— Если бы что?
Скайуокер в один миг очутился рядом с Ларсом. Схватил за горло, приподнял над полом. Хотелось сломать кадык, раздавить артерии, а после размозжить грязную голову о стену.
— Ты знал о нападениях, урод? И ты оставил ее здесь одну?
— Отпусти, — захрипел Оуэн.
— Ты знал это? Знал?
— Анакин!
Беру бросилась к ним. Беспомощно остановилась, как будто лбом ударилась о невидимую стену. Потом преодолела страх, рванула Скайуокера за куртку. Он оттолкнул ее локтем — Беру упала на пол, заплакала.
— Оуэн не виноват! Это тускены виноваты, Анакин! Это они ее убили! Пожалуйста, отпусти его!
... сломать...
... раздавить...
... размозжить о стену...
Ларс рухнул на пол. Он тер шею и пытался отдышаться.
— Убью, гнида.
— Он не виноват! Это тускены виноваты!
На шум в комнату вернулся рыцарь. Бросив взгляд на фермера, который до сих пор не смог подняться с пола, он сразу все понял.
— Тебе мало мертвых?
— Да, — ответил Скайуокер. — Мало.
Кеноби вздохнул.
— Пойдем. Я очень тебя прошу, просто выйдем отсюда.
— Я никуда не уйду.
— Беру все приготовит для похорон. Правда, Беру?
Она кивнула и снова всхлипнула.
— Похорон не будет, — жестко сказал Скайуокер.
— Как это?
— Моя мать не будет гнить в этой проклятой земле.
— Но ее надо похоронить. Тем более, здесь жарко, и тело скоро начнет...
— Нет. Мы сложим погребальный костер.
— У нас почти нет дерева, — проворчал Оуэн, который с трудом поднимался на ноги.
Анакин перевел на него взгляд, и Ларс понял, что спора не будет.
— Я хочу побыть с ней один.
Его наконец оставили в покое, и он вернулся к изголовью кровати.
Хотел еще немного посидеть рядом. До костра. Запомнить черты лица. Мысль о том, что теперь он сможет видеть маму только на холоизображениях, казалась чудовищной.
Правда часто бывает чудовищной, подумал он. Правда слишком отличается от того, что мы успеваем себе намечтать.
Я тоже мечтал.
... вывести дредноут в атмосферу около Мос-Эспа. Добраться до фермы Ларсов. Сказать:
— Видишь, это мой корабль. "Виктория". Лучший корабль флота.
Не будет этого никогда.
И поездки на Корускант, которую я себе навоображал, тоже не будет. Ни поиска квартирки, ни хлопот по переселению, ни беспечного полета на спидере над небоскребами...
... Ничего не будет.
Будет только новый день. Просыпаться, сперва не понимать, что такое давит на сердце, и почему кажется, что случилось что-то плохое и страшное. А потом осознавать, что у тебя больше нет мамы, и что частичка тебя — умерла вместе с ней, и еще частичка умерла сегодня, когда ты про это вспомнил.
И так всю жизнь. Умирать и продолжать жить.
... Я так редко видел тебя, мама.
И редко вспоминал, подумал Анакин. Да, если быть честным — редко.
Вспоминать как будто и не надо. Просто знаешь, чувствуешь, что где-то на краю Галактики есть человек, которому ты нужен и интересен вне званий и жалованья.
Всем остальным, даже тем, кто как будто хорошо и благосклонно к тебе относится, считают другом-боевым товарищем-протеже-полезным знакомым, всем им нужен капитан второго ранга А. Скайуокер. Блестящий молодой человек, у которого впереди столь же блестящее будущее и великолепная карьера, в такие юные годы — уже живая легенда пятого республиканского флота, на которого с завистью смотрят все — от курсантов до командиров дредноутов, у которого все получается и который не знает неудач, и на пяти боевых наградах дело явно не остановится, потому что идет война и такие, именно такие талантливые молодые люди прокладывают себе путь на вершину, именно из таких вырастают великие военачальники, именно такие...
... А вот Анакин — человек, а не командир лучшего корабля флота — нужен только маме.
Был нужен.
Не встретил бы того фермера в кантине — так бы и жил еще год, смотрел бы иногда холограммы...
... Неправда, я все равно сюда собирался.
Собирался.
Уже несколько лет собирался увезти ее с Татуина.
... Я редко сюда прилетал.
... Денег не было.
У курсанта Скайуокера было много дел, у лейтенанта Скайуокера тоже было много дел, у старшего лейтенанта Скайуокера было еще больше дел, а у капитана третьего ранга Скайуокера было очень-очень много дел.
... Звания зарабатывал.
Придумал оправдание: идет война.
На Татуине она никогда не прекращалась. Разве не знал? Здесь каждый день — не живут, а выживают.
Мама помогала выживать Ларсам. Ей никто не помогал. Никто не пришел на помощь три дня назад, когда Ларсы все бросили и умотали в Мос-Айсли, а мама одна встретила тускенских разбойников.
... если бы я знал...
... три дня назад мы были на орбите Татуина...
... я мог быть здесь, с тобою, мама...
... я бы не позволил никому из тускенов уйти живым...
... никому...
... не позволил бы...
... не позволю...
Внутри словно щелкнула пружина. Она-то и заставила Анакина подняться.
Он прошел на кухню, нашел более-менее чистый стакан. Пооткрывал все дверцы кухонных шкафов. Налил себе воды — ничего крепче у Ларсов не водилось.
— Беру! — позвал он. — Беру!
Вместо нее прибежал С3PO.
— Мы нашли доски, мастер Эни. Они были в мастерской, и ваш друг сказал, что они подойдут.
... Глупая бессмысленная железяка...
...Которую я делал — для мамы...
— С3PO, приведи сюда Беру.
— Конечно, хозяин Эни.
Закрыть глаза, вытерпеть, выждать, открыть глаза, вылить в себя стакан воды, снова поискать чего-нибудь покрепче и снова ничего не найти.
В коридоре скрипнуло дверью.
— Анакин?
— Беру, на какие фермы нападали тускены?
Звучало приказом. Он привык отдавать приказы.
— На Брубангеров, — голос Беру дрогнул, — Кдуббов, Сеуртов...
— Это все в какой стороне отсюда?
— Брубангеры вон там, на западе, а Кдуббы к северу от нас...
— Понятно. Значит, фермеры ходили в их лагерь?
— Ходили. Я-то Оуэна не пустила. И правильно сделала. Обратно два человека всего пришли, да и те раненые и калеки теперь.
— А где этот лагерь?
— Говорят, у скал где-то, вон в ту сторону лететь.
— К северу, что ли?
— Ну да, к северу, — она вдруг покосилась на него. — А зачем это ты спрашиваешь?
Анакин не ответил.
— Далеко?
— Не знаю.
Он пошел прочь из кухни.
— Анакин, подожди.
— Что?
— А зачем тебе это?
— Надо, — ответил Скайуокер. — Одного костра этой ночью будет мало.
Беру удивленно посмотрела на него. Ничего не понимая и ничего не говоря, вернулась к мужу.
Мотор старенького спидера хрипел и скрипуче молил о помощи — из него еще никогда не выжимали таких скоростей. Скайуокер почти не обращал на это внимания — он проверил машину Ларса и убедился, что этот спидер лучше того, который он угнал в Мос-Айсли.
Он знал, что сумеет добраться в лагерь. И вернуться обратно — тоже сумеет.
Хотя о последнем он не задумывался.
Ночь обволакивала, слепила глаза. Пыталась остановить и била в лицо ледяным ветром. Пальцы примерзали к штурвалу спидера так, что он их почти не чувствовал.
И об этом он тоже не задумывался.
Пустыня молча наблюдала за мчащимся на безумной скорости спидером.
Анакин вел спидер вдоль гряды скал, просто потому что так было легче всего ориентироваться.
Он здесь уже бывал. Правда, не ночью. И давно.
Когда он случайно набрел на лагерь тускенов, ему было девять лет. Хорошо, хватило ума вести себя осторожно и не лезть к ним. Понаблюдать, запомнить дорогу и никогда больше туда не возвращаться.
Если то, что сказала Беру — правда, значит, тускены вернулись на старую стоянку. И с нее начинали походы против окрестных жителей. Которые им почему-то мешали. Впрочем, тускены тоже мешали людям. Вообще не-тускенам. Кто был первым в этом многовековом конфликте, неясно. Фермеры говорят, что тускены всегда недолюбливали татуинских колонизаторов. Еще говорят, что первые колонизаторы, а это был далеко не цвет столичной интеллигенции, отнимали у тускенов землю и скот.
Ему было все равно, кто и перед кем был виноват десять или двадцать веков назад.
Сегодня это противостояние стало его личной войной.
Анакин вспоминал все, что видел тогда в том лагере. Все, что когда-либо слышал от тускенов...
... и что рассказывала мама...
Скалы смыкались вилкой, и Скайуокер узнал место, которое искал.
Он замедлил ход спидера, а потом и вовсе заглушил мотор. Оставил машину под ближайшей скалой. Поднял воротник — зябкий ночной ветерок пусть и не казался ледяной бурей, но также норовил забраться под куртку. Размял закоченевшие пальцы.
Он пошел пешком, иногда освещая себе путь зеленоватым экраном комлинка. Очень скоро заметил следы бант.
... Тускены берегут своих животных. Это молоко, мясо и навоз, который сушится и используется как топливо и строительный материал....
Потом Скайуокер услышал рев. И вслед за ним — эхо. Значит, лагерь совсем рядом — в ущелье.
Анакин прошел вдоль скал, высматривая наиболее пологие места и удобные уступы. Затем полез вверх, преодолевая присыпанную песком каменную стену. Чем дальше лез, тем светлее становилось. Последним рывком вытянул себя на гребень — по глазам резанул свет костров.
Стоянка была как на ладони.
Осторожно передвигаясь по гребню, Скайуокер изучал лагерь.
Девять, нет, десять хижин. Вооруженный отряд караульных — примерно тридцать тускенов — охранял единственный проход между скалами. Удобно для защиты изнутри и тактически неверно для нападения со стороны, если нет лазерных орудий или хотя бы гранат. Скорее всего, именно там и захлебнулась неумелая атака фермеров.
Еще несколько караульных бродили по лагерю или коротали время у костров. На краю лагеря топтались две банты.
Несложно, решил Анакин.
Начать с тех, кто в хижинах, а затем устроить панику.
Скайуокер стал спускаться вниз по скале. Рваный свет костров помогал не оступиться на камнях и одновременно грозил выдать. Как и любой шум. Он постоянно поглядывал в сторону лагеря. Спрятался за ближайшим выступом, когда увидел караульных. Понаблюдал. Выждал. Сполз вниз.
Камнепад мелких обломков из-под сапог — один из тускенов обернулся на звук.
Пара слабых хрипов потонули в треске ночных костров — Анакин придушил караульного Силой. Второго, подбежавшего посмотреть, что случилось с товарищем, тоже. Никто ничего не заметил. Лагерь этой воинственной расы, веками практиковавшей разбойные походы и нападения из засады, оказался беззащитен перед человеком, который пришел вовсе не для того, чтобы поиграть в благородство и бросить вызов на поединок.
Это было легко.
Бесшумно скользнуть внутрь жилища, включить сейбер...
... Металлический цилиндр, внутри которого находится источник питания и кристалл адеганита. Кристалл адеганита фокусирует энергию источника питания и выпускает её через вогнутый диск на торце рукояти в виде плотного и равномерного луча...
Трое укрывшихся шкурами спящих. Три взмаха синего пламени.
Это тоже было легко.
... Моим сейбером тоже можно рубить и резать.
В углу хижины горел сложенный из камней очаг. Удар Силой — и камни покатились в разные стороны. Горящие куски навоза — к стене. Про это он тоже узнал еще в детстве — навоз медленно загорается, и нескоро дает пламя. Однако потушить его также трудно, как и поджечь.
Минут через десять вся хижина должна была стать большим погребальным костром.
Анакин уже хотел выйти, но что-то задержало его.
... Это правильно? Справедливо?
Это война, сказал он себе.
Потом подошел к лежанке, сбросил с нее выделанную шкуру банты. Под шкурой лежал разрубленный пополам маленький тускен.
... Этот ребенок — еще никого не убивал.
Стена хижины начинала обугливаться.
... Уйти? Забыть? Одной вырезанной семьи и двух караульных — достаточно?
Он побрел к выходу, и сапогом зацепил кучу мусора на полу. Из кучи выкатился серый кубик.
Анакин поднял его, стряхнул грязь и пыль. Этот серый пластиковый кубик он хорошо помнил, и трещину по краю тоже. Повертел в руках, нашел кнопочку. Включил. Экран приветливо вспыхнул зелеными цифрами.
Мамины часы. Старые, дешевые, убогенькие мамины часы. Мама почему-то не хотела с ними расставаться. Один раз Анакин привез ей совершенно новый хронометр. Приехал через год и увидел его на полочке в комнате Беру. Удивился — уж не присвоила ли хозяйка фермы приглянувшуюся вещь?
Беру он очень нравился, и я решила сделать ей подарок, сказала мама. Это ведь ничего? Конечно, я привезу тебе еще лучший хронометр, пообещал тогда Анакин.
И — забыл.
Скайуокер так и не узнал, почему мама берегла этот подтреснутый серый кубик. Он положил часы во внутренний карман куртки.
Беречь.
Память о человеке.
... Мне не надо справедливости.
... Я просто хочу отомстить.
Он вышел наружу.
Во второй хижине проделал все то же самое. Разве что на шесть тел потребовалось шесть ударов сейбера. Нехитрая арифметика.
В третьей хижине жила большая семья или даже две... жили. Два очага. От высохших стен быстро потянуло дымом.
В четвертой...
В пятой кто-то проснулся и высунул из-под шкуры голову. Тело упало обратно на лежанку, обмотанная грязными тряпками голова покатилась к очагу.
В шестой...
... Тебе мало мертвых?
... Да. Мало.
Около седьмой опять встретил двух караульных, вооруженных чем-то похожим на короткие копья. В куски — и живое, и неживое.
В седьмой...
В восьмой... хижину разделял полог. За пологом кто-то прятался. Скайуокер немного подождал, прислушался. Затем ударом сейбера снес полог. Перед ним застыла тускенская женщина. На руках — живой сверток. За ней — еще два малыша.
Тускенка не кричала, не молила о пощаде. Только молча смотрела на него и на синее пламя в его правой руке.
... Я не рыцарь.
Зачеркнул сейбером. Всех четверых.
В девятой... не спали. Двух убил сразу, третьего оставил без руки, и тот завыл в голос, а потом скорчился от боли на полу. Четвертый даже пытался сопротивляться резне — схватился за древнюю винтовку. Анакин срубил винтовке ствол, потом голову разбойнику. Настиг и добил покалеченного тускена, который внезапно нашел силы вскочить и рвануться к выходу.
Из хижин уже вырывался огонь.
Караульные заметили пожар, закричали, разбежались в стороны. Они пока не понимали, что случилось. Тыкались в горящие жилища и находили горящие трупы.
Анакин зашел в последнюю хижину, что стояла в центре лагеря. Он уже не сбрасывал шкур с мертвых тел — интерес к тем, кого он убивал, начисто пропал. Решил пока не поджигать. Тускены проверяли все жилища, значит, рано или поздно сунутся и сюда.
Ждать пришлось недолго. Всего через несколько минут сбежался небольшой отряд. Очень глупо сбежался. Слишком уж они привыкли рассчитывать на человечий страх и даже не думать о простейшей засаде.
Впрыгнули, поозирались... Никто из пятерых не успел выстрелить.
Скайуокер прорезал дыру в противоположной стене. Выходить не стал. Решил подождать. Через минуту в дыру заглянули сразу двое. Третий запрыгнул с разбегу, держа винтовку наготове. Анакин левой рукой перехватил ствол — выстрел пришелся в потолок. Правой рукой ударил сейбером. Кому по шее, кому по туловищу.
