Илкер смирилась. Вернее, она забыла об их споре, любуясь игрой мускулов на его теле, блеску капель воды. До руки дотронулось что-то влажное, и, оглянувшись, она заметила ужика, свернувшегося на солнышке рядом с ней. Они нашли место, где берег полого уходил в воду, лес немного отступал. Лишь одна ива росла близко к воде, и хотя листьев на ней не было и почки еще не набухли — зима же еще — девушка устроилась под ней.
— Амулетик вернулся, — сообщила она Ялмари. — Он теперь, наверно, так и будет за нами ходить.
— Это же ты его получила в храме Судьбы. Он тебя не покинет. Ты змей не боишься? — он закончил стирку и теперь тщательно отжимал белье.
— Я их не люблю. Но ужика не боюсь. Он же не настоящий.
Ялмари развесил одежду на ветвях. Повернулся к Илкер.
— Иди, я тебя искупаю, — негромко позвал он.
Глаза у него потемнели, а сердце Илкер забилось часто-часто. Она скинула куртку и шагнула к нему.
— Мне кажется, я целую вечность с тобой не целовалась, — она запустила пальцы в его волосы.
— У тебя синяки, — он скользнул губами по ее плечу. — Это я так тебя бросил на землю?
— Если бы... не бросил, — девушка задыхалась, — были бы... раны, как у Бисеры. Ял... мари... — голос ее прервался.
Он ничего не сказал. В такие мгновения ему было не до разговоров...
...Они любили друг друга у самого берега. Купались в реке, играли в догонялки, брызгали друг на друга водой, валялись в песке. Он иногда обращал внимание на ужика, но тот не шевелился. Илкер уснула у него под боком. Ялмари перебирал ее кудряшки, они чуть-чуть отросли, и девушка выглядела очень забавно. Беспокойство прошло. Самого страшного уже не случилось. Она вышла из храма Судьбы невредимой. А Эрвин пообещал его убить. Это было неприятно, но за себя он не переживал сильно. Не умел. Все будет так, как будет. Главное, она невредима. У них есть еще немного времени, чтобы быть вместе и ни о чем не волноваться. Спасибо ужику и... Эрвину.
...Он оставил плуг, вытер пот со лба платком, и принял у Илкер кувшин с водой. Она привычно прикрыла живот. Почему-то она очень смущалась беременности (он поймал ее на том, как она обнаженная разглядывает свое отражение в зеркале). А он не мог налюбоваться ею. Даже предположить не мог, что будет испытывать такой восторг от этого маленького чуда, что растет в ней. Будет сын. Он это точно знал, и радовался, что Илкер тоже хотела сына.
— Я хочу, чтобы он носил твое имя, — она поцеловала его плечо. — Ты должен сделать мне такой подарок. Его должны звать так же, как тебя. Я об этом мечтала лет с семи.
— Назвать сына Ялмари? — деланно удивился он.
— Нет, — так же нарочито обиделась она, — выйти замуж по большой любви, родить сына и назвать его как мужа. Ты должен позволить мне осуществить мечту.
— Что ж... — согласился он. — Но тогда девочку будут звать Илкер.
— Девочка у нас будет нескоро, — деловито объяснила она. — Ты же помнишь? Сначала четверо волчат.
— Даже не знаю... — он посерьезнел. — Не много ли для тебя?
— Все еще считаешь, что я маленькая и слабая? Все будет хорошо, вот увидишь!
Он видел. Все действительно было хорошо. Дни проносились мимо, и каждый был наполнен солнцем, потому что на Галдае дожди были не такими холодными, а зимы вовсе не было. Подрастали сыновья. Правда, она не угадала, в другом. Дочка родилась уже второй, исполняя теперь его мечты. Деревенька их росла, игрались свадьбы, рождались дети, они плакали и смеялись... Они жили вопреки всем пророчествам Эрвина.
Бисера лежала на животе и задыхалась от ненависти и боли. Болела спина, болело сердце. Так невыносимо болело, будто в него загнали раскаленный меч и то и дело поворачивали. Стоило боли немного утихнуть, как пытка начиналась снова. И она ничего не могла с этим поделать. Она ненавидела Илкер. И если бы они остались наедине, запросто могла бы ее убить. Если бы только это серая мышь посмотрела как-то не так или вякнула что-то, она бы зарезала ее и плевать, что потом с ней сделает Ялмари. Если убьет — плевать! Видеть их невыносимо. А жизнь несправедлива. Чудовищно несправедлива! Что он в ней нашел? Чем она лучше? Хилый заморыш, ни фигуры, ни лица, ни силы. Беспомощная, как дохлая лягушка. Только и надо, что возиться с ней, буквально носить. Неужели такое может нравиться? Чем она так его зацепила? И если зацепила, надолго ли? Он ведь тогда не знал других. Первая, что приласкала, в ту и влюбился. Это пройдет. Не может не пройти. Поживет с ней месяц-другой и поймет, какая она скучная, неинтересная. И разлюбит. И вспомнит о ней. Непременно вспомнит.
Ком встал в горле, не давая вдохнуть. Она сдерживалась изо всех сил, а затем дала волю слезам. Но плакала беззвучно, чтобы никто не обратил внимания. Она рисовала в воображении одну картину за другой. Сначала, как погибает Илкер. Ялмари страдает, а она, Бисера, его утешает. И однажды он говорит: "Странно, что я так долго бежал от тебя. А ведь именно тебя я люблю по-настоящему. К ней никогда ничего подобного не испытывал".
Перед глазами появлялась другая сцена. Война закончилась, Ялмари живет со своей женушкой. А она все такая же: вечно путается под ногами, вечно ее надо спасать и утешать. И все за нее делать. Ему плохо во дворце, а она не желает жить в другом месте. И он молчит и терпит. Пока однажды не вспоминает амазонку. И будто озарение постигает его в один миг: вот с кем он был бы по-настоящему счастлив. "Бисере мне бы не пришлось вытирать сопли каждый день. Ради нее мне бы не пришлось притворяться и ломать себя. Она бы поняла меня". Но он бы, конечно, подумал, что уже поздно что-то менять. Он женат. Но Бисера сама бы почувствовала его боль и заглянула в Энгарн. Надела бы платье, чтобы не отличаться от других. Они бы столкнулись где-нибудь в городе. Конечно, он бы решил, что случайно. И он бы пригласил ее куда-нибудь пообедать. И выпил бы немного. А потом сказал бы ей, как сильно по ней тосковал. А она бы сказала, что знала это, потому и приехала, и ей все равно, что он женат. Он должен быть счастлив. Это неправда, что некоторые ошибки нельзя исправить... Он бы не сразу бросил свою сопливую крысу, но бросил бы. И они были бы счастливы...
Она представляла новые и новые ситуации, и в каждой из них они были вместе. Пусть не сразу, но вместе. И хотя слезы лились, это было легче, чем представлять, с какой заботой и нежностью Ялмари охранял женушку в городе. Как чуть не сошел с ума, когда она исчезла в храме. Как прикрыл собой, когда с неба атаковал дракон. Бисеру не прикрыл. Позже помог, но тут же и забыл, нисколько не волновался о ней.
Это было ужасно несправедливо. Чем она хуже? Чем?
— Давай посмотрю твои раны, — над Бисерой склонилась Люне. — Сильно болит?
Амазонка тут же проглотила слезы. Та осторожно водила руками над спиной, что-то шепча. Боль утихла, но слов благодарности не находилось. Бисере хотелось, чтобы ее оставили в покое. Люне наклонилась к ней и шепнула в самое ухо:
— Он будет твоим. Наберись терпения.
Девушка изумленно повернулась, чтобы взглянуть на ведьму. Та кивнула, подтверждая свои слова. Ободренная амазонка вытерла слезы и выдавила из себя:
— Спасибо.
10 фибрайира, Биргер
"Господин Гарое! Я плакала и смеялась, когда читала Ваше послание. Порядочные мужчины бывают необыкновенно толстокожи. Там, где любой другой всё прочитает между строк, порядочный мужчина ничего не поймет. Поэтому я вынуждена написать еще более откровенное письмо, чтобы без намеков, открыто предложить Вам жениться на мне. Именно это я имела в виду, когда спрашивала: женился бы такой человек, как Вы, на такой, как я? Вы ответили утвердительно, но мне почему-то кажется, что Вы меня не поняли, поэтому я и пишу еще раз. Вы считаете, что я не испорчена. Я благодарна за Ваше мнение. Уверяю Вас, что если Вы позволите мне носить Ваше имя, и дать Ваше имя моему ребенку, Вы никогда не раскаетесь в своем решении. Знаю, что титул и богатство мало для Вас значат, поэтому не буду упоминать об этих благах, которые Вы обретете, став моим мужем. Могу лишь обещать, что отплачу Вам искренней любовью, преданностью и благодарностью, если Вы избавите меня от другого замужества, так пугающего меня. Вы единственный человек, которому я могу без опаски доверить свою жизнь. Пожалуйста, ответьте мне прямо, женитесь ли Вы на мне. Пока мне кажется, будто я на тоненькой ниточке вишу над пропастью. Только от Вас зависит, что со мной будет дальше.
С глубоким почтением к Вам, Э.
Я пойму, если Вы откажетесь! Правда!
Я знаю, у Вас сейчас волосы на голове поднялись от ужаса, и Вы размышляете: знает ли Полад, что за письма он передает по своим каналам. Так вот, уверяю Вас: Полад знает все. Он полностью согласен с моим мнением: также как я, считает, что Вы будете не только прекрасным мужем, но и управитесь с моими, как вы выразились, владениями".
Поймет она, если он откажется, как же!
Но по поводу волос она угадала: он несколько раз бросал читать письмо и то приглаживал волосы на голове, то снова лохматил их. Да, он был слишком толстокож, чтобы в предыдущем письме разглядеть предложение энгарнского трона, хотя все равно счел ту записку смелой. Но это письмо вообще выходило за рамки приличия. И его мучил один вопрос: Полад в своем уме?
Прошла неделя после того как он получил это письмо. И, как и раньше, Гарое не знал, что написать. Иногда на него находила неуместная веселость: они тут подыхают от голода и жажды в осажденном городе, а принцесса предлагает ему стать королем Энгарна. Как тут не рассмеяться?
Письмо передал Чашвар, неизвестно как проникший в Биргер. Утешительных вестей он не принес. Весь город жил одной надеждой: войска Энгарна одержат победу на северо-западе и придут на помощь к ним. Но посланник Полада сообщил, что дела на северо-западе идут из рук вон плохо, и если Кашшафа до сих пор не добралась до Нефтоах, то потому, что Энгарну помогали оборотни. Их было немного, но помощь была неоценима. Полад разработал великолепную тактику. Его войска мучили кашшафцев и заставляли их голодать, но с духами гор они бы не справились. Биргеру следовало радоваться, что ему не противостоят маги. Гарое радовался этому обстоятельству изо всех сил.
Но с тех пор как Ройне обнаружил главный акведук и лишил город воды, радоваться становилось все труднее. Чашвар ушел из города таким же таинственным образом, как и появился. А в Биргере, где отчаянно не хватало чистой воды, вскоре начались болезни. Цохар наедине заверил, что это чума. Но вслух об этом говорить не решались, потому что это означало, что город обречен.
Три дня назад Цохар произнес вдохновенную речь со стены. Кажется, сам Эль-Элион придал силы старику, и голос его разносился далеко как в городе, так и за его пределами. Он проклял генерала Ройне и его потомство. Он проклял его так проникновенно, что у Гарое мороз шел по коже. Не хотел бы он, чтобы его так прокляли. Священник поставил в известность генерала, что его планы не сбудутся. Более того, его род прервется, его дети умрут, его ближайшие родственники погибнут, и поместье, которым он владеет, перейдет в руки его врага.
Кажется, они смогли поколебать холодную решимость генерала. В этот день катапульты били по стенам особенно яростно. Хотя бесполезно — Ройне не рисковал и близко к городу не подходил. Заодно герольд сообщил волю генерала относительно Цохара и полковника Кеворка, подталкивающего город к неповиновению. Цохар умрет в подземелье Ветонима, а Гарое будет повешен на дубе. Заманчивая перспектива. И не такая уж невероятная.
Сегодня его пригласили на городской совет. Он не знал, для чего его собрали, но идя по улицам, на которых лежали мертвецы с гнойными нарывами и почерневшими пальцами, — урожай нынешней ночи — он не мог испытывать по этому поводу беспокойства, также как не мог волноваться о собственной участи или судьбе принцессы. Он даже смерть полуполковника Щехема пережил без особых эмоций. Вчера они вместе пили разбавленное вино, а сегодня его нет, и труп его Биргеру не достался. Когда смерти так много, то одним больше, одним меньше...
Он отчетливо расслышал за спиной пыхтение Кишия. Вот смерть оруженосца его бы огорчила. Хотя и ненадолго. Надолго у него нет сил огорчаться.
Иногда мелькала шальная идея: написать принцессе, что он готов на ней жениться, что если тогда Полад пришлет сюда войска, чтобы вырвать город из осады? Но он одергивал себя: нехорошо так шутить с чувствами девушки. Да и Полад, скорее всего, пришлет Чашвара, который выведет полковника Кеворка тайными тропами, оставив город на съедение Ройне.
И что же в таком случае он должен сообщить принцессе? Что? И зачем она свалилась на его голову со своими проблемами сейчас?..
Городской совет уменьшился численно и сильно похудел. С некоторым сарказмом Гарое отметил, что, пожалуй, сейчас эти важные люди города стали весить вдвое меньше против того, что было до осады. Несколько семей выкосила чума, еще некоторые больны. Остальные еще трепыхаются, как и он. Интересно, каков он сам со стороны?
— Благодарим, что почтили нас своим присутствием.
Этот старейшина "поправил" городом около полугода. Старейшину Елеу сместили, узнав о каких-то махинациях. Вроде бы, он имел сношения с кашшафскими магами. Интересно, что было бы с Биргером, если бы он остался на посту?
Гарое устало кивнул и опустился на стул. Не хотелось тратить силы на беседы.
— Мы приняли решение выпустить из города беременных женщин и женщин с детьми. Хотим узнать ваше мнение.
"Я считаю, что вы идиоты", — Гарое долго подбирал вежливые слова. Так что старейшина смутился и принялся сбивчиво объяснять.
— Их все равно ожидает смерть здесь. В городе почти нет еды и воды, да еще свирепствует чума. Надо выпустить их. Если Ройне их не накормит, то отпустит. Они смогут найти пристанище где-нибудь в другом месте. А у защитников города будет больше еды. Мы продержимся еще месяц до подхода энгарнской армии.
"Они еще верят, что кто-то придет на помощь", — Гарое почти испытывал жалость к ним. Почти. Вместо долгих слов он задал один вопрос:
— Отпустит?
Старейшина догадался, что он имеет в виду.
— А что же он с ними сделает? — горячо доказывал он. — Не убьет же! Генерал Ройне не воюет с женщинами и детьми. Конечно, они могут подвергнуться насилию... — "Еще бы! Толпа женщин и сытые солдаты, которым уже скучно воевать". — Но они будут живы. Это лучше, чем умереть голодной смертью, пережив смерть детей...
