественно, вам придется уплатить штраф.
— Видите ли, — видя мое недоумение, стал рассказывать комендант, — началось это пару месяцев назад, когда бургомистра выбрали еще и главным судьей. До этого он и ваша бабушка были в хороших отношениях, можно даже сказать, дружеских. А вот когда он стал главным судьей, все изменилось. Месяца полтора назад она ночью обмазала ворота его дома свиным навозом. Через пару недель на заседании суда подложила ему на кресло тухлые яйца. Далее, через неделю каким-то образом умудрилась порезать его мантию на мелкие лоскутки. Последнее, что она натворила, это намазала парик мездровым клеем. В результате бургомистру пришлось бриться налысо, потому что иначе парик было не снять.
Как раз это и истощило его терпение, и он приказал арестовать вашу бабушку, как представляющую угрозу для жителей. Поверьте, мы редко арестовываем людей, преступников почти нет, тем более хулиганов. Обычно так хулиганят подростки, но последнее время они нам редко попадаются. Старушки, правда, тоже.
— Да-а, — задумчиво пробормотала я. Ситуация чуть-чуть прояснилась, но нельзя сказать, что меня это успокоило. Стоило бы расспросить подробнее, но от волнения я смогла вымолвить лишь одно: А... почему она это сделала?
— Хотела выразить протест против дискриминации нечеловеческих рас. По крайней мере, так она объяснила.
— Понятно, — обреченно сказала я.
— Мне кажется, ей не хватает внимания. Но поймите меня правильно, мне хватает дел и без бунтующих старушек.
— Простите нас. А теперь можно мне ее забрать?
— Да, разумеется. Только заплатите штраф в пятнадцать золотых.
Да, бывают редкие минуты откровения, когда, например, бабушка, которую ты всегда любила и уважала, хоть и считала несколько... оригинальной особой, преподносит сюрприз.
Комендант бросил на меня косой взгляд:
— Когда мы арестовали вашу бабушку, мы объяснили бургомистру, что ваша бабушка, скорее всего, просто немного... не в себе. Он требовал принять более жесткие меры.
Я удивленно уставилась на него.
— В общем, везите ее к себе. И постарайтесь, чтобы она не попадалась бургомистру на глаза.
— Да, разумеется. Спасибо. Больше этого не повторится, — пообещала я и шепотом добавила. — Надеюсь.
Судя по мелькнувшей на мгновение улыбке, он услышал мои слова. Мне понравился этот спокойный человек, похоже, его ничем нельзя было удивить.
Когда я вышла, она стояла у входной двери и улыбалась. Седые волосы, как всегда, красиво уложены, туфли блестят, юбка хорошо отглажена. Как она умудрилась привести себя так быстро в порядок, было выше моего понимания. В светло-голубых глазах, несмотря на все ее приключения, задорный блеск. Она явно была довольна собой.
Я хотела ее отчитать, но, посмотрев в эти сияющие глаза, у меня не хватило духу.
— Пошли, бабушка, — только и сказала я.
— Я бы выпила сейчас чашечку чая, — сказала она.
— А мне сказали, что в тюрьме подают отличный чай, — покосившись на нее, ехидно произнесла я.
— Ничего подобного! Там дают какую-то бурду.
— Пойдем домой, я заварю чай, какой захочешь.
Но бабушка не сдвинулась с места.
— В чем дело? — удивленно спросила я.
— Нет, дома я чай пить не буду.
— Тогда где же?
— Тут недалеко есть таверна "Белая лошадь". Мне есть что отметить.
— И что же именно?
— Удачное завершение дела.
— Что значит "удачное"? Тебя же арестовали.
— Я добилась того, чего хотела.
— То есть?
Подняв воротник жакета и придерживая его рукой, она гордо ответила:
— Я должна была привлечь внимание людей к несправедливому отношению людей к другим расам.
— Бабушка! — укоризненно произнесла я, покачав головой.
— Я говорю совершенно серьезно, — объявила она, но тут же хитро улыбнулась, — Так ты ведешь меня в таверну?
Долго злиться на бабушку просто невозможно:
— Подумать только, ведешь себя как маленькая!
Через полчаса мы сидели за столиком, бабушка попивала мятный чай.
— Мне интересно, чему ты так радуешься?
Она взяла с тарелки бутерброд с ветчиной и принялась жевать, внимательно оглядывая посетителей.
— А почему мне не радоваться?
— Потому что тебе должно быть стыдно! Почему ты ополчилась на бургомистра?
Она уставилась на какую-то пару в углу зала:
— Посмотри на них. Подозрительные типы. Мне кажется, что это преступники и что-то нехорошее замыслили. Посмотри, они так маскируются под приличных людей, что и не заподозришь.
— Ага, и старушки тоже.
— Ты о чем, внученька?
— Старушки тоже хорошо маскируются. Не пытайся уйти от разговора.
— Может пора переходить к сладкому? Съешь пирожное, говорят, сладкое успокаивает.
Она придвинула ко мне блюдо с пирожными. Я почувствовала, что еще немного, и я взорвусь.
— Долго это будет продолжаться? Сколько еще ты будешь вести себя как неразумное дитя?
— Зачем ты так? — обиделась бабушка, и у нее на глазах блеснули слезы. Я почувствовала раскаяние.
— Ну, прости, не плачь! — я протянула ей платок.
— Все вы так. "Тебе восемьдесят девять лет. Почему ты не можешь вести себя как все нормальные старушки?" Знакомая песня. А я хотела доказать себе, что я еще жива, и меня рано хоронить, — бабушка шмыгнула носом.
Я сочувственно сжала ее руки.
— Бабуленька, я тебя очень люблю. И папа, и Алесс, и даже мама с Иллиной.
— Я не хочу тихо умирать. Не хочу сдаваться. Хочу новых ощущений, как в молодости.
Я посмотрела, как бабушка пьет чай, и подумала: какой бойкой и уверенной она казалась в тюрьме, а теперь сидит грустная. Мне было стыдно, ведь я ее расстроила.
Придирчиво оглядев пирожные, разложенные на блюде, она выбрала одно из них:
— Вот что поднимет мне настроение. А ты чего не ешь? Небось, фигуру бережешь, как другие дуры? Брось, мужчин вешалки не привлекают. А ты еще молодая, самое время на свидания бегать. — И принялась кромсать пирожное. — Я знаю, ты тоже считаешь меня выжившей из ума, но мне все равно — думайте, что хотите, — пробормотала она с набитым ртом.
— Почему?
— На стариков вечно смотрят свысока. Помню, стою как-то на улице, любуюсь деревьями. Какая красота! Вдруг, не успела я опомниться, меня хватают и тащат на другую сторону дороги. А меня спросили?! Еще и орут в ухо. Чуть не оглохла! С пожилыми людьми обращаются как с дурачками. Я ведь не глухая. И не дура.
Бабушка увлеклась своими переживаниями, размахивая пирожным так, что мне пришлось уклоняться. Она явно вошла во вкус. Теперь берегись!
— Беда в том, что к такому отношению привыкаешь. Нет, правда! Ведешь себя как ребенок, потому что от тебя этого ожидают. Не успеешь оглянуться — и действительно становишься немощной старухой. Жуть! Мое мнение уже в расчет не принимается. Да кому это интересно? — она печально вздохнула.
