— Ты ещё спал? — сказал он. — Прости. Я только хотел узнать, как ты себя чувствуешь.
— Спасибо, неплохо, — ответил Лейлор. — Только немного не выспался. Я вчера поздно заснул, потому что пришлось сидеть с папой. Он полночи плакал.
Рэш слегка нахмурился.
— Плакал? Почему, что случилось? Его кто-то обидел?
По тому, как он сразу насторожился, можно было догадаться, что равнодушным он к отцу не был. Присев рядом с Лейлором, он спросил с неподдельным беспокойством:
— Скажи, мой хороший, что случилось? Может, я могу помочь?
— Да нет, ничего особенного, — сказал Лейлор. — Лучше скажите откровенно: как вы относитесь к папе?
Рэш на пару секунд задумался, хмуря брови, а потом улыбнулся.
— Очень хорошо отношусь, — сказал он. — А что?
— Да ничего, просто так, — ответил Лейлор. — Скажите, а давно у вас... Ну, появился тот, кто ждёт вас дома?
— Где-то чуть меньше пяти месяцев назад, — улыбнулся Рэш.
— И вы его любите? — спросил Лейлор, хмурясь.
— Конечно, — серьёзно ответил Рэш. — Очень. Но послушай, что-то много ты задаёшь вопросов, а на мой так и не ответил. Почему папа плакал?
— А почему вас это интересует? — опять спросил Лейлор.
— Снова вопросы! — воскликнул Рэш. — Милый мой, меня это интересует, потому что... Потому что я очень хорошо отношусь к твоему папе. Так ты скажешь мне?
Лейлор натянул одеяло и устроился на подушках поудобнее.
— Ладно, я вам скажу, почему. У папы... э-э, ужасно разболелись зубы. Так сильно, что хоть кричи. Потому он и плакал.
Взгляд Рэша словно подёрнулся голубым ледком.
— А можно правду? — сказал он.
— Это правда, — ответил Лейлор с невинным видом. — А теперь, если вы не возражаете, я ещё чуть-чуть вздремну, а то из-за папиных зубов я не сомкнул глаз добрую половину ночи.
И Лейлор повернулся на бок, закрыв глаза. Рэш посидел ещё немного, потом встал и пошёл к выходу. У двери он остановился, вернулся и положил букетик на подушку перед лицом Лейлора, а потом ушёл.
Глава XXXI. Небби
Джим взглянул на часы и отодвинул бокал. Стакан Рэша тоже был пуст, и на вопрос бармена: "Повторить?" — он ответил отрицательно.
— Уже поздно, — сказал Джим. — Тебя, наверно, дома ждут.
Рэш улыбнулся и задумчиво кивнул. Горло Джима невыносимо сжалось, и он отвернулся, чтобы Рэш не увидел слёз, которых он не смог сдержать. Расплатившись по счёту, он торопливо слез с табурета, но слёзы уже катились градом, и остановить их Джим был не в силах. Тёплая рука Рэша поймала его за руку и задержала.
— Тебе пора, — пробормотал Джим, отворачиваясь.
Рэш притянул его к себе и заглядывал ему в лицо.
— Ты что, плачешь? Ну, что такое?
— Тебе пора, — повторил Джим. — Тебя ждут... Уже поздно, не задерживайся.
Он стиснул изо всех сил зубы, чтобы не зарыдать. К чему показывать слабость и сожаление, когда уже слишком поздно? Но быть сильным и оптимистичным оказывалось гораздо более трудной задачей, чем он себе представлял. Всё это происходило на глазах у праздно играющих в бильярд военных, пьющих вино, маиль и глинет, и вряд ли такие зрители были нужны Джиму сейчас. Равнодушный бармен вытирал бокалы, за очередной порцией маиля к стойке подошли два офицера, поглядывая в сторону Джима.
— Как ты думаешь, кто ждёт меня дома? — спросил Рэш, заглядывая Джиму в глаза то ли серьёзно, то ли с усмешкой. Тайну этого взгляда Джим ещё до сих пор не мог разгадать.
— Тот, кого ты любишь, конечно, — пробормотал Джим.
Рэш ещё пару секунд смотрел на Джима, и непонятно было, серьёзен ли он или вот-вот улыбнётся.
— Как насчёт того, чтобы заехать к нам в гости? — вдруг предложил он.
Это предложение показалось Джиму более чем странным. Он не мог понять, к чему всё это: может быть, Рэш смеётся над ним? Нет, на Рэша это было непохоже: издеваться он вряд ли стал бы.
— А тот, кто ждёт тебя... Он не будет против? — недоуменно пролепетал Джим.
Взгляд Рэша потеплел, и он действительно улыбнулся.
— Думаю, он не будет возражать против знакомства, — сказал он. — Кроме того, он сейчас уже, скорее всего, спит. Пойдём.
Джим не смог воспротивиться его тёплой, доброжелательно настойчивой руке, и они вышли из бара навстречу золотисто-терракотовому вечернему небу Флокара. С неослабевающим недоумением Джим шёл за Рэшем по бетонной дорожке к стоянке транспорта, освещённой последними косыми лучами заходящего солнца, и всё гадал: к чему это? Рэш тем временем подвёл его к компактному двухместному флаеру с матовой обшивкой цвета пустынной пыли и открыл дверцы.
— У тебя новый транспорт, — счёл должным заметить Джим. — На скутере больше не ездишь?
— Скутер — для небольших расстояний, — ответил Рэш. — А наш городок далековато отсюда.
Городком Рэш назвал поселение сотрудников проекта по освоению Флокара. Озарённый янтарными вечерними лучами, он состоял из типовых корпусов — невысоких белых параллелепипедов с окнами, внешне похожих на заводские цеха и разделённых одинаковыми забетонированными улочками. Располагался он в одном из оазисов, и со всех сторон его окружали деревья наподобие пальм и акаций. Флаер Рэш поставил на крытую стоянку, окружённую стенами корпусов-параллелепипедов, и они с Джимом прошли по бетонной улочке к ближайшему из них.
Внутри корпуса оказалось неожиданно уютно и чисто, как в гостинице среднего уровня: в главном холле на первом этаже зеленели декоративные растения и радовали глаз цветочные клумбы, бурлил пузырьками большой подсвеченный аквариум с яркими рыбами. Жилые помещения располагались по периметру здания, образуя колодцеобразное пространство посередине, и снизу, подняв голову, можно было увидеть все этажи, которых было восемь. Крыша над этим "колодцем" пропускала свет, а попасть на этажи можно было на любом из пяти лифтов-платформ. Имелась и лестница, соединявшая все этажи.
Они поднялись на платформе на пятый этаж. По дороге Рэш неоднократно кому-то говорил "привет", кто-то махал ему: на площадках этажей, несмотря на поздний вечер, было довольно оживлённо.
— Мы тут живём дружно, — сказал Рэш.
Платформа остановилась, и они вышли на площадку. У стен, между дверями комнат, в кадках зеленели маленькие деревца с пирамидальными кронами, а перед каждой дверью лежал коврик. Рэш, вытерев ноги о коврик перед одной из дверей, открыл её и сказал Джиму:
— Проходи... Не стесняйся.
Джим вошёл в жилище Рэша. Комната была невелика, со светло-сиреневыми оштукатуренными стенами, фиолетовым ковровым покрытием на полу и длинной трубкой светильника над дверью. В фиолетовой стенной нише стояла неширокая надувная кровать и тумбочка с лампой, в углу — круглый столик с креслом, но взгляд Джима сразу притянула к себе хорошенькая бело-голубая детская кроватка с подвешенными над ней игрушками. Рядом с ней на кушетке сидел коротко остриженный бледный юноша в светло-сером закрытом костюме со стоячим воротником и в серебристых сапогах. На руках юноша держал пухленького, круглощёкого малыша, который сладко спал у его груди. Завидев Рэша, юноша вскинул остренькое лицо с большими водянисто-голубыми глазами и сказал шёпотом:
— Он опять не хотел спать в кроватке. Спит только на руках, а стоит положить его — тут же плачет.
Рэш стащил с головы платок, открыв густую светло-русую шевелюру, и его лицо озарилось нежностью. Скинув куртку и вытащив из банки влажную салфетку, он тщательно протёр ею руки и бережно взял у юноши ребёнка, прошептав ласково:
— Иди к папе, сладкий...
Пухленький кроха не проснулся, даже когда Рэш поцеловал его в толстенькую щёчку. Юноша встал и спросил вполголоса:
— Я могу идти?
Рэш кивнул.
— Да. Спасибо, Оэн. Завтра, как обычно, к семи утра.
Бесшумно ступая, Оэн вышел из комнаты. Джим стоял, потрясённый. Рэш сказал с улыбкой вполголоса:
— Ну вот, познакомься. Это и есть тот, кто ждёт меня дома. Его зовут Небби.
— ТАК ЭТО РЕБЁНОК?
Джим опустился на кушетку, на которой только что сидел Оэн. Рэш, тихонько покачивая пухлощёкого малыша, улыбался, и его лицо озарял спокойный и тёплый внутренний свет. Да и вся его фигура излучала это тепло и спокойствие, в плечах была сдержанная сила, а в руках, державших ребёнка, — нежность.
— А ты о ком подумал? — улыбнулся он, садясь на кровать.
Все слова застряли у Джима в горле. Он смог только показать в сторону двери, в которую только что вышел юноша в сером костюме.
— А, ты имеешь в виду Оэна? — понял Рэш. — Он няня, присматривает за Небби, пока я на работе. Его мне дали бесплатно. Вообще-то, я сейчас должен быть в отпуске по уходу за ребёнком, но я предпочёл взять за него компенсацию и выйти на работу: дополнительные деньги нам с карапузом сейчас совсем не помешают. Плюс детское пособие.
Когда к Джиму вернулся дар речи, он, запинаясь, задал вопрос:
— И здесь... больше никто не... живёт?
— Нет, я живу один, — сказал Рэш. — Точнее, мы с Небби вдвоём. У меня никого нет, если ты об этом.
— А малыш... — начал Джим и осёкся, пронзённый догадкой.
Рэш склонил русую голову над ребёнком.
— Вскоре после того как ты год назад улетел с Флокара, меня начало знобить по ночам, — сказал он тихо. — Такое со мной приключилось в первый раз в жизни, так что я сначала подумал, что подцепил какую-нибудь хворь... — Рэш улыбнулся, с трогательным смущением опустил ресницы. — А когда пришёл к врачу, тот сказал: "Покупайте детскую кроватку". Вот так... До седьмого месяца я работал, а на остальные пять врач всё-таки отправил меня в отпуск. Но дома я не усидел: такую роскошь я себе позволить не могу.
— О, Рэш! — простонал Джим.
Он опустился на колени возле Рэша, не сводя туманящихся слезами глаз со спящего чуда. Круглые щёчки, милые пухлые складочки на ножках, пушистые тёмные ресницы, сжатый кулачок с малюсенькими пальчиками — это был самый лучший подарок Бездны, который Джим когда-либо получал. Новое небо раскинуло над его головой всю свою звёздную сокровищницу, в которой не было ни одного фальшивого бриллианта. Запутавшись пальцами в светлой копне волос Рэша, он целовал его глаза, ласковые морщинки возле их уголков, осыпал поцелуями щёки и лоб, а когда коснулся губ, они с готовностью раскрылись ему навстречу, тепло и крепко соединились с губами Джима, и Джим утонул в их нежности.
— Ты себе не представляешь, сколько я вытерпел от этих военных, пока ждал тебя в этом баре! Они вились вокруг меня роями.
— Ну, на такого, как ты, трудно не обратить внимания. Но ты, кажется, успешно давал отпор слишком назойливым. Ты просто молодчина.
— Рэш, родной мой, как же ты мог работать до седьмого месяца? Тебе следовало беречься!
— Ничего, всё обошлось благополучно — сам видишь, какой получился крепыш.
— Он просто чудо... Просто восхитительный! Такие щёчки! Надо думать, с аппетитом у него всё в порядке?
— О да, аппетит у него — будь здоров. Ты ещё не слышал, как восхитительно это чудо орёт! Голос — как заводская сирена.
— Дай мне его, Рэш... Я хочу подержать.
Когда Джим взял щекастое чудо на руки, оно открыло васильково-синие глаза, опушённые кукольными ресницами, и громко сказало "ауа", недовольное, по-видимому, тем, что его разбудили. Джим засмеялся и поцеловал своё нежданное чадо.
— Ох, сейчас заведёт арию, — прошептал Рэш.
Но малыш не заплакал, удивлённо разглядывая Джима, смешно тараща глазёнки и приоткрыв ротик. Он потянулся ручками к его волосам, уцепился за длинные локоны, спускающиеся из-за ушей, и сказал:
— А!
— Да, у папы нет такой шевелюры, — ответил Рэш. — И у Оэна тоже нет.
— Рэш... — Джим дотронулся до мягких светлых волос создателя оазисов. — Ты на меня не сердишься за то, что меня так долго не было?
Рэш смотрел на него, прищурившись. Взяв у Джима малыша, он сказал:
— Сержусь ли я? Да я просто вне себя от возмущения. Ты сделал мне ребёнка и улетел, бросил меня одного, негодяй — в таком положении! А ведь мне нужно работать, чтобы прокормиться, и работа у меня не из лёгких, а иногда и опасная. И тут вдруг я узнаю, что у меня будет ребёнок. Хорошенькая ситуация! Как я должен работать, когда меня тошнит, знобит, коленки подкашиваются, всё из рук валится? А начальство скупердяйничает, не хочет дать мне прибавку к жалованью, и всё у них приходится выпрашивать, как милостыню!..
Джим слушал его, чуть живой и похолодевший, прижав руку к замирающему в груди сердцу. А Рэш вдруг, прервав свою гневную тираду, достал из тумбочки чёрный плоский квадратный футляр и протянул Джиму.
— Вот, взгляни. Что ты на это скажешь?
Открывая трясущимися руками футляр, Джим понятия не имел, что там могло быть. А там оказалась пара диадем и карточка, на которой было написано:
"Будь моим папой. Небби".
Когда Джим поднял недоуменный взгляд с диадем на Рэша, он увидел его смеющиеся глаза.
— Ну, так что ты на это скажешь? — ласково повторил Рэш свой вопрос.
Лейлора разбудил звонок. В трубке переговорного устройства он услышал бодрый голос отца:
— Лейлор, солнышко, просыпайся! Зайди ко мне в номер, пожалуйста. Я хочу тебя кое с кем познакомить.
— Что, прямо сейчас? — зевнул Лейлор.
— Да, если можешь, то сейчас, — ответил отец. — Ну же, моя радость, просыпайся, уже утро! Умывайся и приходи, мы тебя ждём.
— Кто это — "мы"? — спросил Лейлор, ещё не вполне проснувшись.
— Увидишь, — загадочно сказал отец.
Лейлор был озадачен, и больше всего голосом отца. Уже давно он не звучал так весело и жизнерадостно, и Лейлора это приятно удивило. Встав и слегка размявшись, чтобы прогнать мурашки в пальцах руки и ноги, он вышел на балкон и подставил лицо солнцу, жмурясь. Ему самому теперь не верилось, что когда-то на него нашло чёрное затмение и он хотел отказаться от такой радости, как подставлять лицо солнечным лучам. Прогревшись на этом роскошном жарком солнце и подставив ему плечи, руки, спину и ноги, Лейлор плеснул себе в лицо пригоршню прохладной воды, оделся, причесался и с особым внутренним трепетом, гордостью и удовлетворением увенчал свой лоб диадемой. Ему нравилось каждое утро надевать её, думая при этом о Раданайте.
Войдя в номер отца, он сразу услышал громкий детский голосок. Это его удивило: откуда здесь было взяться ребёнку? В его душе всколыхнулось воспоминание об Ущелье Отчаяния и голоске, попросившем: "Отпустите моего папу", — и его охватило чувство тоскливого ужаса. Почти не чувствуя под собой ног, он прошёл в комнату и увидел отца, а также Рэша, у которого на животе в сумке-кенгуру сидел агукающий синеглазый и пухлощёкий карапузик. Покоритель пустыни был сегодня без своего головного платка, который, как оказалось, скрывал под собой прекрасную светло-русую шевелюру, очень шедшую своему обладателю. Отец, сияя от счастья, объявил:
— Лейлор, познакомься! Это твой младший братик, его зовут Небро. Когда Рэш говорил, что он уже не один, он имел в виду его.
Теперь стало ясно, отчего отец так счастлив. Его с Рэшем роман имел последствие, которое теперь звонко лепетало и тащило в рот всё что ни попадалось, бросало на пол погремушку и забавлялось тем, как взрослые кидаются её подбирать. Отец бросал сияющий, полный нежности и обожания взгляд на Рэша и упитанного кроху, находясь, по-видимому, на вершине блаженства, и поэтому ему было непонятно, почему из глаз Лейлора покатились слёзы. Пару секунд он смотрел на Лейлора с недоумением, а потом бросился к нему.
