— Ты проиграл, — заявил маг, и голос оказался молодым. Ей почему-то всегда представлялось, что он должен быть стариком.
— Проверим, — зло бросил Ялмари, ладонь сжала меч.
Но прежде чем он сделал хоть что-то, вскрикнул и упал на колени, а затем ничком на каменный пол. В спине торчал нож.
Илкер закричала и кинулась к нему.
— Тише-тише, — ее удержали на земле. Над ней склонился Шрам. — Что это с тобой?
— Где Ялмари? — выкрикнула она, осматриваясь по сторонам. Она снова была на поляне, у нее на коленях сидел уж, а все следили за ней так, будто она сошла с ума. — Где Ялмари?! — крикнула она.
Он выбежал из леса, запыхавшись, и Илкер, не удержавшись, заплакала.
— Что? — крикнул он.
— Ничего, — она ткнулась ему в плечо, но так и не могла успокоиться, слезы текли неудержимо.
— Опять кошмар? — тихо спросил он.
Она, в последний раз всхлипнув, кивнула. Хорошо, что он ни о чем не спрашивал, сам догадался, что ей привиделось.
— Все будет хорошо, — пообещал он не очень уверенно. — Пожалуйста, не плачь.
— Я не буду, — она послушно вытерла слезы. — Только ты не оставляй никого за спиной, ладно? Не доверяй никому, ладно? — ей было все равно, что ее слышат другие, она должна была его предупредить.
— Тише, — снова попросил он. — Все будет хорошо. Вот, выпей воды, — он подал ей кружку.
Ужик посмотрел на него. Взгляд у него был необычайно ехидный.
5 мариса, Биргер
— Господин генерал... — оруженосец мялся у входа в спальню, явно подумывая уйти, чтобы не беспокоить графа.
— Привели? — уточнил Ройне.
— Так точно. Но может быть...
— Пригласи через четверть часа.
— Да, мой генерал, — дверь закрылась.
На этот раз Денисолта отсрочил визит не для того, чтобы унизить собеседника. Он был болен, ужасно болен. Но слабость перед подчиненными, а тем более перед пленными врагами он показывать не мог. Так что за эти четверть часа ему предстояло сделать подвиг: пересесть в кресло и найти какое-то положение, чтобы не так мучила боль.
Ройне рывком перевернулся на бок. Полежал немного, пережидая потемнение в глазах. С утра он еще немного мог двигаться, но к обеду начинался кошмар. Он чувствовал каждую косточку в теле, они словно дружно ломались и крошились. Затем наступало временное затишье, точно раны заживлялись, а затем все начиналось сначала. Граф почти не ел, только изредка цедил вино. Кусок застревал в горле, когда его начинало ломать. Лекарства, прописанные врачом, только обезболивали, не лечили. Он хоть и был неплохим доктором, но лучше разбирался в том, как вырезать стрелу из живота не убив пациента, а что за недуг постиг генерала, он так и не распознал. Заикнулся о возвращении, но Ройне велел ему заткнуться. Еще чего не хватало — вернуться из-за какой-то болячки. Не в первый раз он заболевал в военном походе. Были тяжелые раны, однажды он лежал при смерти и доктор уже хотел ампутировать ему кисть, иногда он сильно простывал и больше недели лежал в горячке и бредил, была дизентерия — до сих пор он считал, что это самый мучительный недуг... Это тоже переживем. Все можно пережить.
Следующим рывком он заставил себя сесть и тут же, не отдыхая, сделал несколько нетвердых шагов до кресла, а потом свалился туда. Боль скрутила так, что он несколько мгновений не мог вдохнуть, только разевал рот, как рыба, выброшенная на берег. Когда бешеное сердцебиение успокоилось, схватил со стола кубок, приготовленный врачом, и залпом осушил его. Вот теперь жить можно. Еще чуть-чуть подождать, пока отвратительное пойло, когда-то бывшее хорошим лейнским вином, разбежится по жилам и загонит боль глубже. Тогда кости будут только ныть, как зуб, от ледяной воды. Порошочки и травы сделают отвратительным даже самый приятный напиток. Но они помогают, и придется терпеть это зло.
Когда дверь снова отворилась, Ройне уже вполне владел лицом, взгляд снова походил на стальной клинок.
Оруженосец ввел старого священника. Кандалы на запястьях и щиколотках позвякивали в такт его размеренным движениям. Темно-синие одеяния делают его мертвенно-бледным, будто старик уже мертв, но Денисолта уже убедился, насколько обманчиво это впечатление. Они были чем-то похожи: плоть не поспевала за духом. Внутри горит неугасимый огонь, который словно сжигает тело изнутри, чтобы однажды вырваться на свободу.
Генерал небрежно махнул рукой, приказывая оруженосцу выйти. Затем присмотрелся к Цохару.
— Здравствуйте... отец Цохар. Мое вероисповедание не позволяет называть вас духовным отцом, но я пока буду обращаться к вам так, — священник точно заснул, разглядывал пол с застывшей снисходительной улыбкой, словно видел что-то, недоступное Ройне. — Садитесь, — не предложил — приказал Денисолта. Ему не нравилось, что Цохар нависает над ним.
— Благодарю, сын... мой, — голос у священника красивый и сильный. Может, поэтому он имел такую власть над паствой? — Мое вероисповедание повелевает называть вас сыном, хотя внутри все противится этому. Я ценю вашу заботу, но я... постою, — только на последнем слове Цохар взглянул в глаза Денисолте — точно пригвоздил к креслу. Он стоял не из почтения к генералу, а чтобы быть карающим судьей, чтобы еще раз произнести приговор.
Будь у графа чуть больше сил, он бы поставил старика на место, а так пришлось делать вид, что ему это безразлично.
— Как знаете, — он вскинул подбородок. — Я много слышал о вас еще до того, как вошел в город. Слава о вас распространилась далеко за пределы Биргера и даже Энгарна... — он запнулся, потому что на губах Цохара блуждала та же ироничная усмешка. Этот священник будто все делал для того, чтобы разозлить генерала, и ему это удавалось. Он и здоровым был не очень-то терпеливым, а сейчас и подавно. — Чему вы улыбаетесь? — он начинал раздражаться.
— Если сын... мой, вы хотите о чем-то спросить или... попросить — говорите прямо. Оставьте лесть для тщеславных глупцов.
— Снимите с меня проклятие! — мрачно потребовал Ройне.
— А оно действует? — священник оживился. — Тогда Эль-Элион услышал мою молитву.
— Вы молитесь о том, чтобы я умер? Этого не будет. Я выкарабкаюсь, как и сотни раз до этого, — генерал все-таки поднялся — ярость придала ему сил.
— Бог с вами, генерал, — этот порыв не произвел на Цохара никакого впечатления. — Вы настоящее чудо. Ваше существование заставляет людей искать Бога, задавать Ему вопросы и искренно молиться. И кем бы вы ни были — человеком или духом шереша, — я, как слуга Эль-Элиона, не имею права требовать смерти для вас. Вы умрете тогда, когда будет угодно Богу. А я молился, чтобы увидеть исполнение моего пророчества.
— Вы называете это пророчеством? — презрительно скривился Денисолта. И налил себе еще настоя в кубок. Рука предательски дрогнула, вино кровавой лужицей расплескалось по столу. Стараясь не показать, как сильно ранит его собственная беспомощность, он выпил еще приправленного вина. — Неважно. Почему вы не хотите отменить его? Вас задевает моя жестокость? Но разве вы не замечаете, что и мои... пророчества сбываются? Я обещал, что возьму этот город, повешу Кеворка, а вас в кандалах отправлю в Ветоним. Почти все сбылось. Так почему нам не заключить сделку? Я даю вам свободу, а вы исцеляете меня...
— Генерал, — на этот раз Цохар открыто усмехнулся, — я не маг церкви Хранителей Гошты. Я не могу наслать болезнь, а потом поколдовать и снова исцелить вас. Это не проклятие, а пророчество. Я произносил не свои слова, но те, что Эль-Элион вкладывал в меня. Вы можете вернуться во вчерашний день и отказаться от захвата города? И я не могу отменить Божье решение, если Он не вложит в мои уста нечто иное. Так что... Вы же верите в Бога? Молите Его о прощении.
Ройне не поверил ни одному его слову, но на душе почему-то стало легче. Он тоже ухмыльнулся и снова сел в кресло.
— За что мне просить прощения? Энгарнцы глупы и упрямы, — заявил он. — Вы отправитесь в Ветоним. Посидите в подземелье, посмотрим, как тогда заговорите. А я пока завоюю Жанхот.
— Полковнику Кеворку нравилась поговорка: пусть не хвастается охотник, прежде чем подстрелил зайца. Кто знает, может, мы вместе в Ветоним поедем.
— Молчать! — Денисолта все-таки потерял контроль над собой. — Пошел вон!
— Будьте здоровы, генерал, — оскалился Цохар и с достоинством покинул комнату.
Ройне лег на кровать. В душе все бурлило, но он знал, что это ненадолго и поэтому берег силы. Улегся поудобнее и постарался не двигаться. Будто боль была водой, наполнявшей его до краев, и если не шевелиться, то можно не расплескать ее. Тогда она затаится внутри, дав ему драгоценные мгновения отдыха. Но его старания вновь нарушил оруженосец.
— Господин генерал, — он явно был очень обеспокоен. — К вам гонец с посланием из Ветонима. Впустить?
— Возьми письмо и прочти, — теперь он почти шептал.
— Слушаюсь, мой генерал, — он вернулся быстро, долго разглядывал листок, присматривался в Ройне: может, генерал уснул?
— Ну что там? — разозлился Денисолта.
— Господин граф. Лейнская армия захватила Ветоним. Ваша жена и дети... в плену. Если вы немедленно...
Он не закончил, потому что генерал заорал.
8 мариса, Жанхот
Лин бежала к Поладу со всех ног. В последний раз она так бегала, когда дурачилась с Соротом, кажется, это было сто лет назад. И какая же она глупая была тогда. И какой старой она кажется себе сейчас...
Стены галереи проносились мимо, а ей все казалось, что она еле двигается. Словно от того, как быстро она получит письмо, зависит все. Только когда показалась дверь Большого кабинета, она перешла на шаг: Полад может понять ее поспешность неправильно. Она не сформулировала про себя, как именно "неправильно", но теперь сдерживала порыв. Хорошо еще, что Мардан слуг рядом не терпит, поэтому никто не видел, как она мчалась. Возле двери она замерла. Восстановила дыхание, поправила платье. Она придумала новый фасон — никого это не удивило, она постоянно что-то выдумывала — теперь растущий живот не заметят, даже если свадьба задержится на полгода.
Наконец робко толкнула дверь.
— Неужели вы решились, ваше высочество? — тут же раздался голос телохранителя.
Лин вспыхнула: опять глупо получилось. Конечно, он услышал, как она пыхтит и мнется за порогом.
Она села в кресло и, сложив руки на коленях, умоляюще посмотрела на Полада, так и не вымолвив ни слова. Как ни странно, на его лице не было и тени улыбки. Шла война, они терпели поражение, в стране это вызвало еще одну волну возмущения королевой и ее телохранителем, но все-таки он никогда не был таким усталым и тоже... старым. Что-то случилось? Она не выдержала:
— Я слышала, к тебе приходил оруженосец Гарое и передал письмо.
— Приходил, — подтвердил Полад. — Передал.
Он бросил на стол развернутое письмо.
Лин хотела было возмутиться — еще никогда он так не демонстрировал осведомленность, но потом быстро схватила листок и пробежала глазами по строчкам. Вспыхнула, рассмеялась, всхлипнула. Быстро сморгнула слезы и дочитывала уже радостно. Положила записку на колени и посидела немного. Перечитать бы еще несколько раз, но она сделает это позже, когда останется одна.
— Он милый, правда? — спросила она. — Я напишу ему еще? Когда он приедет сюда?
Вместо ответа Полад кинул на стол еще несколько писем.
— Что это? — она наклонилась вперед и тут же угадала свой подчерк. — Мои письма? Откуда они у тебя? Что это значит? — Полад сцепил пальцы в замок и уткнулся в них, не глядя на дочь. — Ты что, забрал мои письма? — она сыпала вопросами, все более волнуясь. — Что это значит? Ты уже не хочешь, чтобы он был моим мужем? Чтобы он был королем? Ты что-то узнал о нем? Пожалуйста, расскажи все! Я верю тебе, скажи, что ты узнал, я не буду спорить с твоим решением, — она дрожала от ужаса.
— Наверно, лучше было бы соврать, что он мерзавец, соблазнил несколько невинных вилланок и все такое, — тяжело заговорил Полад, — но ты все равно узнаешь правду... — он собирался с духом, а Лин поняла, что он собирается сказать, еще до того, как он продолжил: — Биргер сдан. Генерал Кашшафы пощадил горожан. В обмен на жизнь Гарое. Полковник Кеворк повешен пятого мариса.
Принцесса не отрываясь следила за Поладом. Все в душе исчезло в один миг: ожидание, страх, волнение. Только холодная пустота и решимость.
— Все письма принес оруженосец? — сухо поинтересовалась она, и телохранитель поразился, как разительно она изменилась. Он с подозрением наблюдал за ней, но девушка только вскинула подбородок, плотнее сжала губы.
— Да, — Полад говорил об этом так же неохотно. — Паренек лет восемнадцати. Перед смертью полковник написал, что усыновляет его, передает ему орден Рефаила, поместье Эшкол и прочее немногочисленное имущество, в том числе положенные ему выплаты за ранения и гибель на службе. Подчеркивает, что все это должен получить Киший, а не его родные. Еще он просит, чтобы, как маркиза Эшкола, Кишия определили в церковную школу и, как сироте, назначили небольшое пособие.
— А обо мне ни слова, да? — она разжала судорожно сжатые пальцы и положила раскрытые ладони на колени, как дети кладут на уроках, когда не заняты чистописанием. — Он знал, что не вернется сюда и не женится на мне, поэтому и написал так. Утешал меня, — сама того не замечая, она покачивалась взад-вперед. — А ведь это хорошо сказано: ничто меня не сломает. Он был бы хорошим священником. Умел красиво врать, чтобы вдохновить людей.
— Перед смертью он думал только о тебе и об этом пареньке...
— А его он тоже обманул?
Полад невольно хмыкнул.
— Тоже. Пообещал подождать, когда он вернется. Оруженосец рвался обратно в Биргер, а Гарое был мертв, когда Киший еще был в пути. Старейшины отправили мне последнего голубя с этим сообщением, он, конечно, прилетел намного раньше. Мальчишка чуть с ума не сошел от горя и обиды. Орденом швырялся, на меня кидался с кулаками, за то что я войска туда не прислал.
— Кстати, почему ты не прислал войска? — деловито уточнила она.
— Потому что нет у меня столько войск! — на мгновение вспылил Полад. — Они еле держат войска Тазраша. Тештер захватил Ветоним. Если бы старейшины не выпустили женщин и детей... Если бы город продержался еще хотя бы неделю... Если бы Ялмари...
— Вот и нашли истинного виновника, — принцесса встала. — Ладно, я пойду. Когда прибудет Сорот? Надеюсь, он жив? Ему передали, что он срочно должен быть в столице?
— Что ты решила? — телохранитель прикрыл глаза рукой.
— Что этот бывший священник прав. Нет такой силы, которая может меня сломать. Я буду бороться. Я достаточно сильна для этого.
— Лин... — впервые в жизни он назвал дочь по имени.
— Что? У тебя ведь нет в запасе еще одного такого священника? Нет? Ну, так я выхожу замуж за отца своего ребенка. Ты же знаешь поговорку: не так страшны подземелья шереша, как о том священник рассказывает.
