— Знаете, мальчики, а мне всё сильнее кажется, что Зиля Хабибовна послала нас с Полькой вызволить тебя, Кирилл!
Аполлон радостно обернулся на голос. Теперь с ними парила в сером вихрящемся пространстве ещё и Ленка.
Радость парня резко унялась: если Ленка здесь, значит, она либо спит, либо при смерти?!
Девушка прочитала выражение тревоги на лице Ромашкина.
— По ходу, я впала в своеобразный транс. Ты спишь, Кирилл при смерти, я читала судьбы на оборванной ткани этого мира, а потом провалилась ещё глубже.
— Чрезвычайно быстро схватываешь, — оценил «бог из машины». — А что ты говорила про Зилю?
Студентка подплыла ближе, расположилась сбоку от молодых людей.
— Я уверена, она готовилась отправить нас сюда, просто этот вот фигляр всё поломал.
— Угу, опять я ускорил процесс, — проворчал Аполлон.
— Не перебивай. Стала бы она ради хвастовства светить этот стрёмный черепок, который утянул от неё целого человека? Я думала, она во мне разжигает страсть научного работника, а она могла ведь и ещё больше удивить... Дескать, сейчас покажу такое!.. Ну, вы поняли.
— Возможно, она нашла способ вернуть, — угрюмо промолвил Кирилл.
— Но почему сама не вернула? — поставил вопрос ребром Ромашкин.
Ленка на секунду задумалась и выдала:
— Эврика! Одной не получилось бы. Я тебе, кажется, не говорила, а ведь идея привести тебя к ней — Зилина. Как-то она ловко так меня вывела на мысль порадеть за тебя.
— Да ладно! — недоверчиво протянул Аполлон.
— Не сойти мне с этого места! — поклялась Ленка и рассмеялась неуместности такой фразы.
Ржал и Ромашкин. Даже Кирилл слегка улыбнулся.
— Продолжай скорее, убийца, — попросил он. — Это ведь ты меня... об стену-то...
Веселье разом улетучилось.
— Я не нарочно, — дрожащим голосом сказала Ленка.
— Не трать время, — сквозь зубы ответил «бог из машины». — Я ведь в любой момент могу концы отдать.
— А если время остановить? — предложил Ромашкин.
— Будто это на нас действует, — усмехнулся Кирилл. — Нет, Зиля выбрала тебя явно не из-за твоего титанического ума...
— Он ещё и язвит, — прошептал студент. — Короче, либо Харибдовна потянула меня к себе из-за имени, либо её особенно радовала моя ненависть к Древней Греции.
— Чисто умозрительно было бы весело, если бы не оказалось по-ницшеански, — пробормотала Ленка.
Оба парня посмотрели на неё осуждающе. Она виновато пожала плечами.
— Ну, Ницше писал о смерти бога. Вспомни мой доклад на философии, Полька! — Девушка задумалась, копаясь в памяти. — Как там было?.. «Куда подевался бог? — вскричал безумец. — Сейчас я вам скажу! Мы его убили — вы и я! Все мы его убийцы! Но как мы его убили?..»
Ленка осеклась, потому что Кирилл исчез и больше не появлялся.
Через полминуты молчаливого ожидания Аполлон неуверенно спросил:
— Неужели всё?
Зевс и мойры сидели на лопнувшей станине станка судьбы. Их угрюмые лица освещала одна-единственная волшебная лампада. Лахесис уже более-менее пришла в себя, хотя ныли кости и шумело в голове.
В кои-то веки голова Громовержца не болела рядом с главным инструментом судьбы, и это тайно радовало. Неуместное чувство, ведь он уже узнал от мойр, что стряслось с полотном жизни, и видел две издевательски светящиеся красные нити, выходящие из-под земли.
— Как я понимаю, эти-то не пропадут, — выдохнул Тучегонитель.
— Истинно! — пискнула Клото. — Но что будет, когда они снова исчезнут? Мы с сёстрами никак не придём единому мнению.
— Полагаю, мир обрушится в Хаос! — заявила Атропос.
— Нет, мир никуда не денется, — возразила Лахесис. — Он поплывёт дальше. Но, увы, без нашей помощи.
— Как это?! — не выдержал Зевс. — Что значит #171без нашей помощи»?!
Клото махнула сёстрам, дескать, помолчите, и пояснила:
— Заглядывая в грядущее, мы все втроём видим окончание века Олимпа. Не прерывай, дослушай! Эра твоего господства завершена, это уже необратимая данность, увы. Мы с сёстрами не знаем устройства нашего мира, но мы знаем о тесной связи смертных, этого полотна и нектара. Вспомни, как появился станок. Мы пожаловались: не успеваем ткать мировую ткань из-за того, что смертные размножаются и причудливо живут. Тогда гениальный Гефест нам и помог. К тому времени вы стали уже получать первые порции нектара, и быстро на него подсели. Вы сообразили, что смертные должны вам поклоняться сильнее, так нектара будет больше, и он будет более действенным...
— Почему он скис? — всё же вставил своё слово Тучегонитель. — Люди внезапно перестали нас уважать?
— Не совсем. — Клото покачала головой. — Они давно теряют к вам уважение. Вы чересчур вызывающе себя ведёте. Вам, скорей, завидуют. Мы говорили об этом не единожды, нет смысла повторять. Да и причина в другом... Мы с Лахесис считаем, что нектар утратил свои свойства из-за трагедии с полотном. Подозреваем некую связь между нитями и передачей благости. Атропос считает иначе.
— Что ты думаешь? — обратился к ней Зевс.
— Я много веков подозреваю, есть некая третья сила, — ответила Атропос. — Нечто или некто, кого никто из нас не ощущал прежде и не чувствует ныне. А ещё мне кажется, сегодня эта определяющая сила нас покинула. Она связывала всё в один узел, и сейчас этот узел попросту развязывается.
— Что это нам сулит? — попытался перейти к конкретике Зевс, ведь бредни мойр ему представлялись пустопорожней болтовнёй вроде досужей поэзии.
Ответила Атропос:
— Я думаю, мы все погибнем. Сёстрам кажется, будем жить дальше, но утратим власть над миром. Да и как тебе будет угнаться за жизнью смертных, если без нектара боги Олимпа снова вернутся к своему неспешному существованию?
Тучегонитель хлопнул себя по коленям и встал.
— Я теряю с вами драгоценное время. Где пришельцы?
Он указал на две красные нити.
— Юноша по имени Аполлон и девушка, известная как Елена Дельфийская, находятся в доме Омероса, — безучастно пропищала Клото.
Зевс приподнялся над полом и полетел к выходу, стремительно набирая скорость.
— Но ты потеряешь время даром, — донеслось ему вслед, только он не расслышал.
LII
На самом деле слова «прийти в себя» означают
«прийти к другим», потому что именно эти другие
с рождения объясняют тебе, какие усилия
ты должен проделать над собой,
чтобы принять угодную им форму.
В. О. Пелевин
Юная искательница приключений Зиля не верила своим глазам — мгновение назад Кирюха сидел перед ней, с торжественной притом рожей, капал кровью в древнюю чашу и повторял тарабарщину из заветной брошюры, и вот исчез!
Девушку прошибла судорога и стало холодно, хотя уютную пещерку обогревал костёр.
«Получилось!» — в этой мысли сплелись ликование и безудержный страх. Куда подевался Кирилл?!
От волнения Зиля начала грызть ноготь на большом пальце. Чёртова дура... А вдруг он не вернётся?..
Полночи комсомолка сидела у входа в пещерку и смотрела на полную луну, которая проложила на поверхности тёмного моря дорожку. Тёплый ветерок шевелил густые Зилины волосы, она сжимала и разжимала кулаки, то и дело отправляя пальцы в рот и одёргивая себя. Проклятая самоедская привычка грызть ногти...
Порой Зиля проваливалась в дрёму, но лишь на пару секунд. Она тут же выныривала и опять принималась ждать друга, лихорадочно соображая, что она скажет утром в лагере, если он не вернётся.
Незадолго до рассвета в пещерке глухо ухнуло. Зиля поспешила внутрь.
Кирилл был очень плох. Словно под самосвал попал. Лежал на спине, весь в крови и недвижим, только грудь судорожно поднималась и опускалась, да со свистом выходил воздух через приоткрытый скошенный рот.
Проклятая чаша валялась поодаль.
— Зи... ля... — почти беззвучно позвал Кирилл.
Она припала к его лицу, стараясь расслышать, что он говорит.
— Забирай чашу, — с трудом вымолвил парень. — Меня оставь тут, я... не умру... Я чувствую, как восстанавливаюсь, прикинь...
— Что ты! — Зиля разрыдалась было, но Кирилл продолжил говорить, и девушка затихла, вслушиваясь.
— ...через тридцать лет. Он мой родственник. Ромашкин... И подруга у него. Ленка. Они меня и вытащат. Ты им чашу дай и расскажи... А ты живи и больше не экспериментируй. Главное, им отдай... Иди!
Зиля схватила Кирилла за руку, залепетала: «Я за помощью, ты только дождись!» А парень сжал её ладонь неожиданно сильно, выдохнул: «Иди!» и отключился.
Комсомолка, чудом не переломав ноги, добежала до лагеря, вернулась с подмогой, но пещера была пуста. Зиля ничего не смогла толком объяснить, история получилась тёмная, все решили, что Кирилл сгинул в скалах.
А через год девушка получила классическую советскую посылку в фанерном ящике. В нём обнаружилась тщательно обложенная ветошью злополучная чаша и записка: «Помни об Аполлоне Ромашкине и Ленке. Меня — не ищи».
— То есть как это нигде нет?! — Ромашкин смотрел на Ленку взглядом обманутого вкладчика.
— Я её чувствовала бы, — настойчиво сказала пифия Афиногенова. — Если я тебе говорю, что чаши нигде нет, значит её нет. Нигде.
— Вот это стопудовый попадакис! — Аполлон плюнул, и его слюна понеслась по странной траектории в серую бездну, на дне которой ещё угадывалась земля.
— Ну и дураки же мы! — воскликнул парень. — Мы же спим! Я сплю. А ты то ли мне снишься, то ли ещё чего... Во сне, естественно, и чаши может не оказаться, и... Ну, не знаю, вот. Надеюсь, дядя не двинул кони. Мало ли что привидится.
— Зря ты за эту версию держишься, — сказала Ленка. — Я точно знаю: Кирилл исчез из этой реальности. А вместе с ним — чаша. Мы с тобой грезим, а в нашу сторону несётся на всех парах Зевс. Я не могу очнуться. Ты тоже. Как думаешь, что он с нами сделает? Нашинкует на мелкие кусочки? Сожжёт? За ним не станется... В каком бы мы Стиксе не купались, а против расчленёнки не попрёшь, а?
— Ничего он с нами не сделает, — с непонятной уверенностью ответил Аполлон.
Он чувствовал небывалый прилив гнева. Самый сильный. Гигантский. Предельный.
Это означало, что где-то в реальности древней Эллады над его телом уже склонился наэлектризованный от ненависти Громовержец, раздумывая, как покарать врага. Возможно, олимпийцы и проиграли, но проклятый чужанин должен был заплатить за всё. И его девчонка тоже.
Висящий в сером мареве Аполлон раскинул руки и изо всех сил пожелал занять место своего дяди, но при этом не стать безвольным контейнером с данными, а покрепче схватить реальность за рулевое колесо, или что там у неё.
Первое ощущение было не из приятных: ярчайшая вспышка испепеляющего света, словно при ядерном взрыве сожгла каждую клеточку тела Ромашкина, и каждая клеточка кричала от адской боли, по сравнению с которой давешняя прогулка по лаве показалась лёгким неудобством.
Потом промелькнула мысль: какова бы ни была мощь этого нового страдания, дело-то происходит не совсем с ним, он-то валяется где-то у Омероса.
Но и эту мысль испепелила новая волна мучительной боли, после которой наступила тьма.
Тьма стёрла всё. Она превратила предметы в пространство, время в вещество, жизнь в простую абстракцию, и не надо было делать ничего, повсеместно разлилась приятная безмятежность, она пронизывала абсолютно всё, и долгое время царил безраздельный покой, и он длился, длился бесконечно... Правда, всё-таки нечто забеспокоило... Нечто навязчивое, будто насекомое, жалящее в бок... Какой-то обжигающий паразит...
Злой и смешной. Никчемный жгучий комарик...
Такие мысли могли прийти, впрочем, вряд ли они пришли. Или всё-таки они. Это было не важно, потому что при невольной концентрации внимания на неизвестном раздражителе тьма отступила, обнаружились тучи. За ними и скрывалось докучное насекомое. Вернее, человечек с молниями. Точнее, божок. Как же его?..
Древнегреческий Зевс.
Ненавистная Эллада, ты ответишь за всё!
Зевс крутился волчком и разил пространство перунами, отчего пространство становилось строже и строже.
Когда последняя молния вспыхнула жалкой искрой на пальцах божка и с тихим пшиком приказала долго жить, измотанный Зевс, стоящий на одном колене, в бессильном недоумении поглядел на свои дрожащие руки.
Бог поднял голову и узрел саму бездну, сам первородный Хаос. Абсолютная мощь сковала ледяными оковами всё Зевесово существо, каждый атом его тела.
— Кто ты? — вызывающе крикнул бог.
— Я?!.. — Бездна озадачилась, чуть ослабив давление на Зевса. — Я... Хм... А! Я — Ромашкин!
Хаос возликовал, вспоминая и узнавая себя, и радость бездны многократно усилила давление на Зевса, атомы его атлетического тела не выдержали и — разлетелись. Ни следа не осталось.
— А-а-а-а-а!!! — успел заорать Зевс, и это было последнее, совершенно, абсолютно, железобетонно последнее, что сделал считавшийся бессмертным прославленный древнегреческий бог.
Хаос сгустился, огляделся, узрел под собой огромное пространство, которое могло бы оказаться Геей, если бы Хаос разбирался в эллинских бреднях, но у Хаоса было имя Аполлон, а значит, внизу была никакая не Гея, а Елена.
Стоило только об этом подумать, и пространство приняло нужный облик — облик самой прекрасной девушки во вселенной.
Аполлон Ромашкин протянул Ленке руку и сказал:
— Пойдём домой!
Сцилла Харибдовна, безусловно, хотела о многом спросить, но потрёпанные студенты молча проследовали в прихожую и принялись обуваться.
Выглядели они странно. Например, джинсы Аполлона сгорели почти до колен. Но Сцилла понимала, что не имеет права... Не сегодня, как минимум.
Когда Ромашкин, открыв дверь, пропустил вперёд Леночку Афиногенову, преподавательница всё же окликнула его:
— Молодой человек! У меня для вас письмо.
Аполлон посмотрел на конверт, который протягивала ему Сцилла.
Белый конверт без марок. В строке «Кому» значилось: «Аполлону Р.», а в строке «От кого» — «Deus ex machina».
Немного поколебавшись, Ромашкин всё-таки взял конверт и, не прощаясь, вышел вслед за Ленкой, ведь оставлять её без присмотра — форменное преступление!
Эпилогос
Дорогой племянничек!
Если ты читаешь это письмо, то у тебя уже всё получилось. За эти годы я много передумал, как бы тебе помочь, но я действительно не представляю рецепта вашего с Леной возвращения. И, буду честен, чертовски любопытно узнать, что вы предпримете.
Твоя подруга была права: Зиля неслучайно вами заинтересовалась. Строго говоря, Елена подсказала мне, как поступить.
