Чудовища из Норвуда. История розы

-Кажется, теперь я понимаю, почему вы не любите кошек, — пробормотала я.

-Именно. Ко всем этим дарам прилагалось еще кое-что. — Он помолчал, потом продолжил: — Их жестокость. Было сказано, что если я не сумею обуздать себя, то рано или поздно стану зверем. Это произошло довольно-таки рано.

-Вы не показались мне жестоким, — серьезно сказала я. — Возможно, несколько необузданным и... хм... бесцеремонным, но не жестоким.

-Ты просто не знала меня в мои двадцать лет, — усмехнулся Грегори. — И благодари Создателя за то, что ты тогда не угодила мне в когти. Хотя... в те годы я прошел бы мимо тебя, и не заметив. К моим услугам были девушки куда красивее и знатнее...

-Спасибо, Создатель, — без тени иронии произнесла я. — И как же это случилось?

-Тебе в самом деле интересно? — глянул он на меня из-под густых бровей. — Если ты еще не замерзла, я расскажу. Не хочу говорить об этом в доме, там слишком много посторонних ушей.

-Думаю, слуги и сами знают вашу историю, — заметила я.

-Им известно далеко не все, — обронил Грегори. — Ну так?..

-Мне не холодно, — повторила я.

Когда еще удастся вызвать хозяина Норвуда на такую откровенность! И, к слову, что это вдруг на него напало желание поговорить? Об этом я и спросила, а он ответил:

-Я думаю, ты сама поймешь. Уж поверь, причиной тому не внезапно возникшая симпатия!

-Вы по-прежнему мечтаете избавиться от меня?

-Уже меньше, — усмехнулся он. — Да и, поверь, можно сойти с ума от скуки, год за годом коротая в этом доме, только лишь со слугами, которые знают тебя наизусть, а ты — их. Тут хоть крестьянину неумытому будешь рад, хоть дерзкой девице, лишь бы было с кем словом перемолвиться, а то я уже забывать начал, как разговаривать по-человечески... — Грегори помолчал и добавил: — Тут уже очень давно никто не появлялся.

-Вот как, — сказала я, — ну что ж, тогда я вся внимание! Приятно слушать, как вы говорите не без любезности, а не рычите и не ругаетесь последними словами.

-Был год, когда я вообще не разговаривал, — сказал он, — даже со слугами. Нехороший год...

-Тот самый, в который вы сделались... чудовищем? — осторожно спросила я.

-Повторяю, я не сделался им, — покачал он большой головой. — Я всегда им был, только до поры до времени звериная сущность была сокрыта внутри. Но чем старше я становился, там сильнее она проявлялась... Тут фея не солгала... Думаю, ты представляешь, что такое единственный наследник?

-Пожалуй. Вы ведь сказали, что ни в чем не знали отказа.

-Именно так. О, меня обучили и манерам, и чужим языкам, и разным наукам, но это все не пошло мне впрок, — Грегори смотрел на падающий снег, запрокинув голову, и глаза у него мерцали кошачьим огнем. — Заниматься делами мне быстро прискучивало. Я любил охоту, балы и развлечения, а отец только посмеивался — мол, с возрастом я войду в ум. Но я не успел...

Я на всякий случай промолчала, не желая сбивать его с мысли.

-А еще я был жесток, — сказал он вдруг. — Мне ничего не стоило затравить соседских овец собаками, просто для забавы, чтобы посмотреть, как они мечутся, перепуганные насмерть. Заплатить за такое веселье я не отказывался, подумаешь, трата! Стрелять дичь ради забавы и бросать подранков — сущая чепуха!

-Кошки любят играть с добычей, — вставила я словечко.

-Именно, — Грегори скосил на меня глаза. — Еще я очень любил позабавиться с девицами, а моя свита была мне под стать. Я имею в виду, они тоже не отказывались принять участие в таком развлечении...

-Тогда я снова возблагодарю Создателя за то, что вы не можете проехать мимо моих племянниц и пошутить с ними таким вот образом, — сказала я.

-Да уж... — проворчал он. — В ранней юности к моим услугам была любая местная девица, но это быстро набило оскомину. Крестьянка что — желание господина для нее закон, так что она живо раздвинет ноги, лишь бы кнутом не угостили. Потом встанет, отряхнется да и пойдет себе... Ну, может, поплачет или муж ее прибьет, если ребенок уродится чернявым... Некоторые трепыхались, правда, но так было даже забавнее, а если я был в хорошем настроении, то кое-кому перепадал полный кошелек. И я точно знаю: многие потом удачно вышли замуж, с этаким-то приданым! Некоторые нарочно пытались попасться мне на пути, это сразу было видно.

-Сдается мне, недаром в округе столько черноволосых...

-Да, вполне возможно, в этих людях течет моя кровь, — кивнул Грегори и присел на край чаши мраморного фонтана. Дом был совсем близко, рукой подать, но ему явно не хотелось туда возвращаться. — А может, и не только моя. Отец мой в юности развлекался ровно так же, потому, думаю, и смотрел на мои забавы сквозь пальцы.

-А что же фея? — спросила я, поудобнее устроившись теперь уже на его колене.

-После смерти матушки отец сильно охладел к так называемой покровительнице, — помолчав, ответил он. — Конечно, она все равно являлась на празднества, да и без повода могла заглянуть, и обращались с ней подчеркнуто вежливо, я бы даже сказал, оскорбительно вежливо, отец это умел. Думаю, она прекрасно это осознавала, а потому появлялась все реже и реже.

-А вы...

-А я после смерти отца — он еще успел справить мое двадцатилетие, — вовсе забыл страх и совесть. У меня был отличный управляющий — Хаммонд не всю жизнь служил дворецким, да будет тебе известно, — дела шли хорошо, и я считал, что на мой век всяко хватит, а там хоть трава не расти! Как ты понимаешь, — усмехнулся Грегори, — обременять себя семьей я вовсе не собирался, разве что на склоне лет. Фея пыталась образумить меня, но куда там!

-Вы же наверняка были завидным женихом, — сказала я. — Молоды, красивы, богаты, без толпы родственников, которые только и думают о своей доле пирога в наследстве! Ведь так?

-Конечно, — кивнул он, — все это знали. И я знал и использовал напропалую... Крестьянки к тому времени мне окончательно опостылели, и я занялся знатными девицами. Иногда это было даже слишком легко: ну что проку во взятии крепости, если та сама распахивает перед тобой ворота? Та же крестьянка, только пахнет не сеном, а духами... Другое дело — неприступные красавицы, обычно богатые невесты на выданье, которые знали себе цену! Очаровать такую, влюбить в себя, добиться желаемого, да неоднократно, а потом забыть о ней — вот это было развлечение!

-Надеюсь, хотя бы свите своей вы этих девушек не отдавали? — мрачно спросила я.

-Ну что ты, — ухмыльнулся Грегори, — это дурной тон. Им хватало служанок. Что до прочего... случались скандалы, как же без этого, и чуть ли не каждая первая требовала, чтобы я женился на ней, и уверяла, что я обманом сорвал цветок ее добродетели. Как бы не так!

-У вас, очевидно, имелись какие-то козыри в рукаве?

-Разумеется. Например, любовные письма и подарки от этих девиц. Я никогда их не возвращал, хотя и обещал, и у меня скопилась целая коллекция. Свидетели, опять же: мои доверенные люди, служанки девиц или вовсе случайные очевидцы... Правда, — добавил Грегори, — вскоре родители попросту начали прятать от меня дочерей, да и мне надоело это развлечение. Я года полтора провел в путешествии, а когда вернулся в Норвуд, встретил Лизбет...

Он помолчал, потом продолжил:

-Когда я убыл в столицу, а потом и в дальние края, она, должно быть, была еще подростком, так что я ее и не замечал. Вдобавок она была черноволосой, как ты, а я любил белокурых девиц. Но, видно, они мне прискучили... Лизбет знать не знала, кто я такой и чем опасен. Она была дочкой одного из арендаторов, самой младшей, и витала в облаках. Вечно вспоминала какие-то легенды, а на меня смотрела, как на прекрасного принца...

-Почему "как"? — спросила я, невольно припомнив Летти. — Вы родовиты, были красивы, если не привираете, богаты, так отчего бедняжке было не посчитать вас принцем?

-От того, что я представлялся ей собственным слугой и рассказывал всяческие небылицы о зверствах хозяина. Меня-то в этих краях прозвали Черным чудовищем, в масть, и пугали мной девиц!

-Вы не совсем черный, а с рыжиной, — напомнила я.

-Поверь, когда я был человеком, рыжих волос у меня не было, — мрачно ответил он.

-Так что же Лизбет?

-Ничего. Завоевать ее оказалось проще простого, и я сразу потерял к ней интерес.

-Но это не конец истории, ведь так? — спросила я, когда он встал, по-прежнему держа меня на весу.

-Это конец истории Грегори из Норвуда и начало истории Норвудского чудовища, — поправил он, шагая сквозь сугробы. — То ли я был беспечен, то ли фея решила проучить меня, да только Лизбет понесла. Наверняка от меня: вряд ли она встречалась с кем-то еще...

-Ее отец потребовал жениться на Лизбет?

-Потребовал?! У меня?! — Грегори хрипло рассмеялся. — Конечно, нет. Он прекрасно знал, что я щедро заплачу за поруганную невинность, его успели просветить. Ребенка можно было отдать кому-нибудь на воспитание, а Лизбет отослать в обитель или даже выдать замуж куда-нибудь в другие места. Уж Хаммонд подыскал бы ей достойного мужа! Это здесь было обычным делом.

-А что же тогда случилось? — с большим интересом спросила я.

-Лизбет сбежала из дому и пришла к моим дверям, — неохотно ответил он. — Она умоляла не губить ее и ребенка, избавить от позора, словом, несла всю ту пафосную чушь, которой полным-полно в романах. И нет, сердце у меня не дрогнуло: Хаммонд как раз накануне договорился с отцом Лизбет о плате за эту неприятность, и я вовсе не собирался выслушивать бредни влюбленной девицы!

-Вам даже не было ее жаль? — спросила я, и он покачал головой. Меня вдруг осенило: — Постойте... так это о вас говорится в балладе? Вы — тот самый Грегори, не сжалившийся над несчастной девушкой?

-Откуда мне знать, тот ли не тот? — резонно возразил он. — Мало ли у меня в роду было мужчин с таким именем! Я уж молчу о других семьях... Да и опозоренная девица, надо думать, не одна на свете. Не перебивай, будь добра! Осталось уже немного.

-Ну так продолжайте! Вы выгнали бедняжку на мороз, и она...

-Стояло лето, — мрачно сказал Грегори. — Замерзнуть до смерти Лизбет никак не могла. Правда, она причитала о том, что отец выгнал ее, и она теперь умрет с голоду, но, повторюсь, Хаммонд уже обо всем договорился, и остаться без крыши над головой ей не грозило. Однако она и слышать ни о чем не желала, и тогда я приказал ей убираться вон и не мешать мне ужинать. И швырнул ей в лицо ломоть хлеба, который был у меня в руке... Как нарочно, тот упал в грязь...

"Вот так угораздило!" — подумалая, припомнив все истории о таких вот случайностях.

-Лизбет разрыдалась, выкрикнула что-то вроде "чтоб вам всем подавиться этим вашим хлебом, нелюди!" да убежала прочь. Я не стал ее догонять, — закончил Грегори. — С тех пор я не могу взять в рот ни крошки хлеба — боюсь в самом деле подавиться насмерть. Пару раз едва отдышался, с тех пор не рискую. Жить-то хочется, даже в таком вот зверском облике...

-Понятно... — протянула я. — А слугам вы почему запретили есть хлеб?

-Я не запретил, — терпеливо сказал он. — Лизбет ведь сказала "вам всем", вот и они опасаются теперь.

-Но они ели хлеб, который я привезла с собой!

-А как они это делали, ты видела?

-Да... — припомнила я. — Крошечными кусочками, крошечками, как самое вкусное пирожное! Тоже боялись подавиться и задохнуться?

-Конечно. Но им это не так опасно, хотя поостеречься все равно стоит, — серьезно сказал Грегори и умолк.

-А что же Лизбет? — спросила я после паузы.

-Бросилась в реку, — мрачно ответил он. — Но не сообразила, что та обмелела по летнему времени, и глубины там курице по колено. Ударилась, конечно, об дно, но осталась жива, а вот ребенка потеряла. Ну да это и к лучшему... Замуж ее все же выдали, поди, уж правнуков нянчит, если еще жива!

-Сударь, я все-таки не поняла, как же вы приобрели этот облик, — сказала я.

-А это уже совсем просто, — произнес Грегори. — Когда стало известно, что Лизбет пыталась покончить с собой, ко мне явилась фея. И заявила, что мои прегрешения уже столь велики, что у нее нет больше сил терпеть мою злобу, жестокие забавы, надругательство над девицами и прочая, и прочая... Дескать, она рассчитывала, что я, зная о том, какой характер мне достался, постараюсь укротить его, как дрессировщики укрощают диких зверей, а не выпущу на волю!

-А не она ли наградила вас этаким нравом?

-То же спросил и я. А заодно и поинтересовался, не проще ли было ограничиться одним лишь даром, например, здоровьем? Или, раз уж просчиталась, попросту отвязаться от меня со своими назидательными беседами! На это фея заявила, что в самом деле ошиблась во мне, но зато, благодаря подаренной мне удаче, у меня есть еще один шанс...

-Дайте, угадаю, — попросила я и соскользнула с его руки в снег, глядя снизу вверх. — Расколдовать вас может прекрасная девушка, которая полюбит вас вот в этом, как вы изволили выразиться, зверском облике, со всеми вашими недостатками и...

-Не угадала, — перебил он и отвернулся. — Любить меня не нужно. Я обязан вымолить прощение.

-У кого, у Лизбет? — не поняла я.

-Я не знаю, — сказал Грегори, по-прежнему не глядя на меня. — Фея не сказала, а я не видел ее с тех пор. Она сказала лишь, что Лизбет просто прокляла меня и слуг, скорее всего, даже не подумав, что делает, и как снять это проклятие, неизвестно. У него нет условия, и только счастливый случай поможет от него избавиться. А вот у ее заклятия условие есть... — Он помолчал и добавил: — Если я не выполню его, не вымолю прощения... повторяю, не знаю, за что именно и у кого, до тех пор, пока на розовом кусте не отцветет последняя роза, я умру. Твой брат сорвал предпоследний цветок.

"Не для тебя моя розочка цвела", — вспомнилось мне почему-то дурацкое присловье, а еще я вспомнила, что в самом деле не видела бутонов на том кусте. Только один едва распустившийся, чахлый цветок.

-Постойте, — осенило меня. — Так вы поэтому так грубо обходитесь и со слугами, и со своими пленницами? Вы надеетесь обидеть их и потом выпросить прощение? Но это...

-Глупо, правда? — фыркнул он. — И можешь не смотреть на меня так. Я рассказал тебе все это только потому, что ты — последняя, как и та роза. Их не берет ни мороз, ни град, ни жара, ни какие-нибудь гусеницы, только чужие руки... Та, которую сорвал твой брат, цвела уже десять лет, потому и я обозлился так сильно.

-Да уж, напугали вы его чуть не насмерть, — кивнула я. — Но... одна роза осталась, верно? Может быть, еще через какое-то время...

-Да нет же! — рявкнул Грегори. — Я сказал ведь — они гибнут только от чужих рук! Срывают, их, понимаешь? Всех так и тянет именно в тот угол сада, к тому кусту... Я уж и приказывал посадить кругом такие же алые розы, и запрещал ходить туда, чего я только не делал, чуть ли не переселялся туда! И все равно рано или поздно кто-то добирался до цветка... Поверишь ли, когда-то этот куст цвел пышным цветом, но... То одна девица, то другая, то вовсе случайный гость вроде твоего братца — и не осталось почти ничего!

Он замолчал, потом крепко взял меня за плечи и повлек к дому.