Наконец, я удостоил своим вниманием новообретенного "приятеля", несколько минут назад собиравшегося огреть меня по голове своей дубиной. Он тут же взмолился:
— Будешь убивать, пожалуйста, побыстрей и не очень больно, — в глазах все тот же ужас, в голосе — мольба.
— С чего ты решил, что я буду тебя убивать?
— Не будешь?!!
— Конечно, нет.
Известие о том, что его не собираются убивать, повергло Копадрюка в еще большую панику.
— Нет!!!
Я уже ни черта не понимал.
— Что, нет-то?
— Может, все-таки убьешь?
— Не буду.
Лжекалека уронил голову на грудь. Надо полагать, от отчаяния. Захотелось плюнуть и уйти. Но первый контакт с аборигеном (если не считать чикдыкалку) вызвал множество вопросов, на которые хотелось получить ответы.
Я сделал последнюю попытку:
— Не буду тебя ни убивать, ни бить. Даже ругать не буду. И в угол не поставлю. Вообще, ничего не буду с тобой делать.
В глазах неудачливого грабителя появилась надежда. Вместе с недоверием.
— Правда?!
— Честное пионерское. Если ты больше не станешь замышлять против меня никаких гадостей.
И тут прозвучала клятва. До сего момента я не только не слышал ничего подобного. Но и не мог вообразить, что такое может быть сказано.
Сначала Копадрюк поклялся огромнейшим количеством богов (подозреваю, что несколько штук он сам придумал, для пущей убедительности). Затем под рубрикой "Если я..., то пусть меня..." он принялся перечислять всевозможные кары, которые его должны постигнуть, в случае нарушения клятвы.
О, господи, чего он только себе не пожелал! Тьму способов принятия мучительной смерти. Правда, не смотря на разнообразие, просматривалась некая тенденция: чаще всего фигурировало сексуальное насилие в извращенной форме экзотической зверушки над клятвопреступником с последующим поеданием обесчещенного этой же самой зверушкой.
Вся клятва сопровождалась замысловатыми ритуальными жестами, которые я определил как аналог нашему "перекреститься". Я не перебивал (вдруг, в таком случае обет окажется недействительным?) и уже начал уставать слушать эту ахинею. Но всему приходит конец. Завершилось и это торжественное обещание.
— Ну, что вернемся в трактир, пропустим еще по кружечке? Ты должен мне кое-что объяснить.
— Такому господину, как ты не место в том гадюшнике. У тебя же до фига шариков. Я одну таверну знаю. Все по высшему разряду. Там хозяин — ктотышка. Правда управляющий — наш. Но ктотышка частенько наведывается и контролирует. А насчет объяснить, все будет в лучшем виде....
— Хорошо, пошли в твою таверну. А теперь давай с самого начала, и предупреждаю — без брехни...
Копадрюк встретил меня недалеко от дворцовой площади. И сразу же понял кто я такой. Так он решил вначале. Богатая одежда плюс наглая рожа означали только одно: я — отпрыск какого-нибудь влиятельного барона или, того хуже, незаконнорожденный сынок одного из князей. А отсутствие охраны и даже оружия красноречиво говорило о том, что поблизости находится отряд ниндзкиллов.
Ниндзкиллы — это каста непревзойденных телохранителей или убийц. Об их искусстве и свирепости ходят легенды. Если их нанимали для охраны, то можно было говорить о почти стопроцентной неприкосновенности вверенного им объекта. Телохранители незаметно следовали за своим подопечным, готовые мгновенно прийти на помощь при малейшем намеке на опасность. Причем, если кто-то казался им подозрительным, они особо не церемонились: укол отравленной иглой, незаметно сломанный хребет, да мало ли методов в арсенале ниндзкиллов? Зачастую, под определение подозрительных попадали ни в чем неповинные люди, особенно если они из числа простолюдинов.
Стало понятно, почему окружающие так шугались от моей скромной персоны.
Копадрюк собрался было так же ретироваться от греха подальше, но произошел инцидент с чикдыкалкой. И у моего знакомого зародилось подозрение. Небезосновательное. Ниндзкиллы не позволили бы даже приблизиться одноногому к охраняемому, а уж плеваться...
Так родилась вторая версия насчет моей личности. Богатый дворянчик из далекой провинции, не понимающий куда попал. По сему — олух и самый подходящий объект для грабежа. Но осторожность — прежде всего. Ошибка в выборе жертвы чревата пренеприятнейшими последствиями. Летальными. По этому он так долго не решался приблизиться.
Во время своих отлучек из трактира Копадрюк сговорился с подельниками. Мнимые калеки — не кто иные, как грабители. Простолюдинам запрещено носить оружие. А палку можно. Прикидываться убогим — производственная необходимость. Хромающий человек вызывает меньше подозрений, чем детина с дубиной на плече. Да и стражники меньше пристают. Конечно, блюстители порядка про все знают, но на многое закрывают глаза, за определенную мзду (совсем как наши менты). Главное, сильно не наглеть.
Разбойники очень умело владеют своими "костылями" и каждый из них может в одиночку противостоять двум-трем вооруженным солдатам (Шао Линь твою мать!). Но предпочитают в конфликт с властями не вступать. Каждый должен заниматься своим делом. Кто-то должен охранять благополучие граждан, а кто-то этих самых граждан грабить. На взаимно выгодных условиях.
Убийство и ограбление богатого лопуха-чужестранца на глухой улочке — дело выгодное. Но произошла роковая ошибка. Кто ж знал?! Колдуны сейчас такая редкость. Причем нынешние чародеи — существа зашуганные, скрывающие свои таланты, потому как массовые гонения колдунов вроде как уже давно прекратились, однако старых королевских указов никто не отменял, и за расправу с магом обидчику до сих пор не светит никакое наказание.
Но существует пророчество, что явится Тот Самый Колдун, великий и могущественный, который не будет скрывать своих способностей. И тогда... Копадрюк точно не помнил, что тогда будет, но что-то глобальное, всеобъемлющее. Одно он знал точно: быть в числе врагов Того Самого Колдуна — участь, которая не могла привидеться даже в самом страшном кошмаре.
Вот откуда ужас грабителей, позабывших свои боевые костыли и бросивших добычу. Стала понятна просьба Копадрюка убить его. Он полагал, что я в отместку за попытку ограбления сделаю с ним что-нибудь гораздо более страшное, чем смерть.
Я не стал разубеждать разбойника в его уверенности, что я великий и могучий колдун. А то, ненароком, узнав правду, он посчитает свою присягу аннулированной и шарахнет по башке своей палкой, дабы возместить моральный ущерб.
Таверна со странным названием "Фактыть" и вправду оказалась высшего класса. По крайней мере по сравнению с трактиром. За пять золотых шариков я снял на неопределенное время пару комнат для себя и Копадрюка, как для своего слуги. Он сам настоял на таком статусе. И намеревался верной службой искупить свою вину. Возражать я не стал.
Хозяина, как и обещал мой спутник, я не увидел. Все-таки, ктотышка. А управляющий, большой толстый человек с добрыми вороватыми глазами, встретил нас весьма радушно. Денежка, как бы она не выглядела — шарик, монета или купюра, всегда творит с людьми чудеса.
Устроившись в номерах (для этого не потребовалось много времени, вещей-то у нас не было), мы спустились в обеденный зал. Душа требовала продолжения банкета. Копадрюк сообщил, что в этой таверне самое крепкое вино, какое он только пробовал.
О, боже! Да как они вообще тут живут?! Конечно, по сравнению с трактирным пойлом этот напиток был на порядок лучше. Запах, вкус... А, вот, крепость... Не тянула даже на столовый сушнячок. Так, бражка средненькая.
Бражка? Это мысль. Сказано — сделано...
Раньше этот процесс был известен только узкому кругу специалистов, проживающих сугубо в сельской местности. Но после 1985 года каждый уважающий себя россиянин если не занимался этим сам, то, по крайней мере, теоретически был подкован на все сто. Я также не был исключением. И с самогоноварением знаком не понаслышке. Бабушка занималась. Ни в коем разе не на продажу, а сугубо в хозяйственных целях: гостей принять, огород вскопать, крышу подлатать.
Пылкрюл, наш толстый управляющий, вначале заартачился, ссылаясь на то, что если хозяин узнает, то сначала убьет бедного несчастного Пылкрюла, а потом еще и прогонит со столь престижной работы.
Тут впервые на практике я осознал ценность нового обретения. Слуги. Копадрюк отвел толстяка в сторонку, минуты три пошептался с ним. После чего управляющий вернулся с радушной улыбкой и сообщил, что желание гостя — закон для хозяина, который вовсе не хозяин, что клиент всегда прав и так далее. Ну а золотой шарик окончательно примирил несчастного Пылкрюла с мыслью, что в святая святых таверны, на кухне, будут хозяйничать посторонние люди.
Не смотря на мои опасения, на кухне нашлось практически все, что требовалось для изготовления примитивного самогонного аппарата. За исключением самой главной детали — змеевика. Конечно, я знал пару способов получения напитка без него, но с непременной потерей качества.
Когда я объяснил, что мне требуется, Копадрюк на некоторое время задумался, потом как-то странно крякнул, хлобыстнул две кружки "сырья", бросил: "Я скоро", покинул таверну, прихватив свой костыль.
Он вернулся примерно через час.
— Вот эта фиговина подойдет?
Он держал вычурно закрученную серебряную трубку, заканчивающуюся небольшим раструбом.
"Подойдет" — было не то слово. Любой наш профессиональный самогонщик за такой змеевик целый год бесплатно поил бы дарителя сей ценной детали.
А, вот, Пылкрюл, увидев "фиговину" поспешил грохнуться в обморок, при этом раскрошив мощным задом попавшуюся на его пути табуретку.
— Что это с ним?
— Понимаешь, Игорь, эта фиговина называется свистудкой. Ее у себя на груди десятники стражи носят. Всегда. Дудят в нее, чтобы подчиненных созывать. Да и как опознавательный знак. Увидишь у кого, значит он — десятник. Вот. — Слуга закончил объяснение и скромно потупил взор.
Я не стал спрашивать у Копадрюка, каким образом он добыл "фиговину", а он не стал хвалиться.
Мы отлили холодной водой бесчувственного управляющего и продолжили работу. Пылкрюл, находясь в полуобморочном состоянии, все же догадался закрыть таверну и отпустить своих помощников по домам.
Провозились до вечера.
Наконец, первая капелька, вторая, третья и тоненькая струйка живительной влаги побежала в серебряный кувшин. Емкость вмещала примерно три литра, и, крепя сердце, я решил дождаться наполнения до верха.
— Зелье на мне будешь испытывать? — Обречено, со смертной тоской в голосе, поинтересовался Копадрюк.
Я показал ему кукиш.
— На нем?! — Слуга обрадовано показал на потерянного управляющего.
И получил тот же ответ.
Кувшин охлажден, прямо на кухне накрыт стол. Пылкрюл, решивший, что терять ему уже нечего, не поскупился. Я сказал, что за все заплачу, но он только махнул рукой.
— Поменьше посуда есть? — Пить первач кружками, предназначенными для местного вина, было лихачеством.
Управляющий помотал головой. И, правда, откуда стопки, если самое крепкое вино слабее нашего сухого?
— Ладно, сам разолью.
Я плесканул в каждую емкость грамм по сто.
— Ну, побудем!
Я одним глотком влил в себя содержимое кружки, закусил. Самогон получился хороший: очень крепкий и совсем не вонючий. Что ни говори, а сырье высшего качества...
— Ну, что же вы? Вещь отличная. — Подбодрил я своих застольных товарищей.
Те поняли, что отвертеться не удастся и, пробормотав каждый свою не то молитву, не то проклятие, последовали моему примеру.
Они не ожидали последовавшего эффекта, и оба, вытаращив глаза, собрались умирать. Управляющий даже умудрился сквозь спертое дыхание выдавить из себя:
— Колдун проклятый, чтоб ты тоже сдох...
Вот, значит, что нашептал ему Копадрюк, когда убеждал в необходимости мне подчиниться. Первым очухался мой слуга. Глаза постепенно вернулись в орбиты, на губах заиграла блуждающая улыбка. Еще через несколько секунд он молча придвинул кружку.
Пылкрюл часто-часто заморгал, погладил свой живот, так же улыбнулся и повторил жест разбойника.
— Ребята, только закусывайте...
И началась пьянка.
Пылкрюл жаловался на прижимистого ктотышку, грабитель пообещал намять ему бока, а я — превратить в чикдыкалку...
Копадрюк посетовал, что разбойничать становится все труднее:
— Тяжело клиентов подыскивать. Видал, как последний раз вляпался? — И ткнул в меня пальцем.
Управляющий заверил, что отныне будет наводчиком...
— А меня директриса достала, хрюшка жирная... Чуть что — на педсовет... Стерва... — Внес и я свою лепту в констатацию несправедливости жизни.
Собутыльники, навряд ли поняли о чем речь, но дали слово, что отомстят ей при случае...
— Мож, по бабам? — встрепенулся вдруг Пылкрюл.
— Не, у меня принцесса... Пальпу...пульдра...
— Какие бабы?! Бабы каждый день, а тут такое...
— ...а где твой ктотышка живет?..
— ...посмотрел бы ты на моих старшеклассниц...
— ...как он с меня денежку урежет, якобы за воровство, я ему в суп писаю...
— ...раз в неделю из таверны серебряные кружки пропадают? Так это я...
— ...по телеку всякую хренотень крутят...
— ...а у меня свой кабачок есть, приобрел на сэкономленные...
— ...у чикдыкалков головы крепкие. Бил, бил — ни фига, пока в брюхо не ткнул...
— ...царя вашего свергивать буду...
— ...а, хотите, я вас горничными угощу? Девки — класс...
— ...хватит о работе. Давайте хором: "Славное море — священный Байкал..."
Я открыл глаза. Оказалось, что заснул прямо за столом. Напротив, опершись щекой о стол и счастливо улыбаясь, спал управляющий. Если бы дети храпели, то они храпели бы именно так, как он. Куда подевался грубый бас? Высокий пересвист, прерываемый младенческим лепетом.
Я осмотрелся в поисках Копадрюка. Его ни где не было видно.
Скорей всего, Пылкрюл являлся строгим управляющим. Повара, передвигаясь на цыпочках, тихо-тихо гремели посудой.
Я растолкал толстяка. Не без труда. Как раз появился разбойник.
— Ну, что, Игорек, может быть за нас с вами, да за хрен с ними? — Тут же предложил он.
Способный мальчик. Быстро усваивает.
Я заглянул в кувшин. Пусто.
Копадрюк ухмыльнулся:
— А второй?
Пылкрюл стукнул себя по лбу и метнулся к аппарату.
Ухмылка слуги превратилась в оскал.
Вчера, когда один кувшин наполнился, мы подставили второй и уселись трапезничать. Ну и забыли, на фиг...
Вернулся растерянный управляющий.
— Нету..., — он выглядел хуже, чем после того, как увидел свистудку. Блуждающий взор остановился на одном из хлопочущих у плиты поваров и его осенила страшная догадка. — Ах, они, гады! Ну я сейчас им покажу...
Взгляд снова принялся блуждать, но теперь в поисках чего-нибудь тяжелого, что он захотел показать своим подчиненным.
— Отхлынь, — успокоил закипающего Пылкрюла разбойник, — это я забрал. От греха подальше.
— Где?! — Мы спросили хором.
— Наверху, в номерах.
— Я мигом, — управляющий не забывал о работе.
Мы не стали его дожидаться. Желание продолжения банкета не позволило. Между прочим, правильно поступили. Пылкрюл появился только через полчаса.
