— Нет, ничего другого мне не надо. Не хочешь ссориться с Кирдецом, живи без бога.
И дабы напомнить Пиндыкусу о предмете поклонения, я, как мог, хрымкнул. Наверное, это возымело действие. Глава клана тяжело вздохнул (еще бы, ведь придется самому себе на хвост наступить) и, наконец, согласился:
— Быть по-твоему. Освобожу барона с челядью. Только сразу хочу сказать, выкрасть девчонку и старуху не получится. Даже пытаться не буду. Потому как это уже не против Кирдеца, а против самого короля!
Для порядка я скорчил кислую физиономию, но затем великодушно согласился:
— Ладно. Без девчонки, так без девчонки. А про остальных, клянись.
— Что, опять?!!!
— Лишний рубль в кармане не помеха.
— Чего?
— Ничего. Это я так, о своем. Так будешь клясться?
Наверное, Кирдец-Пиндыкиус за всю жизнь столько тяжело не вздыхал, сколько в этот день. Он вновь поклялся Живым Зеленым Богом, на сей раз назвав его Жизебо. Истинным именем идола. Потом мы обговорили некоторые детали, касающиеся дальнейшей участи Каласада и его приближенных.
— Вот и отлично. Ну а насчет того, чтобы ты мне после возвращения божества ничего плохого не делал, клятв с тебя брать не буду. Думаю, ты человек неглупый, и не станешь совершать необдуманные поступки. Да и опять случись что, кроме меня некому будет помочь.
— Да куда уж... Раз уж ты после Глоталки цел остался. Кстати, тогда, при нашей первой встрече, ты правда был обездвижен или только прикидывался?
— А ты сам подумай. — И не дав ему и секунды на размышления, я продолжил. — Вот то-то же. Просто я знал, что со мной ничего не случится. Ладно, к делу. Вели, чтобы меня отвели в то место, откуда пропал Живой Зеленый Бог. Можно с колпаком. И главное условие: чтобы поблизости не было ни единой живой души, ни охранников, ни тайных соглядатаев. Иначе, возвращение будет невозможно. Только оставь кого-нибудь в пределах слышимости, чтобы я смог позвать, когда верну Жизебо. Да, и про то, что я жив, никто не должен знать. Хорошо?
Меня привели в то же помещение, из которого совсем недавно я самолично стибрил зеленую лохматую хрымкалку, оказавшееся в том же особняке, и оставили в одиночестве. Выждав несколько минут, я занял место, из которого точно не промахнусь мимо Серегиного дома, на всякий случай опять "поиграл в шамана", мало ли, а вдруг, не смотря на мои запреты, все ж ведется скрытое наблюдение, перенесся в свою параллельность.
?
Свои шмотки, аккуратно сложенные, я сразу же обнаружил на диване и быстро облачился. Ольгу обнаружил в соседней комнате. Она игралась с лохматой хрымкалкой. Или дрессировала предмет поклонения клана убийц? Супруга приятеля держала веник параллельно полу на высоте примерно сантиметров тридцати, а Жизебо с наката перепрыгивал через импровизированное препятствие. После чего счастливо хрымкал.
— Уже забираешь Мурзика? — С явным сожалением спросила Ольга, как только обнаружила мое появление.
— Забирать придется, от его возвращения зависит судьба заложников. А зовут его Жизебо, а не Мурзик.
— Жаль. Мы уже подружились. Жизебо, говоришь? Жизебо! Жизебо!— Ольга позвала шарообразного бога. Практически никакой реакции. Легкое и, как мне показалась, слегка ворчливое похрымкивание. — Мурзик! Кис-кис-кис!
На сей раз Жизебо хрымкнул совсем с другой более радостной интонацией и мгновенно подкатился к Оле.
— А говоришь — Жизебо. Мурзик это.
— Пусть будет Мурзик, — я не стал возражать, — а Серый когда появится?
— Понятия не имею, — пожала плечами Ольга, — у него теперь с новой должностью забот прибавилось, но на обед должен прийти. Дождешься?
— Если недолго. — Я решил не особо торопиться с возвращением, чтобы глава клана не подумал, что мне легко и просто далось возвращение их идола из Тартарарама, но и затягивать не стоило.
Дабы скоротать время, я принял посильное участие в игрищах, и уже через полчаса Мурзик сигал не только через веник.
А Серега так и не появился. Позвонил, что на обед не придет — срочно потребовалось ехать в райцентр.
— Ну, все, мне пора. Мурзик, за мной.
Я вернулся в соседнюю комнату на точку перемещения, взял новоявленного "котенка" на руки.
— А когда у тебя там все завершится, я смогу опять его увидеть?
— Вот это — навряд ли. Это для тебя он Мурзик. А там — Жизебо. Живой Зеленый Бог. И поклоняются ему ни кто-нибудь, а клан убийц. Прознай их главарь, что исчезновение их идола — моих рук дело, мне сразу каюк, не смотря на то, что там меня считают великим чародеем.
— Жаль, мне с ним так весело было...
— Да ладно тебе, Оль. Не стоит этот лохматый шар переживаний. Я тебя потом с челопундриком познакомлю. Один к одному — Чебурашка, только одноухий. И болтает, не умолкая. Вот уж с кем не соскучишься. Ну, пока.
Я нажал на камень.
?
Одежда лежала там, где я исполнял свой "шаманский танец", а-ля пляски Святого Витта. Я опустил на пол Жизебо и быстро оделся. Пора было звать "дежурного" бандюка, дабы тот в свою очередь кликнул Пиндыкуса. Только как? В смысле, какими словами? Вспомнилось, как назвал шайку Здяка пацанами и чуть не поплатился за это собственной шкурой. Так то была простенькая провинциальная банда, а здесь древний клан убийц...
И вообще, почему я велел всем удалиться? Логика отсутствовала напрочь. Исчезновение и последующее появление на глазах у главы ниндзкиллов ни коем образом навредить не могли. Скорей, наоборот. В чудеса, наблюдаемые самолично, верится гораздо проще и быстрей, чем в те же чудеса, про которые узнаёшь со слов других очевидцев. А то, что местный дон Карлеоне в курсе о том, что я периодически исчезаю, оставив шмотки, а потом появляюсь в бесштановом обличии, я ни чуть не сомневался. Обязательно было доложено или Кирдецу тайным полицейским соглядатаем, или Пиндыкусу каким-нибудь смотрящим. А скорей всего, сведения поступали из обоих независимых источников.
Что сделано, то сделано. Было б поблизости зеркало, попенял бы на него, а критика на себя любимого — занятие неблагодарное.
Так как же позвать кого-нибудь? Очень просто. Междометия и прочие неопределенные части речи для чего придуманы? Как раз для подобных случаев.
— Э-ге-ге! Ау! — Я крикнул как можно громче.
Секунд через десять в помещение ввалился сам Пиндыкус в сопровождении двух подчиненных.
— Жизебо! Живой! Невредимый! — Куда подевались спокойствие и беспристрастность? Даже маска не приглушала переполнявших главу клана радости и облегчения.
А предмет поклонения не очень-то разделял чувства своего верного адепта. Только хрымкнул разочек, с явным пренебрежением. Оно и понятно. Ведь ниндзкиллам в голову не могло прийти, что Живого Бога можно гладить, тискать и играться с ним.
Наконец Пиндыкус обратил внимание и на мою скромную персону. Властным жестом велел своим сопровождающим удалиться.
— Я свою часть нашего соглашения выполнил. — Пора было брать быка за рога, пока у моего визави не развеялась эйфория. — Теперь твоя очередь. И без глупостей. Ты понимаешь, о чем я. Не буду вдаваться в подробности, но после Тартарарама я и Жизебо связаны неразрывными узами. И если со мной что-нибудь случится, это обязательно скажется и на нем.
А чтобы не быть голословным, я решил продемонстрировать заявленную связь: присел на корточки, вытянул над полом руку и скомандовал:
— Мурзик, алле-оп!
Зеленый шар радостно хрымкнул и с накатика перепрыгнул импровизированное препятствие. На несколько долгих секунд Пиндыкус прикинулся статуей. Оказалось, что ступор, присущий рядовым обывателям, не чужд и столь могущественному человеку.
— Да, и твои люди никогда не должны трогать моего помощника Копадрюка, управляющего таверной Пылкрюла, — я "ковал железо, пока не остыло", — да и вообще никого, с кем я хоть как-то пересекался. Это может нарушить мои планы. И я, соответственно, могу осерчать. Это понятно?
— Понятно, — с трудом выдавил из себя глава клана, наверное, обращение к себе подобным тоном он терпел лишь из уст короля, да и никому, кроме монарха, и в голову не пришло бы так разговаривать хоть с Кирдецом, хоть с Пиндыкусом. — А свое обещание выполню уже сегодня. Я же поклялся.
А потом меня вернули в таверну точно так же, как и доставили, то есть на носилках и с колпаком на голове. И высадили опять же на заднем дворе.
Копадрюк очень долго не верил, что сам Пиндыкус лично пообещал никогда не причинять вреда грабителю. Однако, моя искренняя физиономия вкупе с самоплясом, все ж таки возымели действие. И когда поздним вечером явились подручные главы ниндзкиллов, мой помощник без страха отправился "принимать работу", то есть освобожденных Каласада с подданными.
Было решено, что не стоит всех бывших заложников селить в нашей таверне. Только очень ленивый или глухонемой не знал, что Тот Самый Колдун до своей казни обитал в данном заведении, плюс торговля чудодейственным напитком. Короче, "Фактыть" являлась объектом повышенного внимания. Так что в нашу таверну разместили только самого Каласада.
А остальных экс-пленников Копадрюк устроил в таверну на окраине Юпа, в трущобах. По его словам, в тех местах не то что королевские шпики никогда не появляются, десятка стражи чувствует себя неуютно. Данный район столицы являлся чем-то вроде криминальной слободки. А полную безопасность окружения Каласада за дополнительную плату гарантировал хозяин заведения, а по совместительству и скупщик краденного, и местный авторитет, и очень хороший знакомец Копадрюка.
Многие знания — многие печали. Если сие выражение действует буквально, то, по идее, я до конца дней должен носить грустную физиономию. По крайней мере в Юпалтыне. Потому как слишком много знал. Сокровенного и подноготного. Но еще не всё. И дабы увеличить собственную печаль, решил побеседовать с приемным папашей Пали.
Копадрюк привел Каласада в наш номер, а сам, по моему знаку, удалился.
Ничего так мужик. На вид около сорока или чуть больше. Высокий, сухощавый. Шевелюра, подернутая сединой. И лицо открытое, одухотворенное. У нас такие типажи в кино играют благородных дворян или честных ментов.
— Ну, здравствуй, Каласад. Проходи, садись.
— Здравствуй. — Барон сел напротив. — Если не ошибаюсь, то это тебе я и мои слуги обязаны освобождением?
Я молча кивнул.
— В таком случае, клянусь до конца дней служить тебе. И готов выполнить любое приказание, если только оно не противоречит нашим обычаям и традициям. — Секундная пауза, во время которой с его физиономии слетела вся торжественность, затем вопрос, прозвучавший почти жалобно. — А что с Палей? Она жива?
— Жива, жива. Не волнуйся. Правда пока в неволе, но это поправимо. А насчет отслужить, так это мне не потребно. Да и толку от тебя сейчас никакого. Одна головная боль. Ты ж официально числишься в беглых преступниках. Ищейки Кирдеца тебя повсюду ищут.
— Тогда зачем я здесь? Ты же очень рискуешь. Если застанут нас вместе, казнят обоих. По законам королевства пособники преступников караются очень жестоко.
— Не боись, не застанут. Да и недавно меня уже казнили, так что я у них там в жмуриках числюсь. А сюда тебя привели, потому что мне потребно с тобой поговорить. О Пале. Только без брехни.
— Дворяне никогда не врут! — Вспыхнул Каласад. — По крайней мере дворяне Традичайного княжества!
— Как же, наслышан. Тогда скажи мне, честный и правдивый, кто на самом деле Паля? То что она не принцесса, я уверен. На все сто процентов.
— Дочь она моя. — Сникшим голосом признался барон.
— Я это знаю. Ее младенцем подкинули, и ты удочерил.
— Ты не понял. Она мне родная дочь.
Вот ведь поворот! Хрень какая-то получается.
— Действительно, не понял. На фига было удочерять родное дитя?
— Потому что родила ее мне простая служанка из простолюдинок. По нашим обычаям такой ребенок не может стать наследником. Разбавленная благородная кровь перестает быть благородной. Я не хотел для своей дочери участи простолюдинки.
— Совсем ничего не понял! Это что ж получается, объявить полукровку наследницей нельзя, а неизвестного подкидыша можно? Так в нем вообще может не быть и капельки благородной крови. Может, его бомжи подкинули.
— Кто?
— Бродяги.
— Невозможно. По нашим обычаям, которые веками остаются незыблемыми, в дворянский дом могут подкинуть ребенка только благородных кровей. Простолюдины в основном от детей не избавляются, пусть вначале лишний рот, зато потом — лишняя пара рабочих рук. Но уж если такое происходит, то крестьянское дитя легко сдать в приют. Князю тоже нужны бесплатные работники. Так что, выдав Палю за подкидыша, я хотел обеспечить ее будущее. И традиций не нарушил.
И что интересно, кажется он и сам верил в то, что говорил. Традиций не нарушил. А то, что всем набрехал, чего дворяне по определению не должны делать, и пристроил полукровку в наследницы, что, по его словам, тоже в разрез с обычаями, так это не считается. Любопытно, что бы он сказал, если бы узнал, что и главный хранитель традиций и обычаев Ненебаб, брешет всему княжеству, и на самом деле является бабой? Только я не стал говорить об этом Каласаду. Вдруг у них имеется обычай, узнав про чью-то дворянскую брехню, тут же растрезвонить о ней? А владение чужой тайной может пригодиться лишь до тех пор, пока она остается тайной.
— Ладно. Маленькая хитрость с подкидышем понятна. — Я специально не стал называть вещи своими именами, Каласада и без того коробило от собственных признаний, так зачем бередить старые раны? Пусть уверится в том, что чуть-чуть схитрил, а не сбрехал по-крупному. — Но когда твоя сестрица объявила, что Паля дочь исчезнувшего короля, можно же было сказать, что это не так? Уж Валакале ты бы мог признаться, родная кровь как-никак.
— Да какая там родная! — В сердцах воскликнул барон и чуть не сплюнул, удержался в последний момент, наверное, не в обычаях у благородных плеваться. — Номинально, да. Сестра. Родная. Но только не по крови. Моя мать умерла, когда мне десять лет было. Через пару лет батюшка вновь женился на вдове. А у той уже была пятилетняя дочка, Валакала. Так что мы с ней сводные брат и сестра. И признайся я ей, что Паля полукровка, сестрица, скорей всего, вмиг доложила бы князю. Уж очень она хочет стать единственной и полноправной владелицей баронства. Дочь определили бы в приют, а меня, скорей всего, зафинтифлюжили бы, как нарушителя устоев.
— Ну, так ты мог ее опередить и сам доложить князю про то, что Валакала врет. Ты же точно знал, что Паля никакого отношения к королевской семье не имеет.
— Не мог. Во-первых, Валакала мне какая-никакая, а все ж сестра. Во-вторых, я полностью не уверен, что она предала бы меня, и с моей стороны был бы подло доносить на нее. А, в-третьих, если бы стало известно, в чем заключается ее ложь, а именно, что Паля является, то есть считает себя принцессой, то одним зафинтифлюживанием Валакалы не ограничилось бы. Тут государственной изменой попахивает. А такое выкорчевывается с корнями. Всех имеющих отношение или могущих иметь устраняют. Так что, приходилось терпеть и молчать. Хотя о любых нарушениях обычаев надо немедленно докладывать.
