— Хочешь, я расскажу, что тебя ждет? — на Кедера Шонгкора разом навалилась усталость. — Он будет приходить к тебе тайком, пока об этом не узнает стая. И тогда ему скажут: или мы изгоним тебя, ты не будешь вожаком, ты вообще не будешь нам братом, или брось отродье вампира. И знаешь, что он выберет? Знаешь?
— Они иногда заключают браки с людьми, — робко возразила Ойрош, не отрываясь от своего занятия. Эти завитушки будто созданы, чтобы гладить их, отвлекая себя от грустных мыслей. По нескольким случайно оброненным словам, она еще до этого разговора поняла, что в стае у Тевоса не все просто.
— Да. Они иногда заключают браки с людьми, — подтвердил Шонгкор, отставляя бокал в сторону и чуть наклоняясь к ней. Не допил. Теперь вино красиво искрится, будто волшебная лампа. — Также как и мы. Но знаешь, в чем разница? Нам трудно найти человека, который бы смог полюбить чудовище. А им стая не позволяет иметь отношения с "нечистыми" людьми. Дочь же вампира для них вдвойне нечиста. И это еще не все. Обычному оборотню они бы, может, и простили такой союз. Но не князю. И тем более не вожаку. Ему никогда не позволят жениться на ком-то вне стаи. Или он не будет вожаком.
— Откуда ты знаешь? — голос внезапно исчез, золотые завитушки потеряли четкость, превратились в размытые полосы на коричневом фоне. Не хотелось в это верить, но что-то подсказывало: это абсолютная правда.
— У меня был друг-оборотень, я тебе рассказывал. Он сейчас, можно сказать, правит Энгарном.
— Нет, откуда ты знаешь, что он выберет стаю, а не меня? Ты с ним даже не разговаривал ни разу.
— У меня был друг-оборотень, — раздельно повторил Шонгкор, вновь откидываясь в кресле и поднося бокал к губам. Но так и не сделал ни глотка. — Я довольно хорошо знаю их порядки, их сущность. Он бросит тебя не потому, что любит меньше, чем стаю. Он, может быть, на всю жизнь один останется. Но когда перед ним встанет выбор: твое счастье или счастье стаи, он выберет второе. Потому что ты одна, а стая большая. Там множество мужчин, стариков, женщин, детей. Он не рискнет их жизнями, чтобы осчастливить тебя или себя.
Вот теперь он осушает вино залпом и, кажется, едва сдерживает себя, чтобы не швырнуть дорогой хрусталь об стену. Ойрош долго подбирает слова, глядя, как чуть подрагивают красивые аристократические пальцы, сжавшие тонкую ножку. Отец не лгал. Только что ей делать с этим?
— Хорошо, — согласилась она. — Пусть будет так. Я буду с ним, пока он меня не бросит.
— Что?! — мгновенно вскипел Шонгкор. Хрусталь жалобно звякнул, крошась в сильной ладони. Вампир даже внимания не обратил, стряхнул осколки на пол. Они не могут причинить ему вреда. — Никто не смеет бросать мою дочь!
— Ах, вот в чем дело? — саркастически заметила она. Еле усидела на месте, чтобы не собрать мусор с пола. Это бы тоже отвлекло. А если бы порезалась, даже еще лучше было бы. — Тебя это уязвляет? Нельзя бросить дочь Шонгкора, наводящего страх на весь Энгарн.
— Перестань язвить! — он опять рявкнул.
— Это моя жизнь, отец! — она вскинула голову. Отчаяния как не бывало, она не позволит распоряжаться собой, как породистой лошадью.
— Ты уже пробовала однажды...
— Напоминать об этом низко!
Оба тяжело дышали, гневно сверкая глазами. Затем она взяла себя в руки, укуталась в шаль, села глубже в кресло и повторила спокойнее:
— Это моя жизнь. Он полюбил меня, зная обо мне все, тогда как многие вампиры называют меня порченной...
— Кто?! — взревел Шонгкор.
— Я не буду называть имен и, пожалуйста, не кричи так. Позволь мне быть любимой. Пусть недолго. Позволь. Он не обидит меня, ты же знаешь.
— Не обидит? То есть не оскорбит, не поднимет руку, ты это имеешь в виду? Мне этого мало, знаешь ли. Ты как будто в лапы вампиру попала, только он выпил не твою кровь, а твою душу. Когда я вижу, как ты тоскуешь...
— Я тоскую, потому что ты не позволяешь видеться с ним! — воскликнула девушка. — Ты виноват в моем горе. Ты, а не он!
Шонгкор хотел что-то сказать, но лишь скрипнул зубами. В полной тишине они играли в гляделки и отец сдался.
— Пусть будет так, — выдавил он. Ему нелегко далось отступление, он даже побелел. — Я не буду приставлять к тебе охрану. И не буду выговаривать за общение с ним. Но если я хоть раз увижу, как ты плачешь...
— Я не заплачу.
— Даже если плакать будет только твое сердце, я объявлю оборотням войну. Запомни.
— Я запомню, — заверила Ойрош.
— И еще приготовься, что останешься навсегда одна. Мы почти не общаемся с людьми вне семьи. А в семье тебя будут считать...
— Меня уже такой считают. Давай не будем об этом.
— Мне больно видеть, как ты снова калечишь свою жизнь. Но я пока не буду вмешиваться.
— Спасибо, — Ойрош поднялась и, склонившись, поцеловала отца в щеку. Шаль скользнула по его руке. Он неприязненно отшатнулся.
4 нуфамбира, Беероф
...Венадад Ройне граф Дивон всегда так громко разговаривал, что Солта от неожиданности вздрагивал. Он был еще мал, чтобы разобрать, чем отец возмущен, и лишь плотнее прижимался к матери, к ее большому животу. Но мама тоже была измучена, она отталкивала его, а потом звала:
— Файзет! Цуца! Куда вы провалились? — обессилено падала в старое жесткое кресло, закрывала лицо, начинала причитать: — Кто-нибудь в этом доме заберет Солту? Неужели так трудно понять, что я больна?
Солту забирали. В хорошую погоду его вели во двор, в плохую — на кухню. И это было гораздо приятнее, чем слушать раздраженный голос отца или болезненный матери, поэтому он иногда специально начинал приставать к маме, чтобы его увели. Крик — мама — сад... Вероятно, это продолжалось бы еще пару лет, но в один из дней отец закричал громче обычного. Солта ткнулся в заметно опавший мамин живот, а она не оттолкнула его, как всегда, а наоборот прижала к себе и так горько заплакала, что мальчик испугался. Так плакали только по покойникам — уж это-то он видел. И кто же умер? Или кто-то умирает прямо сейчас?
Он не долго размышлял об этом. Отец стих. В комнату вошли два рыцаря. Один из них без лишних слов вырвал его из рук матери, подхватил под мышку и понес из замка. Поначалу Солта брыкался и кричал. Он бы укусил рыцаря, но никак не мог дотянуться до кисти, а кусать в другое место было глупо — о кожаные доспехи только зубы поломаешь. Убедившись, что спасать его никто не собирается, он и кричать перестал. Было забавно висеть в воздухе, болтая ногами. Только немного болел бок. И вскоре он предложил:
— Отпусти! Я сам пойду...
Рыцарь хохотнул и поставил его на пол.
— Сбежит... — предостерег второй.
— Сбежит — мы его родителей и братьев младших убьем, — сообщил тот, что его только что нес, глядя прямо на Солту. — Сбежишь?
— Не-а... — заверил мальчик и поковырял в носу. Младших братьев он ни разу не видел, только слышал, что они есть. Отец громко разговаривал, а вот маму было жаль. Немного.
Рыцарь слегка шлепнул его по ладони:
— Не сметь ковырять в носу! Будущий граф Дивон, даже если он нищий, должен следить за манерами. Графу Ветониму не понравится, что ты ковыряешь в носу, и он тебя высечет. Хочешь, чтобы тебя высекли?
— Нет, — заверил Солта и на всякий случай прикрыл ладонями задницу.
Рыцарь расхохотался оглушительно, так что мальчик невольно втянул голову в плечи.
— Ладно, идем, — он положил огромную ладонь на плечо. — Ехать нам почти через всю страну.
Солта плохо запомнил путешествие. Долгая тряска на коне перед рыцарем, почти таким же шумным, как отец, но почему-то нестрашным. Ночевки в трактирах: то грязных, то очень грязных. Он спал в седле, спал на полу, спал на земле, спал в кровати. Ел то, что ему давали и почти все время молчал. Кажется, они ехали целый год.
В очередной бесконечный день Солта задремал, но конь внезапно остановился. Мальчик нехотя открыл глаза и огляделся. Поблизости не было ни городка, ни захудалой деревушки, ни одинокого домика, где они могли бы перекусить, поэтому задержка вызвала недоумение. Но тут рыцарь показал вдаль:
— Вот он, Ветоним! — сообщил он. — За него действительно стоит воевать.
Солта привстал в седле и посмотрел, куда указывал рыцарь. Он будто попал в сказку: небо необыкновенно синее, глубокое, высокие травы колышутся на ветру, будто омывая лошадей, неяркие полевые цветы пахнут до одури приятно, бабочки летают вокруг, отвоевывая место у шмелей. А на холме стоит темный замок — гордый и прекрасный. Замок, который принадлежит странствующему рыцарю.
Солта лишь счастливо выдохнул, но его прекрасно поняли.
— Ветоним всех покоряет с первого взгляда, — подтвердил его провожатый и пришпорил коня.
Дальше опять все смешалось, и в следующее мгновение Солта осознал, что находится в восхитительной комнате, блестящей золотом подсвечников, полной мягких ковров, ярких гобеленов. Все вокруг искрилось, от восторга захватывало дух, он вертелся, стараясь охватить все.
— Как он вел себя в пути? — Солта прислушался, сообразив, что говорят о нем.
— Прекрасно, мой господин. Он терпелив и скромен. Он не доставит вам хлопот, — заверил рыцарь.
— Он мал. Если он сдохнет, я буду отвечать за него?
Седой человек с небольшой бородой сидел в кресле, напоминавшем сказочный трон.
— Он не сдохнет, — возразили ему. — Он очень живуч.
— Ну-ну, — нахмурился старик. — Он должен принести мне присягу?
— Да, но будет лучше, если мы подождем годик-другой. Он немного подрастет, и забудет родных. Тогда вы будете единственным, кого он будет знать. Через год принесет обет верности, а лет через пять станет вашим оруженосцем.
— Хорошо. Доверяю его пока тебе. Когда посчитаешь нужным, покажешь, на что он способен.
— Благодарю, мой господин.
Солту крепко ухватили за предплечье и потащили прочь из прекрасной комнаты. Однако ему так понравилось здесь, что он стал сопротивляться. Но как справиться с этим гигантом? Мальчик позавидовал силе рыцаря, а затем пообещал себе две вещи: во-первых, он сделает все, что нужно, чтобы снова попасть в эту комнату. А во-вторых, он никогда не забудет дом, откуда его забрали...
Зал Совета отличался от парадного зала Ветонима, так поразившего в свое время Солту, пожалуй, лишь обилием света. В его замке окна маленькие: изначально он строился для обороны, и до сих пор вокруг было неспокойно, поэтому он освещался многочисленными свечами и по особым дням — факелами. Здесь же, в центре Беерофа, давно уже никого не опасались, поэтому солнечный свет щедро лился в большие окна, так что тонкие перекладины квадратных рам становились почти незаметными. Лучи играли на позолоте мрамора, делали краски на росписи потолка и дорогой парче, покрывавшей стол в центре, более яркими, насыщенными. Но ни в одном зале дворца не было столько тайных ходов и слуховых окон, и эта яркость была притворством, призванная скрыть интриги и подлость. Зал Совета как нельзя лучше подходил для лордов-регентов, отрекшихся от веры своих отцов, чтобы угодить монарху.
Иногда Денисолте Ройне казалось, что на отступниках лежит печать проклятия. Он сидел на регентском совете, рассматривал лордов, большинство из которых принадлежали теперь к Святой церкви, и не мог не испытывать отвращения. Обрюзгшие, наглые, чувствующие себя хозяевами страны. Интересно, что они придумают, когда король достигнет совершеннолетия? Они ведь не захотят отдавать власть. Ни за что не захотят. Но если это будет в его силах, он не позволит им причинить вред Еглону. Пусть король тоже принадлежит к новой церкви, что с него взять? Он всего лишь ребенок, ставший фигуркой чаккув в руках могущественного отца. Манчелу долгое время надеялся, что кто-нибудь из жен родит ему еще одного сына. Собирался жениться, но... Серые глаза вперились в мага, неподвижно замершего у дверей. Если Загфуран и творит в Кашшафе все, что хочет, то это ненадолго. Много было таких. И где они теперь? Граф Ветоним чуть вскинул подбородок и уставился прямо перед собой.
— Как поживает Ветоним? — сидящий рядом лорд полон скрытого яда.
Солту ненавидят, потому что он, как и принцесса Мирела, посмел бросить им вызов. И эта ненависть была взаимной. Только они были в заведомо неравном положении: их было много, а он один. Но пока у него есть целая армия, никто не посмеет тронуть его. Семья Ройне нужна им на войне.
Граф Ветоним не повернулся к спрашивавшему, только процедил:
— Прекрасно. Намного лучше, чем поместье Бернт. Улла Ири маркиз Шаод передавал вам привет.
Шпилька не прошла даром. Лорд выругался вполголоса и отвернулся. Ройне был сравнительно молод — всего тридцать лет. За прямое оскорбление мог вызвать на поединок и, без сомнения, победил бы. Поэтому с ним предпочитали не враждовать открыто. Этот аристократ радуется, что захватил чужое поместье? Так Солта напомнит ему, как быстро все меняется в этом мире. Еще пятнадцать лет назад он жил заложником в Ветониме, а теперь Ветоним принадлежит ему, а сын предыдущего владельца находится у него в заложниках. Лорд намек прекрасно понял.
Мелодично зазвонил колокольчик. Герцог Тазраш встал, а остальные успокоились. Ройне по-прежнему смотрел перед собой.
