'Про такого не слышала. Трубка как у Шерлока Холмса. Явно придуривается этот товарищ. Ну, да ладно, чего еще с этого слуги Мельпомены взять. Нам бы лишь бы снимать умел. А там уж, пусть хоть с кальяном дружит...'.
— И вот еще, прошу любить и жаловать, будущий блестящий режиссер Изя Гольдштейн. Буквально только что закончил учебу с отличием, и сразу к нам отдыхать приехал.
'И за шо нам таки его прикажете любить? Нос у него классический и можно даже сказать фи'гменный. Волосы в беспорядке. Глаза правда умные, ну таки оно ж и понятно, ищите дураков на Привозе. И чего-то я ни одного его фильма не помню. Хотя... вроде бы что-то подобное в титрах документального кино звучало. Гммм. Ну и компания у нас подобралась. Редактор киножурнала, недооператор, плюс новоиспеченный кинодокументалист. И еще девица какая-то, словно мышь в углу сидит. Имя свое она так тихо пропищала, что я и не запомнила. Комбриг, начлет бригады, мой комполка, еще аж целых два комиссара... Ну и, собственно говоря, главный многостаночник этого безнадежного дела. Сценарист-истребитель, он же постановщик воздушных схваток. Мдаа'.
Беседа сразу перешла в целевое русло. Павла честно предупредила, что на все разговоры есть всего пара часов, поэтому обычный треп был пущен побоку, и сразу начались обсуждения деталей сценария фильма и спецэффектов.
* * *
— И зачем у вас столько воздушных боев? Вы что же думаете, зрителю интересно будет ждать, когда все это закончится?
— Вы же Володя вроде бы кинооператор. Вы, что же думаете, что воздушный бой длится час? Это ведь секунды. Увидел кого сбивать, несколько маневров, огонь и сразу отвалил. Даже глядеть некогда, сбит он там или нет. Задержался на пару секунд, и по твоему хвосту уже пули стучат. А сами бои могут быть настолько красочными, что Чеховская 'Чайка' на их фоне будет весьма блекло смотреться. Весь вопрос, как это показать. Вы видели, как самолет взрывается в воздухе? Нет? А как сбитый самолет тащит за собой дымный султан до самой земли? Или, как самолет с убитым пилотом вращается пока уткнется в землю, и не взорвется? Или хотя бы просто из кабины стрелка бомбардировщика смотрели, как ваши трассы упираются в мотор вражеского истребителя? Вы вообще когда-нибудь в воздухе снимали?
— Да, пока не приходилось.
— Ясно. Степан Кузьмич, товарищ майор, очень прошу посадите этого студента в переднюю кабину спарки, и против 'Кирасира' с ним немножко покрутитесь. Вот тогда он поймет, что такое воздушный бой.
— Ты, старлей, на товарищей-то кинематографистов так уж сильно не наседай. Да, не понимают они пока нашей специфики. Ну, так ты на то и нужен, чтоб все подробно обсказать, а потом и показать. В общем, сбавь пока обороты, герой Китайский!
— Есть сбавить, товарищ комбриг.
— Ну зачем вы право слово! Он ведь действительно интересные вещи рассказывает.
— Ну хорошо. А те батальные сцены Турецкой, Японской, и империалистической войн, зачем обязательно с неба снимать? Ну, там чтобы шрапнели в воздухе рвались, фугасы фонтаны вздымали.
— А затем, Леонид Васильевич, чтобы показать, что на войне все работают. И работа эта тяжелая. А наши 'воины неба', они тоже не сами по себе воюют, только чтоб повоевать. Они ведь другим бойцам помогают, подсказывают, где противника ждать, или вражеский налет отбивают. Или помогают подавить огневые точки, чтоб пехоте было легче в атаку идти. В той сцене, где 'японцы' по колонне китайских беженцев лупят, мы же с вами как раз и покажем самый жестокий лик войны. Чтобы наши крылатые воины помнили — 'не сбросим врага с неба, будут уже наши дома гореть и наши люди гибнуть, а победим врага, не просто орденами покрасуемся, а чьи-то жизни спасем'. Поймите же товарищи кинематографисты! Летчики они не для парада нужны. Как и пехотинцы и танкисты и артиллеристы...
— Товарищ Колун, ну, а зачем вообще гибель наших пилотов показывать? Ну, как вы там рассказывали, про появляющиеся дырки от пуль на крыльях. Разбитые осколки остекления и кровь рядом с прицелом. Зачем все это? Может, пусть одни враги гибнут?
— А затем, товарищи, чтобы не врать своим ребятам! Собственная гибель в бою это ведь не самое страшное. А, вот, когда маленьких детей и женщин безнаказанно убивают с неба... Убивают, из-за того, что кто-то не додумал и не подготовил, или не обеспечил пилотов. А те пилоты из-за этой чьей-то халатности физически не смогли всех защитить, да и сами погибли. Вот зачем!... Вы репродукцию картины Пикассо 'Герника' видели?! Вот и наш с вами, товарищи, фильм должен не просто чей-то глаз благолепием воздушного строя радовать. Он должен учить. Да, учить! Учить побеждать во имя жизни, и если потребуется, УМИРАТЬ ВО ИМЯ ЖИЗНИ. И каждый пилот или наземный боец должен помнить, что гибель, это еще не конец. Что придут другие. Те, кто поднимет наше знамя, и доделает нашу работу...
— Видали ухаря! Мдаа. Может тебя старлей в Москву послать учиться. Стал бы ты у нас первым летным режиссером. С твоим бы жаром пылающим, ты бы потом нам такого на снимал...
— Не надо меня в Москву, товарищ комбриг. Мне уже и ехать пора, время минут пятнадцать как вышло. Я только очень прошу, ну попробуйте вы все вместе начальство убедить, чтобы фильм многосерийным сделали, иначе ничего у нас толкового не получится... Товарищ полковой комиссар, я вашей машиной воспользуюсь?
— Погодите! Товарищ Колун. Мы же еще столько всего не обсудили. Вы ведь и про пленку нам так и не объяснили. Зачем вам и цветная и черно-белая пленка для съемки нужны?
— Тут все просто, товарищ Гольдштейн. Сцены мирной жизни цветом, сцены войны монохромные. Война это не парад. Она грубая и жестокая. И еще черно-белое постановочное кино о войне, можно будет монтировать с эпизодами воздушных боев, снятых как камерой, так и тем же кинопулеметом. В общем товарищи, задача стоит непростая. Делать ее будет трудно, но все сцены боев воздухе мы берем на себя. Снять их не проблема, были бы самолеты, пилоты и операторы с аппаратурой. Я понимаю, что нам вообще все могут запретить. Углядят там в начальных кадрах пропаганду Царской армии, и все, пиши пропало. Но если делать фильм о связи времен, то делать его надо по-настоящему. И очень советую в эпизоде про Гражданскую, покажите как молодые летчики с комиссаром Сталиным под Царицыным беседуют..
— Ну ты и Жук, Колун. Эх и жук!
* * *
'Японский' истребитель, который изображал ИП-1 с зафиксированным шасси, выкрашенный в цвета японских ВВС, раз за разом выскальзывал из прицела. Старший лейтенант госбезопасности никак не мог поймать своего противника, и раз за разом терпел поражение. После нескольких учебных боев, он разозлился, и наконец, используя вертикальный маневр, поймал и сбил условного врага. На земле за экзаменационными боями внимательно наблюдали кураторы этого секретного проекта. Впрочем, сразу после приземления старший лейтенант госбезопасности стремительно превратился в капитана ВВС. Однако расстройства по поводу такого понижения в звании он явно не испытывал. Его недавнее фиаско в воздушном бою очевидно никак не было связано со сменой формы одежды. Тем более что, его более удачливый противник старший лейтенант Колун также расстался с одним кубиком в петлицах, хотя и сохранил их фамильный цвет. Экзамены были сданы, но скорые каникулы недавним обучающимся не грозили. Началась суета подготовки к отъезду. Личный состав был экипирован. Последние из прибывших с завода самолеты были облетаны и выкрашены в пустынный камуфляж. Теперь эскадрилья стала похожа на обычное подразделение ВВС. Даже рота охраны была переодета в обычную форму Красной Армии.
За несколько ночей перед отъездом, Павла как всегда после бешенного летного дня спала без задних ног. Но чье-то легкое неуверенное прикосновение к лицу быстро разбудило ее.
'Вот бл..ь! Сколько времени-то? Ага. Сначала свет включить надо. Как они все меня достали!'.
— А! Ильич? Кто это? Кто здесь?
В комнате явно кто-то был. Тихое дыхание слышалось в темноте слева от двери. Выключатель был как раз в той стороне. Оружия у Павлы в комнате не было. Еще пока сонное эго вздрогнуло от осознания нетипичной ситуации, и стало быстро просыпаться. Она резко вскочила с кровати, и перекатом ушла в противоположный угол, сходу приняв оборонительную стойку, и напружинив ноги для следующего прыжка.
'Это что еще за хрень?! Может закричать? Неужели японцы ниндзю прислали мне карачун делать? Но, как они узнали? А может, это немцы за Охайна? Чего стоим, уже минуты две как грохнуть могли. Да, что за херня? Не было печали, и днем нет покоя, еще и ночью всякие ниндзи шляются. Но не Петровский это точно. Тот хоть и неуловимый, но до такого дибилизма еще не дошел. Ладно, хватит ждать, начнем знакомится'.
— Быстро отвечай мне! Кто такой и чего надо?!
— ...
— Считаю до трех, и криком разбужу охрану.
— Не надо охрану, это я Валя.
'Уборщица, мать ее в детсад! Небось последняя проверка меня перед дорогой. Ну чекисты! А вот хрен вам товарищи контрразведчики. Не бывать тому позору!'.
— Значит так, товарищ уборщица. Вы сейчас очень тихо уходите, и сделайте так, чтобы я никогда больше об этом не вспоминал.
— Но, Павел Владимирович! Я же вас...
— Тихо! Охотно верю. Особенно если учесть, что вам было обещано в обоих случаях. И если удастся ваше задание, и если оно провалится. Значит так, слушайте меня и не перебивайте. Сейчас уходите, и скажете своему начальству, мол у старлея после дневных полетов и сил уже больше не осталось. И вообще, он себе слово дал, пока с войны не вернется никаких баб не тискать. Вам ясно?
— Вы думаете я...
— До конца дослушайте! Подставлять я вас не хочу. Задание у вас было, сказок тут рассказывать не надо. А задание командования надо выполнять. Понимаю, жизнь ваша такая, как сейчас далеко не сахар, даже после той лагерной тужурки. Но в данном случае вашей вины не будет. И еще, добавьте им, что мол обещал он, как из Монголии вернется обязательно проведает, а пока просил не беспокоить.
— А вы правда приедете?
— Врать не хочу, не знаю. Тут уж, как карта ляжет. Так ведь у вас обычно говорят?
— Откуда вы...
— Не откуда. Ладно, идите Валя. Ловите настоящих шпионов. В этом я желаю вам удачи.
'Еще одной мечтательницы на мою голову не хватало. И как теперь заснуть, что б на завтрашних 'полетушках' мордой в землю не очнуться? Мдяя. Скорее бы уже уехать! Не ну вот ведь гадство какое!'.
* * *
Первыми на три дня раньше отправили техников и самолеты на платформах. Оставшиеся пилоты еще несколько учебных боев провели на старых учебных машинах, и уже перед самым отъездом передали всю учебную технику новым курсантам прямо на аэродроме 69-й бригады 'Скоморохи'. Потом отправка прицепным вагоном, без оркестра и речей. Поезд двигался не слишком быстро. Несколько раз даже простояли, пропуская воинские составы стягивающиеся к той же дальневосточной цели. В вагоне было скучно. Сначала пилоты читали книги и журналы, резались в карты и шахматы. Но через три дня однообразие дороги начало сказываться. Охрана НКВД бдила круглосуточно. Из поезда никого не выпускали. Еду приносили прямо в купе. Павла использовала нежданный отдых самым эффективным способом. Часов по двенадцать в сутки отсыпалась, остальное время учила языки. Кувшинов по ее просьбе прислал сразу несколько самоучителей и разговорников. Начала она естественно с монгольского и японского, потом в качестве отдыха перешла к польскому, после к румынскому, затем настал черед эстонского, финского и норвежского. Вскоре когда стало понятно, что охране надоело смотреть на читающего пилота, и Павла наконец смогла начать нормальное изучение всего двух языков — польского и финского. Выбор был обусловлен ожидаемыми конфликтами. А вот в японский она глубоко решила не лезть. Несколько фраз она выписала и заставила командиров звеньев научить подчиненных, пообещав зачеты с пристрастием. Пары расхожих фраз всему личному составу должно было вполне хватить, чтобы в случае чего продемонстрировать, что японец учит русских гайдзинов не только за хвостом следить. Наконец, вагон прибыл на растревоженную словно муравейник железнодорожную станцию. На запасных путях разгружались составы со снарядами и горючим. Через два часа за пилотами пришла пара грузовиков и постылый комфорт купе и коридора был сменен на пыльный тент и деревянные скамейки.
* * *
Вот и она, Монголия. Пыльное пекло. Сквозь закрытый тент грузовика даже разглядеть ее толком не удалось. Над головой раскинулся купол звездного неба, усыпанный мириадами звезд. Звезд на которые почти также взирал когда-то потрясатель вселенной и местный уроженец Темуджин Чингиз Хан. Пилотов сразу отправили в барак. Но Павла задержалась на аэродроме. Под бдительным взглядом нескольких охранников, она прошлась по площадке между ангаров и зачем-то решила заглянуть в один из них. В тот, у которого стояла вооруженная охрана с винтовками.
'Наверняка там мой полуреактивный отпрыск стоит. Ну хоть бы одним глазком глянуть, чтоб потом спалось безмятежнее. О! А это что за чучело?'.
— Стой кто идет?
— Стою, я и иду!
— Стой кто идет?
— Ладно, красноармеец, моя фамилия Колун. Слыхал? Какие у вас на этом инструкции?
— Не могу знать! Мне просто приказано никого без сопровождения старших командиров особой эскадрильи не пускать.
— Ну так и не пускай никого без меня. А я и есть один из старших командиров особой эскадрильи. Так что, меня можешь смело пускать.
— Никак нет, не могу. Надо разводящего вызвать.
— Ну так вызывай, давай. Долго я буду тут стоять?
Повернув два раза рубильник звонка, похожий на те, что стояли у дверей Харьковских квартир, часовой снова замер с винтовкой старательно не глядя на фигуру остановленного нарушителя. Через три минуты показалось заспанное лицо сержанта.
— В чем дело, красноармеец Зяблик?
— Не пыли сержант. Моя фамилия Колун. Где у вас список допущенных к этому объекту?
— Товарищ лейтенант предъявите ваши документы.
— Молодец, что спросил, на гляди. Все правильно?
— Что вы дальше собираетесь делать?
— Ничего не собираюсь делать, просто хочу вместе с вами зайти в ангар осмотреться, после этого я спокойно покину территорию объекта, и отправлюсь в казарму спать.
'Задумалось местное 'разводило'. Лицо вроде бы неглупое, глаза внимательные, но лоб у товарища сержанта упрямый. Небось сейчас свое начальство вызывать будет и о задержании не вовремя пришедшего посетителя рапортовать'.
— Ну, что, начкара вызывать будете, или так зайдем?
— Вообще-то надо бы вызвать. Но ваша фамилия и, правда, была в списке. Так что идемте. Но находиться внутри, я могу разрешить только пять минут. Днем придете, хоть целый день смотрите. А сейчас пять минут и ничего не трогайте. Согласны?
— Договорились.
Мото-реактивного истребителя, или хотя бы разведчика к изумлению и некоторой досаде Павлы в ангаре не было. Зато в гордом одиночестве, благоухая свежей краской, стоял он. Самолет, которого Павла даже не особо ожидала тут увидеть. Эти контуры спутать с другими было невозможно. Светло-серый почти белый фюзеляж с алой эмблемой восходящего солнца, аккуратно намалеванного прямо за зализом крыла. Тот самый истребитель к боям, с собратьями которого готовила себя и других Павла. В кабине И-96 никого не было...
