По дороге в рубку он случайно услышал разговор двух офицеров.
— А еще там есть арена. Гонки на карах, слышал?
— По арене, что ли?
— Да нет, по каньонам.
Еще несколько дней назад Скайуокер мог бы улыбнуться.
В рубке не было бессмысленной болтовни. Только медленно ползущие ряды цифр и графики на мониторах. На одном из мониторов вместо графика желтела пустыня — навигатор, которому не посчастливилось получить отпуск для экскурсии в Мос-Эспа, тоже заинтересовался экзотической безводной планетой.
Татуин не отпускал. Татуин вцепился в "Викторию" мертвой хваткой, тянул вниз каким-то своим аномальным притяжением, чтобы разбить о скалы и похоронить под толщей песка...
... Я больше не вернусь сюда, мама.
... Я хочу зачеркнуть эту планету.
Пересчитывать крупинки времени и ждать.
— Ваше поручение исполнено, сэр, — сообщил старший помощник.
— Хорошо. Что-то новое?
— Никак нет, сэр.
Анакин обвел взглядом офицеров и техников в рубке. Никто ничего не понял. Никто не придал этим словам ни малейшего значения. Затем они с Карпино обсудили еще ряд технически важных мелочей.
Вахта кончилась, и Скайуокер ушел к себе.
Хотелось рухнуть на кровать и зарыться лицом в подушку, хотя он отлично понимал, что уснуть не удастся. Обычное переутомление. Не в первый раз. В первый раз ему не захотелось с этим бороться. Хотелось лежать, превратившись в неподвижный кусок плоти и застывших мускулов, ощущать, как в сосудах застывает кровь и ничего не делать. Смотреть в лицо пустоты и не видеть там ничего.
Только чувствовать, как рядом с тобой весь мир каменеет, а потом рассыпается мелким крошевом песка. Мир превращается в одну большую пустыню, и она вытягивает из тебя еще теплящийся остаток жизни.
... когда-то мой мир и был одной большой пустыней.
... там были звезды.
... я думал, что смогу улететь.
Он заставил себя сдвинуться с места. Принял душ. Сел за стол, вновь активировал переданный наемником кристалл. Читал очень вдумчиво, концентрируясь на деталях и не отвлекаясь.
Выключил. Потянулся к ящику стола — спрятать считыватель. Открыл один ящик, другой, третий. Нашел коробку с миниатюрными холограммами. Сел на кровать, пристроив коробку себе на колени.
Тоненькая картонная крышка оказалась невероятно тяжелой — прошло несколько минут, прежде чем он смог ее снять.
А потом он брал холограммы, одну за другой, и ставил на столик рядом.
Мама была разной. Задумчивой, веселой, грустной. Улыбалась. Или просто смотрела куда-то в сторону. Стояла на фоне пустыни, сложив руки на груди. Сидела за столом, подперев рукой щеку.
Эту холограмму я сделал три года назад, вспомнил Анакин. Я тогда закончил училище и прилетел на Татуин. Наверно, я мог там остаться.
Я бы не смог там жить. И мама не смогла жить... выжить...
... Я должен был...
... Я мало думал о ней, просто знал, что она есть, и мне этого было достаточно...
... Я не имел права ее там оставлять...
Ты хотела, чтобы я вырвался с Татуина. Ты даже отпустила меня с джедаем — ты знала, что дальше я найду дорогу сам. Ты хотела, чтобы я многого достиг. Я это сделал. Я вырвался с Татуина. Я нашел дорогу — по себе. Говорят, что я многого достиг. Недавно я и сам так и думал. Теперь мне кажется, что я достиг высшей, самой утонченной формы бессилия: моего приказа хватит, чтобы испепелить все живое на поверхности любой планеты, и при этом я не смог...
... Да, я не смог.
Скайуокер уперся взглядом куда-то в пол. Потом нашел в себе силы снова посмотреть на мамины изображения.
Вспомнилось:
... Не жалей ни о чем...
Он обвел глазами комнату — адмирал был прав, когда назвал капитанскую каюту стерильной. Он подошел к стеллажу и поставил холограмму с задумчивой мамой рядом с моделью "Виктории". Минут пять не отрывал взгляда от изображения. Прошелся по каюте. Оглянулся, снова посмотрел на полку.
Неправильно.
Анакин вдруг испугался, что впечатанный в холограмму живой взгляд матери станет обыденностью. Так бывает. Люди привыкают к смерти близких. Потому что надо жить дальше. Приучают себя к мысли: этот человек не вернется, а вот здесь на холограмме он такой тихий и спокойный, ну и мне сейчас тихо и спокойно, и все хорошо.
Забывают боль и вместе с ней забывают человека.
Скайуокер снял холограмму с полки. Подержал в сложенных лодочкой ладонях. Убрал в коробку.
Погасил свет в каюте, лег и укрылся одеялом. Золоченая обшивка С3PO скользнула по ресницам огоньком. Он открыл глаза. Снова тот же огонек.
... Ты считаешь, что это справедливо?
Интересно, когда на тебя смотрят и видят чудовище.
Удобно ведь: медитировать на вечные темы гуманизма и любви к ближнему, заперевшись в каюте военного корабля, и ждать, когда же бывший ученик придет оправдываться — если человек оправдывается, значит, глубоко внутри сознает, что не прав, и уже на пути к раскаянию.
Привычный цинизм обжег неожиданной яростью.
... Не нравится? Хотел видеть меня рыцарем на защите Республики? В мундире вместо коричневой рясы? Приятно успокаивать свое ах какое ранимое сердце мыслями: ничего, что Эни сбежал из Храма, Эни все равно хороший мальчик, потому что охраняет мир и справедливость в Галактике... справедливость?
... Я ненавижу то, что вы называете справедливостью!
Скайуокер с трудом удержался от того, чтобы не прокричать это в Силе.
Удержался. Изо всех сил, сжав кулаки так, что ногти больно впились в ладонь. Перевернулся на другой бок, лицом к стене. Закрыл глаза и заставил себя сконцентрироваться на только что прочитанных донесениях.
Сон не приходил. Что делают в таком случае другие люди? Глотают успокоительное или надираются до полного беспамятства, плачут или делятся болью с друзьями.
Я не умею, подумал Скайуокер.
Он закрывал глаза и снова оказывался на Татуине.
Он был пятилетним ребенком, мама сидела рядом и терпеливо объясняла устройство очередного дурацкого механизма, он схватывал все на лету, и мама улыбалась, это было веселой интересной игрой, это было его любимой игрой, и мама никогда не говорила, что от этого зависит их жизнь. Он был девятилетним мальчишкой и участвовал в гонках, проигрывал, разбивал кар хозяина, продирался через толпу, сквозь тычки, насмешки и угрозы, а мама улыбалась ему, просто потому что он вернулся с гонок живым. Он был шестнадцатилетним угловатым переростком, стучался в дверь незнакомой фермы к незнакомым людям, и на его стук выходила мама, а потом, в тот же вечер мама говорила ему "даже и не думай остаться здесь", и снова улыбалась. Он был двадцатилетним курсантом, прилетавшим на Татуин с подарками и довольно щедро расплачивавшимся с Ларсами, а мама улыбалась и искренне радовалась, что у сына появились пусть и небольшие, но свои, сэкономленные деньги. Он был двадцатидвухлетним почти-мужчиной, который не умел более говорить с мамой, потому что теперь он умел думать только о войне, и он заново учился говорить с ней, учился хотя бы на пару дней забывать о войне-флоте-званиях-командирах-приказах, забывать просто для того, чтобы она снова улыбалась, и у него это почти получалось. А потом он оказывался в тускло освещенной комнатке, смотрел в лицо матери и умирал вместе с ней.
Скайуокер открыл глаза, перевернулся на спину и уставился в потолок.
Я должен перестать об этом думать, сказал он себе. Перестать снова и снова проживать ее смерть.
У меня есть корабль, лучший корабль флота, и я должен думать только об этом корабле. Я рисковал, страшно рисковал, когда шел в ущелье. Я мог не вернуться. Мог вернуться раненым. Это ситх знает что...
Я не могу ошибиться второй раз.
И мне надо — всего лишь — перестать об этом думать. Это легко — всего лишь небольшое усилие воли. Всего лишь усилие...
... Скорее бы началась следующая вахта.
— Вице-адмирал Ламм на связи.
— Капитан Скайуокер слушает.
Ламм приветствовал его легким кивком. Скайуокер никогда его прежде не встречал и теперь пытался разглядеть черты лица непосредственного командира в голубоватом свечении холосвязи.
— Испытания корабля прошли успешно?
— Так точно, сэр.
— Поздравляю, — бросил Ламм и моментально перешел к делу. — Стало известно, что сепаратисты готовят массированное контрнаступление в самое ближайшее время. Как форпост используется система Эхиа. Вы представляете себе, что такое Эхиа?
— Нет, сэр.
— В системе Эхиа четыре планеты. Все четыре непригодны для освоения и не имеют собственных форм жизни. Эхиа-2 — газовый гигант, окруженный астероидным кольцом по экватору. Естественно, из-за большой гравитации планета не подходит для жизни, и на нее никто не обращал внимания. Сепаратисты это использовали и собрали под кольцом эскадру. Там хорошо прятаться и оттуда удобно вести атаки на ближние системы. Наше задание — устроить им небольшой сюрприз. Естественно, выйти из гиперпространства в непосредственной близости или, тем более, внутри кольца невозможно. Поэтому мы разделим свою эскадру и сожмем их в клещи с двух сторон. Есть вопросы по тактике боя?
— Да, сэр.
— Слушаю.
— Сэр, нам придется выйти на порядочном расстоянии от кольца со стороны полюса. Следовательно, противник очень быстро нас обнаружит.
— Обнаружит. Есть альтернатива?
— Сэр, можно провести хотя бы часть кораблей сквозь кольцо. Разумеется, в наименее плотном слое. Учитывая то, что работа сканеров в условиях астероидного потока сильно затруднена, обнаружить корабль будет крайне сложно. Зато становится возможна неожиданная атака.
Холограмма дрогнула — Ламм словно улыбнулся.
— Это вы в учебнике по тактике прочитали?
— Нет, сэр. Сейчас пришло в голову.
— Жаль, что такому способному офицеру, каким вас считает адмирал Цандерс, приходят в голову подобные идеи, — Ламм продолжал улыбаться.
— Прошу прощения, сэр.
— Я объясню, если непонятно, — елейным тоном произнес вице-адмирал. — Чтобы пройти сквозь астероидное кольцо, даже в наименее плотном слое, вам все равно придется отстреливаться от астероидов. Противник если не заметит сам корабль, то заметит резкий скачок электромагнитной активности. Конечно, вы можете держаться на одном защитном поле, но после этого вам придется вступить в бой с убитыми дефлекторами. Теперь ясно, Скайуокер?
— Да, сэр.
— Отлично. Ну и самое главное, — Ламм помедлил. Теперь он тоже вглядывался в лицо Анакина. — "Виктория" мне действительно очень нужна. Как резерв. Вам надлежит прибыть к планете, встать на орбиту в плоскости астероидного кольца и ждать дальнейших приказов.
— Есть, сэр.
— В случае необходимости "Виктория" должна будет обогнуть кольцо и встать на указанную позицию.
— Так точно, сэр.
— Вопросы есть?
— Да, сэр. Я полагаю, при появлении вражеских кораблей на орбите...
— В этом случае открывайте огонь.
— Задействовать истребители, сэр?
— Только в случае крайней необходимости. Эти ваши истребители... да, мне сообщили, что на дредноуте те же самые "Ксеноны", что и у сепаратистов. Как бы мы не постреляли ваших людей.
— Сэр, на корпусе каждого нашего "Ксенона" установлен маячок, работающий на особой частоте. Достаточно просто настроить бортовые компьютеры на отслеживание этой частоты. Мы отрабатывали это на учениях.
— Вы что, лично этим занимались?
— Это была моя идея, сэр, и поэтому я счел необходимым консультировать пилотов. Я сейчас же отдам распоряжение переслать в ваш штаб все данные. Если нам все же придется принять участие в сражении, я бы предпочел, чтобы республиканские пилоты были в курсе дела.
— Хорошо, — с неохотой согласился вице-адмирал. — Но это только кажется, что просто. Ладно. Ваш штаб тоже получит всю необходимую информацию. По эскадре и по планете. На этом все.
Голограмма погасла. Скайуокер и Карпино переглянулись.
— Карпино, вы прежде встречались с вице-адмиралом Ламмом?
— Да, сэр.
Старший помощник потер подбородок и продолжил:
— Ему тридцать шесть или тридцать семь лет, точно не помню. Он считается одним из лучших командиров флота. И сильно продвинулся за два года войны...
— Я очень за него рад, — ответил Скайуокер. Он связался со штабом. — От третьей эскадры что-нибудь получено? Перешлите копии всех материалов на мой терминал.
... "Виктория" мне нужна как резерв.
Убить столько сил и нервов, чтобы сократить ходовые испытания. Отвоевывать один день за другим только с одной целью — поскорее подготовить корабль к боевым действиям. После этого провалить первый рейд. А теперь поучаствовать в бою в почетной роли зрителя.
— Я согласен с вами, сэр, — сказал Карпино.
— В чем?
— Небольшие канонерки вполне смогли бы пройти кольцо в разреженных слоях.
— Значит, смогли бы и мы.
— Вы серьезно?
Голос Карпино выдал его встревоженность.
— Абсолютно. Вы как-то говорили, что у вас есть опыт навигации в астероидном потоке.
— По правде говоря, это и была канонерка. И артиллеристы мне потом спасибо не сказали.
В дверь позвонили — адъютант принес распечатки и холодиск.
— Итак, у Эхиа мы должны быть через четыре дня, — произнес Анакин. — Эхиа... где это?
— Рядом с Угма-Ру.
— Понятно. Они там уже неплохо устроились. Странно, — Скайуокер перелистывал распечатки, — а где планы атаки? Или Ламм решил, что раз мы в резерве, то нам это не надо?
— Разрешите посмотреть. Сэр, возможно, стоит связаться с Цандерсом?
— С Цандерсом? Адмирал передал "Викторию" в распоряжение командира эскадры. Будет очень странно, если я начну переспрашивать приказы через его голову, — раздражение все-таки выплеснулось наружу. Анакин смягчил тон и спросил. — Сколько нам идти до Эхиа?
— Около двух суток, сэр.
— Значит, еще на двое суток мы остаемся здесь, — Скайуокер побарабанил пальцами по столу. — В компании интеллигентных и образованных людей.
— Сэр, прослушка помещений пока ничего не дала.
Они снова переглянулись.
Неужели я ошибся, подумал Скайуокер. Нет, я не ошибся. Это раньше я ошибался. Привык никому не доверять — с детства! — и вдруг поверил.
— Продолжайте прослушку. И еще, — Анакин взглянул на хронометр. — Карпино, объявите в шесть часов торжественный ужин для командного состава корабля. В честь наших инженеров. Рутьеса я приглашу сам.
— Вы расскажете ему о предстоящем сражении?
— Нет. Передам личную благодарность Цандерса. Еще я сообщу ему время отбытия корабля с орбиты Татуина. И спрошу, когда он желает сам улететь на шаттле. Если он станет откладывать свой отлет — значит, точно планирует какую-нибудь гадость. Если засобирается мгновенно — ну, тут есть два варианта. Или вы правы и Рутьес действительно не собирался устраивать саботажа. Или, и вот это очень грустно — он уже что-то натворил.
— Будем оптимистами, сэр.
— Не хочу. И вообще, пессимисты дольше живут.
— Неужели?
— А они постоянно ожидают удара в спину, — Скайуокер усмехнулся.
Карпино задумчиво покачал головой.
— Сэр, разрешите вопрос.
— Слушаю.
— Джедая следует тоже пригласить на ужин?
