— Что такое, деточка моя? Опять нездоровится?
— Нет, просто не хочется есть, — ответил Лейлор.
— Так не годится, — покачал Эннкетин головой. — Надо кушать, иначе у вас не будет сил поправляться.
И он ласково погладил Лейлора по щеке. Лейлор доверчиво прильнул к его руке, зажмурившись.
— Только ты у меня здесь и остался, Эннкетин, — прошептал он. — А они все, мне кажется, меня больше не любят... И Илидор, и папа...
— Что за вздор, мой милый! — удивился Эннкетин. — Как же вас можно не любить? Не говорите такой чепухи, сударь. Всё, хватит хандрить, ступайте за стол — обед стынет!
— Мне нужно прилечь, я и правда неважно себя чувствую, — пробормотал Лейлор.
Обедать он не пошёл, пролежав в своей комнате. Онемение распространилось на всю кисть руки и, невзирая на усиленный массаж, не проходило, ступня тоже начала деревенеть. К нему в комнату зашёл отец.
— В чём дело? — спросил он, присаживаясь рядом. — Почему ты отказался обедать?
Его тон был скорее усталый, чем озабоченный. Лейлору даже не хотелось смотреть на него, и он отвернулся, спрятав лицо в подушку. Отец вздохнул — тоже как-то устало, поднялся и вышел.
Аппетит к Лейлору так и не вернулся. Он лёг спать без ужина, мучимый тоской, и по-прежнему не чувствуя левой кисти и ступни. Расчёсывая ему перед сном волосы, Эннкетин разговаривал с ним ласково, как с маленьким ребёнком, называя его всеми нежными прозвищами, которые он только мог придумать.
— Ягодка вы моя сладкая, солнышко моё ясное! Ну, с чего вы взяли, что вас не любят? Когда с вами стряслась эта беда, его светлость сам чуть не слёг — так переживал за вас. А господин Илидор жизнь за вас готов отдать. Мы вас чуть не потеряли, и теперь вы для всех ещё дороже!
— Не утешай меня, Эннкетин, — горько вздохнул Лейлор. — Всё это оттого, что здесь не любят Раданайта, а я его люблю. Я так хочу к нему... Почему я всё ещё не могу жить с ним?
— Зачем вы так торопитесь уйти из дома? — грустно покачал головой Эннкетин. — Вы не думаете о том, что нам будет плохо без вас?
Лейлор обнял его правой, чувствующей рукой и чмокнул в щёку.
— Мой хороший Эннкетин, мне тоже будет тебя очень недоставать. Но я должен жить вместе с моим спутником. Ничего не поделаешь.
Он долго промучился, не смыкая глаз, а когда заснул, ему виделись запутанные, бессмысленные и жуткие сны. Лейлор несколько раз просыпался в холодном поту, чувствуя, что онемение распространилось в руке уже до локтя, а в ноге — до колена. Окончательно пробудился он ранним утром и страшно испугался, поняв, что вся левая половина тела стала как будто мёртвой. Рука висела, как плеть, холодная и бесчувственная, а нога стала неживым придатком, отяжелев, как бревно. Первой его мыслью было позвать Раданайта, и он, дотянувшись до телефона правой рукой, вызвал его.
— Слушаю, детка, — услышал он знакомый и любимый голос.
— Раданайт, — пробормотал Лейлор, с трудом ворочая языком. — Пожалуйста, забери меня... Мне очень плохо... Прошу тебя...
Пару секунд тот молчал, а когда заговорил, его голос звучал очень взволнованно и озабоченно:
— Солнышко, что у тебя с голосом? Что с тобой?
— Я хочу к тебе, — заплакал Лейлор. — Пожалуйста, забери меня отсюда...
— Сокровище моё, тебе стало хуже? — встревоженно расспрашивал Раданайт. — У тебя что-то болит? Не пугай меня!
— У меня отнялась левая рука и нога, — простонал Лейлор. — Они как неживые, я не чувствую их... Мне страшно... А если я умираю?
— Нет, моя радость! Ты не умрёшь, всё будет хорошо, — твёрдо сказал Раданайт. — Ты сейчас дома?
— Да... Я не могу встать с кровати... — прошептал Лейлор.
— И не вставай, моё солнышко. Я уже лечу к тебе!
Лейлор пролежал в постели, перепуганный, полумёртвый, почти полтора часа, плача от страха и беспомощности. Только мысль о Раданайте поддерживала его, но всё равно это было самое ужасное ожидание в его жизни. Вошедший Эннкетин с первого взгляда догадался, что с Лейлором что-то неладное, испугался и побежал звать на помощь. Через минуту в комнату влетел отец, бледный как смерть, с огромными от ужаса глазами.
— Лейлор! — закричал он, бросаясь к Лейлору и тормоша его. — Лейлор, детка моя! Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь!
Следом вошёл Дарган. Он слегка растерялся, не зная, с чего начинать — успокаивать отца или осматривать Лейлора.
— Папа... Тише, успокойся. Сейчас всё выясним.
За пять минут в комнате Лейлора собрались все, включая Илидора. Отец безостановочно рыдал, и Дейкину пришлось сделать ему успокоительный укол и унести на руках в спальню. Сквозь слёзы Лейлор смотрел на Илидора, и тот, не выдержав его взгляда, бросился к нему, приподнял в объятиях и прижал к себе.
— Я с тобой, пузырёк, — пробормотал он, крепко целуя Лейлора в губы.
Дарган сказал:
— Я пока не могу сказать, чем вызван этот паралич, но могу предположить, что это временное явление.
Прошло четыре часа, прежде чем чувствительность вернулась, и Лейлор снова смог пошевелить левой рукой и ногой. Дарган обследовал его в своём кабинете и заключил, что ему нужен курс массажа и физиотерапия. У отца был нервный срыв, он спал после укола.
— Вам обоим сейчас как нельзя лучше помогла бы поездка в "Оазис", — сказал Дарган. — У отца нервное истощение: все эти месяцы переживаний не могли пройти для него бесследно. Недельку его придётся полечить глубоким сном, а потом решим вопрос об отправке вас обоих на Флокар.
Раданайт приехал только вечером. Под проливным дождём он поднялся на крыльцо и был пропущен Эннкетином. Откинув рукой в чёрной перчатке поблёскивающий от капель дождя капюшон, он спросил:
— Как Лейлор?
— Ему уже лучше, ваше величество, — с почтительным поклоном ответил Эннкетин. — Он сейчас в библиотеке — занимается, чтобы наверстать по школьной программе. Прикажете позвать?
— Не надо, я сам к нему поднимусь, — сказал король.
Книга выскользнула из рук Лейлора, когда он увидел в дверях фигуру в чёрном плаще и сверкающей короне. Не успел он приподняться наполовину, как король в три шага оказался рядом и сжал его в пахнущих дождём объятиях.
— Прости, что задержался... Как ты, любовь моя?
— Уже лучше, — ответил Лейлор, обнимая его за шею. — Меня хотят вместе с папой отправить на Флокар, лечиться водой в "Оазисе".
— Это хорошая мысль, — одобрил Раданайт.
Лейлор прильнул к нему всем телом.
— Почему мне нельзя жить с тобой? — спросил он. — Когда мы будем вместе? Спутник я тебе или нет?
— Вот закончится эта кутерьма с выборами — и ты сразу переедешь ко мне, — пообещал король. — Так будет лучше для тебя... Лучше, спокойнее и безопаснее.
— Что значит — безопаснее? — насторожился Лейлор. — Ты хочешь сказать, тебе что-то угрожает?
— Ну что ты, с чего ты это взял? — засмеялся Раданайт. — Это я так, к слову сказал. Главное — тебе нужен покой, а в Кабердрайке это сейчас единственная вещь, которой нельзя найти. Обстановка, которая меня сейчас окружает, вряд ли будет для тебя полезной, потому-то тебе и лучше побыть дома, подальше от всей этой круговерти... Всё хорошо, счастье моё. Скоро мы будем вместе.
Лейлор застонал.
— Я не могу без тебя... Я целыми днями думаю о тебе, я так хочу к тебе!
Он всхлипывал, а Раданайт ласково его успокаивал и много раз подряд крепко целовал. Ливень хлестал по крыше, поливая первые весенние цветы в саду; они подошли к окну библиотеки и, обнявшись, смотрели на дождь. Подняв капюшон рабочей куртки, широко шагал по мокрой дорожке Йорн, неся в руках накрытый салфеткой поднос. Под салфеткой, вероятно, были чашки и чайник.
Заслышав, что приехал король, Эсгин ни с того ни с сего запаниковал. Серино отсутствовал дома, спрятаться было негде. Он не находил себе места и метался по детской.
— Что это с тобой? — удивлённо спросил Лайд.
— Да ничего, — пробормотал Эсгин, кусая пальцы. — Я просто думаю... Думаю: а не прогуляться ли нам с тобой, малыш?
И Эсгин вынул из манежа своего задремавшего ребёнка. Малыш сонно приоткрыл глаза, но тут же снова их закрыл.
— Что ты! — изумился Лайд. — В такой дождь — гулять? Ты в своём уме?
Эсгин, дав Лайду маленького Зелхо на время, накинул плащ и поднял капюшон.
— Ничего, папа не даст тебе промокнуть и замёрзнуть, — сказал он, снова беря ребёнка.
Прижав малыша к груди и укутав плащом, он выскользнул из дома в дождь. Затравленно озираясь, он торопливым шагом шёл по дорожкам, временами переходя на бег. Он спешил к домику Йорна, чтобы укрыться: уж там-то, полагал он, его вряд ли станут искать.
Йорн был у себя: окошко уютно светилось. Эсгин нервно застучал в дверь, как будто его преследовали, хотя в действительности никто за ним и не думал гнаться. Дверь открылась, и на пороге появилась широкоплечая круглоголовая фигура с наивно-удивлёнными голубыми глазами.
— Йорн, пусти меня к себе, — попросил Эсгин.
— Проходите, сударь, — посторонился садовник, пропуская Эсгина.
Эсгин откинул капюшон и сел к столу. Полы его плаща распахнулись, и удивлённый взгляд Йорна стал ласковым и заискрился теплотой.
— Какие у нас гости, — проговорил он с улыбкой. — А что это вы, сударь, с маленьким в такой дождь гуляете?
— Не спрашивай меня, Йорн, — тихо попросил Эсгин. — Просто позволь мне немного побыть у тебя.
— Что-то случилось? — встревожился Йорн. — Вы что-то бледный, сударь.
Эсгин покачал головой. Малыш между тем и не думал просыпаться, и Йорн склонился, заглядывая ему в личико. Всё его простоватое лицо осветилось нежностью, и Эсгин снова невольно отметил их с Серино сходство, а вместе с тем его тронула теплота, с которой Йорн смотрел на ребёнка.
— Как его зовут? — спросил он шёпотом.
— Зелхо, — ответил Эсгин. — Но мы зовём его Доди.
— Доди, — повторил Йорн с нежностью. — Какой славный... — И, спохватившись, спросил: — Сударь, вы не озябли? Если хотите, могу принести вам чаю.
Эсгин хотел сказать "не надо", но Йорн в порыве услужливости уже схватил куртку и умчался, пообещав:
— Я мигом!
Эсгин поморщился. Дождь уже превратился в настоящий ливень и громко барабанил по крыше домика, в саду было сыро и сумрачно, мокрая молодая листва пахла пронзительно и терпко. В комнатке было светло и уютно, хотя и немного тесно от множества растений в горшках, и здесь Эсгин чувствовал себя в безопасности. Может быть, он и зря убежал: король мог вовсе не интересоваться им и ребёнком — по крайней мере, в присутствии его законного спутника, Лейлора. То, как они расстались при его увольнении из королевской администрации, убеждало, что Раданайт вряд ли жаждал встречи.
Дверь открылась, и Эсгин слегка вздрогнул: это вернулся Йорн с подносом, накрытым салфеткой. Поставив его на стол и откинув изрядно промокшую салфетку, Йорн сказал:
— Угощайтесь, сударь.
На подносе была чашка горячего асаля и вазочка печенья. Эсгин пробормотал:
— Спасибо, Йорн... Не стоило беспокоиться.
— Давайте, я подержу Доди, чтобы вам было удобнее, — предложил Йорн.
Эсгин доверил своего ребёнка его большим сильным рукам. Йорн взял его так бережно и нежно, что малыш даже не проснулся. Осторожно и ласково прижав его маленькое тельце к своей могучей груди, Йорн улыбался.
К двери детской приближались чьи-то быстрые и твёрдые шаги. Увидев на пороге комнаты фигуру в чёрном плаще и сверкающей феоновой короне, Лайд вскочил на ноги и подобострастно поклонился.
— Здравствуйте, дитя моё, — сдержанно и учтиво кивнул в ответ Раданайт. — Простите, голубчик, за вторжение... Моего брата здесь нет?
— Он... Он был здесь, но вышел, ваше величество, — пролепетал Лайд. — В сад. Погулять с малышом.
Раданайт удивлённо двинул бровями.
— В такую погоду?
— Осмелюсь заметить, я тоже был этим удивлён, ваше величество, — сказал Лайд. — Он был явно чем-то обеспокоен, метался из угла в угол, потом схватил ребёнка и выбежал.
— Гм, благодарю вас, дитя моё. Всего вам наилучшего. — Король, слегка поклонившись Лайду, покинул комнату.
Он вышел на крыльцо, под дождь, и капли сразу прохладно омочили ему волосы. Подняв капюшон, он кратко сказал охране:
— Мы ещё не отбываем. Ждите здесь.
На ходу надевая перчатки, Раданайт быстро шагал по дорожкам сада, вдыхая запах свежести и дождливой сырости. Его походке всегда была присуща стремительность и твёрдость: он дорожил своим временем. Сейчас он был слегка раздражён исчезновением Эсгина, но догадывался о его причине. Где искать его в этом огромном саду? Вряд ли Эсгин стал бы разгуливать с ребёнком под таким дождём — он наверняка где-то укрывался. Где-то здесь, в лабиринте дорожек, притаился домик садовника; Раданайт почти не сомневался, что Эсгин мог быть именно там.
Дождь шёл, Доди спал на руках у Йорна, а Эсгин пил горячий асаль и грыз печенье.
— Можно вас спросить, сударь? — робко обратился Йорн к Эсгину.
— Спрашивай, — вздохнул Эсгин.
— Как вам живётся с моим Серино?
Эсгин улыбнулся. Временами Серино был так похож на этого доброго великана, что его брала оторопь. У него то проскальзывало точно такое же выражение на лице, то взгляд вдруг наполнялся слегка наивной добротой, и даже в походке у них было что-то общее.
— Хорошо живётся, — сказал Эсгин. — Серино замечательный. Я очень его люблю.
Он пересидел в домике Йорна ливень, слушая, не раздастся ли звук двигателей: это означало бы, что Раданайт уехал и можно возвращаться в дом. Однако ничего не было слышно, и Эсгин не решался идти обратно, а Йорн тем временем выглянул наружу, впустив прохладный воздух и запах сырой весенней свежести.
— Дождь кончился, — сообщил он.
Эсгин поднялся. Дальше сидеть было как будто бессмысленно, да и Йорну это могло бы показаться странным.
— Ну, мы с Доди пойдём, — сказал он. — Спасибо за гостеприимство, Йорн.
— Я вас не выгоняю, сударь, что вы, — застенчиво улыбнулся Йорн. — Если хотите, оставайтесь. Мне только приятно.
— Да нет, мы, пожалуй, пойдём, — пробормотал Эсгин. — Серино, наверно, уже вернулся домой и беспокоится, куда мы с Доди пропали. Спокойной ночи, Йорн.
— И вам, сударь, — неуклюже поклонился Йорн.
Открыв дверь, Эсгин застыл как вкопанный, лицом к лицу столкнувшись на пороге с королём. Прижав к себе ребёнка, он отступил назад в комнату, а Раданайт усмехнулся:
— Вот ты где, братец.
Снова неловко поклонившись, Йорн пробормотал:
— Добрый вечер...
Раданайт не ответил на его приветствие. Он немного отступил и посторонился, чуть приметным движением головы пригласив Эсгина выйти. Эсгину инстинктивно захотелось спрятаться за широкой спиной садовника, но делать было нечего: его обнаружили. Поплотнее укрыв малыша плащом, он заставил себя улыбнуться Йорну и вышел в сад.
Они медленно шли по мокрой дорожке, каблуки сапог короля постукивали по её плиткам.
— К чему ты спрятался? Я ведь не кусаюсь, — усмехнулся Раданайт.
Эсгин был подобран, как сжатая пружина. С деревьев ещё капало, а воздух был необычайно свеж. Дымчато-голубой сумрак пах мокрой листвой и травой.
