— Своей щетиной ты поцарапаешь мне всю кожу. — Жалобно заныла она.
— Крошка, — едва ворочая языком, отозвался брюнет, — я куплю тебе бриллиантовое колье и, поверь, какие-то там царапинки уже никто не увидит.
Тотчас перестав упираться, блондинка широко улыбнулась, позволяя страстному парню как следуют насладиться своей пышной грудью.
Почувствовав, как к горлу начала подступать тошнота, Шеннон отвернула лицо. Ей стало противно и одновременно стыдно от того, что этот человек является ее родственником. Неужели Алессандро мог вот так безалаберно наплевать на остальных присутствующих, открыто лапая какую-то девку у всех на глазах?! Хотя, после того, что он с ней чуть не сделал в кабинете отца, от этого "избалованного сыночка" она могла ожидать, что угодно.
Мотор "Танцовщицы" издал свой грохочущий гул, оповещая о том, что соседняя яхта готова продолжить свой путь. Вскоре вновь заиграла громкая музыка, однако из-за стремительной скорости удаляющегося судна, она уже не резала слух, как раньше.
Дождавшись, когда "Танцовщица" полностью скрылась из вида, Шеннон раздраженно отбросила от себя полотенце и встала с матраса. Перспектива бронзового загара больше не радовала ее, наоборот, казалась, весьма неудачной идеей. Однако проведенный день под солнцем ощутимо сказался на ее покрасневшей коже, что только разозлило Шеннон ещё сильнее. Больше всего на свете она не хотела походить как раз на таких вот избалованных папенькиных сынков, каким был ее единокровный брат.
И что же она делает? Она, как последняя дурочка, старается под стать одному из самых богатых толстосумов, в чьем мире ей никогда не будет места. Зачем ей это? Почему она так хочет измениться? Почему может за одно мгновение забыть былые обиды надменных людей, купаясь в ласке одного из них?
Ответ был прост и банален. Она любила Мануэля. Любила так, как ещё никого не любила прежде. Он стал дня нее дороже всего на свете: дороже смутных воспоминаний о матери, дороже своих закоренелых принципов и жгучих обид, он был ее истинным счастьем, которого она никогда не знала.
Не говоря ни слова, Шеннон вернулась на верхний ярус и, сжав поручни в своих ладонях, отстранено посмотрела на безмятежную гладь бескрайнего моря. Мануэль продолжал сидеть в своем кресле, лишь изредка поглядывая на ее струящиеся по ветру волосы.
— Почему ты другой? — Наконец, тихо произнесла она. — Не такой, как они?
Темноволосый мужчина лениво поднялся с места, и, облокотившись локтями о поручни, встал по правую сторону от нее.
— А какие они? — Заинтересованно спросил он.
— Стадо бесчувственных олухов, безалаберно прозябающие деньги своих богатых папочек. — Послышался грубый ответ, в котором чувствовалась настоящая горечь большой обиды.
В связи с открывшейся правдой Мануэль вполне понимал ее чувства, но все же и противостоять себе подобным тоже не мог.
— Они просто молодые. — Со вздохом сказал он. — Если бы ты выросла здесь, то восприняла б их общество несколько иначе.
— Я не такая, как они. — Резко бросила Шеннон. — Развлекаться со сворой богатеньких сынков не мое пристрастие.
— Да, ну? — Насмешливо проронил мужчина. — А с кем бы ты хотела развлекаться? С грязными, воняющими бомжами, живущими под мостами? И много у тебя таких замечательных друзей?
Взгляд Шеннон заметно погрустнел. В его тоне отчетливо слышалось осуждение, которое как натянутый бич хлестало по и без того расшатанным нервам.
— По-крайней мере, они лучше, чем эти лицемеры. — Выпалила она. — Бедность предает людям простоту общения, заставляет сострадать ближним, делает тебя более человечным. А богатые... им этого не понять.
Отметив, что Шеннон не внесла его в число законченных лицемеров, Мануэль просмотрел на нее долгим взглядом, в котором читался открытый интерес к ее внутреннему миру. К тому, что было для нее родным и привычным.
— Ты такая же, как они. — Наконец, после длительной паузы тихо изрек он.
Шеннон не поверила своим ушам. Резко повернувшись к нему, она пыталась прочесть по его лицу, почему он так про нее подумал?
Однако ответ прогремел незамедлительно:
— Ты бы не стала обворовывать фешенебельные особняки богатых владельцев с целью заполучить их бриллианты, не желая стать такой же, как и они; влиться в ненавистное тебе общество; стать одной из таких же порочных лицемеров.
Его слова резали слух, но все же... это была настоящая правда. Она знала это. Знала с самого начала, но так и не найдя в себе силы открыто признаться в этом даже перед самой собой, с болью зажмурила глаза и, отрицательно качая головой, пыталась с яростью оттолкнуть от себя столь невыносимую истину.
— Это не так. — Чуть ли не со слезами выдавила она. — Я не такая... Я не хотела...
С холодным спокойствием выслушав ее душераздирающий тон, Мануэль снисходительно предположил:
— Хорошо, возможно, это и не ты. Возможно, это была другая Шеннон. Та Шеннон, которая тянется к богатству и элитному стилю жизни, не желая и дальше прозябать в грязных трущобах Чикаго.
Вновь яростно замотав головой, девушка сжала ладони в кулаки.
— Нет. Нет. Нет. Нет! Та Шеннон...
Слова застряли в перчащем горле. Как бы ей хотелось высказать ему все. Вылить всю свою обиду, накопленную за долгие годы угнетающего одиночества. Но она не могла. Это ее тайна. Ее и больше ничья.
— Та Шеннон, — спустя минуту, более спокойней отозвалась она, — всего лишь полная неудачница, которая готова ныть и жалеть себя по каждому удобному поводу. В том мире, где я живу — для нее нет места. Даже самые крохотные слабости разрушают оболочку неприступного отверженца, постепенно превращая его в жалкое отребье, над которым издеваются более сильные обитатели трущоб. Я не могла стать такой... Но и не хотела навеки пропадать с уличными бандитами, рискуя однажды не проснуться на рассвете. Я устала быть сильной. Устала всегда быть настороже. Устала от всего...
— Значит, все-таки та, другая Шеннон взяла над тобой верх? — Продолжал допытываться Мануэль.
Ему отчаянно хотелось, чтобы она заговорила с ним. Излила душу, но добиться подобного обычными утешительными словами от нее было бы невозможно. Поэтому, приняв более жесткий метод, он позабыл о былой мягкости.
Сокрушенно опустив голову, девушка сделала глубокий вздох.
— И к чему это привело? — Прискорбно усмехнулась она. — Теперь я вынуждена сменить общество жадных воров и нищих попрошаек на более грубую аудиторию бывших преступников. Да, обнадеживающие перспективы, ничего не скажешь.
— Это привело к тому, что ты оказалась со мной. — Положив ладони на ее плечи, не сдержавшись, ласково прошептал собеседник. — Ты лишь пыталась выбраться из того болота, в которое тебя так беспощадно окунула судьба. Ты пыталась взять свою частичку счастья.
Губы Шеннон расползлись в саркастической усмешке.
— Я пыталась не взять, а украсть.
— Ты всего лишь желала того, что заслуживаешь.
Мгновенно насторожившийся взгляд слегка расширившихся карих глаз подсказал ему, что он заходит слишком далеко, поэтому, желая успокоить ненужные волнения, мужчина поспешно добавил:
— Ведь ты заслуживаешь намного больше, чем беспризорная уличная жизнь.
Шеннон устало вздохнула и мягко улыбнулась, глядя в его заботливое лицо, выражение которого менялось чаще, чем направление ветра, гуляющего в ее в волосах.
— Я заслуживаю лишь то, что есть. — Нежно проведя ладонью вдоль его гладковыбритой щеки, девушка с печальным вздохом договорила. — Но сейчас, я даже этого не заслуживаю.
Заметив, как она уже собралась отстранить от него свою ладонь, мужчина вдруг резко перехватил ее в воздухе и крепко сжал в своих руках.
— Перестань себя корить. — Настойчиво прошептал он. — Перестань искать в себе ошибки.
Таких слов Шеннон просто не смогла вынести. Не помня себя от нахлынувшей на нее обиды, она, едва не плача, выкрикнула в ответ:
— Я и есть одна сплошная ошибка, Мануэль. Ошибка с самого своего рождения, а ещё точнее — с зачатия. Я была роковым несчастьем своей матери и ненужной проблемой отца, от которой он старался как можно скорее избавиться — вот, кто я такая!
Она все же вырвала свою ладонь из его руки и отстранилась. Ей было так больно стоять под его ласковым взглядом. Так больно отрекаться от искрящейся в них заботы, но это все иллюзии. Скоро этот сон растает, и она вновь останется одна в кишащем жестокостью мире.
— Давай вернемся на сушу. — Тихо проронила расстроившаяся девушка, отходя к узкой лестнице, ведущей на нижний ярус, чтобы ополоснуться в душе под пресной водой. — У меня что-то разболелась голова.
Не став ее останавливать, Мануэль лишь проследил за тем, как брюнетка скрылась из вида, после чего завел мотор и, развернув яхту, направился к длинному деревянному пирсу.
Пока Шеннон принимала душ, к ней постепенно вернулось ее прежнее хорошее настроение. Коря себя за то, что усугубляет их последние совместные дни своими переживаниями и бушующими в душе обидами, она вновь вернулась на верхнюю площадку, где нежно поцеловав темную макушку сосредоточенного управлением яхты мужчины, положила ладони на его широкие плечи и с легкой улыбкой принялась наблюдать за быстро приближающейся полосой галечного берега.
Добравшись до дома, Мануэль наспех принял освежающий душ, после чего сразу же отлучился в кабинет, предоставив Шеннон самостоятельно выбрать произвольную программу на сегодняшний вечер. Недолго думая, она решила устроить просмотр старого доброго кино в малой гостиной первого этажа и, выбрав в обширной фильмотеке "Унесенные ветром", вставила DVD-диск в небольшой плеер домашнего кинотеатра. Поговорив по телефону около получаса, Мануэль наконец-то присоединился к ней. Включив фильм на большом экране телевизора, занимающего значительную часть стены, они развалились на мягком бардовом диване. Изрядно устав после сегодняшнего дня, Шеннон с аппетитом уплетала стоящую на стеклянном столике большую чашу соленого попкорна. Мануэль же наоборот — ел нехотя, без аппетита. Заметив его некую отчужденность, брюнетка вовсе не удивилась, когда после часа их совместного просмотра он встал и, поспешно достав небольшой мобильник, принялся вновь кому-то звонить. Переместив ароматный попкорн со столика на свои колени, Шеннон поудобнее разместилась на мягком диване, откуда, краешком глаза следя за тихо разговаривающим в стороне мужчиной, молчаливо продолжала смотреть выбранный фильм.
Когда же на экране телевизора замелькали заключительные титры, Шеннон поставила чашу недоеденной кукурузы обратно на стол и, выключив аппаратуру, посмотрела на делающего новый звонок Мануэля.
— Лаура, это снова я, — послышался его голос из дальнего угла гостиной, — Лоренцо все ещё не вернулся?
По напряженно сведенным бровям брюнета не сложно было догадаться об очевидном отрицательном ответе собеседницы. Попросив, передать Фериччи перезвонить ему как можно скорее, мужчина разочарованно выключил телефон.
Смотря со стороны на разговаривающего Мануэля, Шеннон на мгновение представила себя женой вечно занятого бизнесмена и мысленно вздрогнула.
— Если ты точно так же смотришь и другие фильмы, то лучше в кино меня не приглашай. — Решив хоть немного разрядить напрягшуюся атмосферу, подшутила она.
Посмотрев сторону темного экрана выключенного телевизора, Мануэль изогнул губы в виновной улыбке.
— Прости. — С протяжным вздохом отозвался он. — Просто все никак не могу дозвониться до адвоката.
— Может, он понял, что это пропащее дело и решил умыть руки пока не поздно? — Передернув плечами, вполне спокойно предположила девушка.
Недовольно отметив несерьезность Шеннон ко всему происходящему, словно это ее и вовсе не касалось, Мануэль отрицательно покачал головой.
— Нет. Ты не знаешь Фериччи. Уж если он за что-то взялся, то обязательно доведет дело до конца.
— Ну, возможно, у твоего Фериччи сейчас есть дела несколько поважнее обычных телефонных разговоров? — С игривой улыбкой предположила она, приглашающе похлопав ладошкой по бардовому драпу рядом с собой. — Иди сюда и я уверена, мы тоже найдем какое-нибудь достойное занятие.
Ее голос был сладким, манящим, завлекающим. Подавшись его чарам, Мануэль лишь на секунду отрекся от реальности, позволив ее магическому взгляду заглянуть себе в душу, где метаясь между ненасытной страстью и суровой действительностью они молчаливо боролись друг с другом. Ее страсть оказалась сильнее. Со стоном приняв свое поражение, он все же поддался этому чарующему зову и, положив серебристый мобильник на стеклянную столешницу кофейного столика, присоединился к ней на диван.
Не скрывая своей победной улыбки, Шеннон просунула указательный палец меж черных пуговиц его темно-серой сорочки и медленно притянула податливого мужчину к себе.
— Кажется, настало время снова вспомнить о плохих фильмах. — Лукаво сверкнув глазами, томным голосом прошептала она.
— Насколько плохих? — Нависая над ней, чувственно прошептал Конте.
— Очень плохих. Развратных...
Губы Мануэля медленно расползлись в ленивой усмешке. Шеннон лежала на диване. Ее длинные волосы разметались вдоль бордового покрытия мягкого ложа. Дыхание участилось. В глазах сверкали искры безудержного желания.
Будто решив поиздеваться над этой каверзной девчонкой, припоминая ее прошлые эксцентричные выходки, брюнет вновь задал вопрос, намеренно оттягивая, казалось бы, и без того застывшее время.
— Тогда, может, нам стоит перейти в более подходящее место?
— Диван вполне подойдет. — Заверила она, не в состоянии больше ждать.
Резко притянувшись к жестким губам, Шеннон жадно завладела его ртом, горячий язык которого тут же беспощадно вонзился внутрь ее. Глухо простонав, девушка начала судорожно расстегивать пуговицы на шелковой рубашке, стараясь как можно скорее прильнуть к жаркому телу любовника.
Поддаваясь ее порыву, Мануэль сделал глубокий вдох, после чего в ноздри сразу же ударил запах попкорна, аромат ее кожи и морские частицы вольного ветра, до сих пор витающие на краешках ее блестящих в свете ламп волос. Сходя с ума от нежности к этой темноволосой нимфе, он нежно обхватил ее лицо ладонями и, слегка отстранившись, чтобы заглянуть в истерзанную желанием душу, наконец-то вновь накрыл ее губы своим ртом.
Поцелуй был очень чувственным. Сжигающим изнутри.
Плавясь от внутреннего жара, как восковая свеча, Шеннон едва вспомнила о дыхании. Едва он оторвался от ее губ, чтобы заскользить своим влажным языком вдоль ее шеи, постепенно удаляясь все ниже и ниже, она сделала глубокий вздох, как будто только что вынырнула на поверхность из самой глубокой бездны атлантического океана. Мануэль нежно спустил с плеча одну из бретелек ее прозрачной накидки и, Шеннон тут же поняла, что с неимоверной скоростью вновь погружается на немыслимую глубину. Она была влажная. Готовая к его вторжению. И ей было абсолютно неважно, что творилась за пределами этого особняка. Весь мир перестал существовать. Не было ни тюрем, ни их разницы в социальных кругах общества, не было предательства отца, не было даже той маленькой девочки, бродящей изо дня в день по грязным подворотням Чикаго. Была лишь она. Женщина, жаждущая мужских ласк. Женщина, которая любит. Женщина, которая сейчас безумно счастлива.
