— Тёть Сонь! Ты дома што ли?!
— Кто там? Ты ли Саввушка?
— Я! Я тут к тебе человека привел, поглядеть. Не прогонишь нас?
— Коли нужда есть, чего ж гнать?
На крыльцо вышла высокая худая, но совсем даже несгорбленная женщина неопределенного возраста. Совсем не крючконосое лицо, даже несло в себе следы былой красоты. На первый взгляд она была лишь чуть постарше спутника Павлы, вот только в глазах плескалась такая усталость, словно жила она уже несколько сверхсроков.
— Баб Соней меня кличут. Ну, а тебя как звать воин?
— Доброго вам здоровья, Баба Соня. Меня Павлом зовут.
— Саввушка, съезди ка на базу, да мне пока керосину привези.
— Да я ж тебе неделю назад привозил, али торговать по соседям взялась?
— Ступай, говорю, и не перечь! Через часок сюда вертайся.
Знахарка обошла вокруг Павлы с чуть прикрытыми глазами. Потом постояла на месте, к чему-то прислушиваясь.
— Вон там колун возьми, да дров мне наколи. — 'Угу. Каламбур выходит. Колун возьми колун'.
— Как скажете. Только не забудьте скомандовать, когда уже хватит...
— Пошуткуй, пошуткуй создание божие...
'Гммм. Словно в сказку попала. Точно меня эта сонная Яга испытывает на что-то. Видать, это она диагностику проводит. Интересно, она мысли-то читать умеет? И что же мне тогда делать, если мою 'нездешнюю сучность' эта 'премудрая Василиса' сейчас возьмет и просечет? Может, самой ей все рассказать, пока Михалыча тут нет. Она ж его специально за керосином спровадила, чтоб конфиденцию соблюсти. Хм. А толку то, что спровадила? Всего-то дрова рубить, зачем то заставила. Угум. Или, может, это она мне 'огневые' испытания проводит, как я тогда 'Тюльпану'. Мда. Вот так 'лаборатория разноцветных сил' тут у бабушки. Но если думает, что я, по слабости женского нутра быстро выдохнусь, то хреновая она колдунья. На тебе! Получай, Буратино неструганное! На еще'.
— Хватит уже колоть, в избу иди.
— Слушаюсь.
— Иж, как покладисто отвечает. Словно и, правда, мальчишка. Да не бойся меня, не обижу.
— А кто это тут боится?
— А вам безбожникам, комсомольцам, да коммунистам и не положено бояться. Вы лишь тогда бояться начинаете, когда все, во что верили, трухой оказывается. А пользы от вашей боязни тогда тьфу, да вытереть.
'Вот, оказывается, кто Михалычу его политграмоту закладывал. Угу. Только не шибко далеко смотрит кудесница, не далеко. Ни хрена-то она в коммунизме и комсомолии не поняла еще'.
— Нет, Баба Соня, не правы вы. Даже, когда все вокруг трухой станет, вера у нас все равно остается. И страхи наши, очень быстро лечатся. А вот те, кто надолго испуганными остаются, те и вовсе не наши, и нашими не были никогда.
— Вот оно что. Значит, не ошибка это? Видать совсем уж я состарилась, что перестала своему первому взгляду верить. Дааа. Обмишулилась малость. За долгие годы единый раз. Ну, да и бог с ним. Буду знать, что не перевелись еще чудеса на земле.
'Совсем вроде заговаривается бабка. О чем это она? Какая ошибка? Какой первый взгляд? Какие чудеса? Хотя если первым взглядом она рентгеноскопию делает, то... А ведь то, что со мной случилось, точно на чудеса тянет. Значит, все же дело толкует стихийный диагност. Ну ка, еще ее послушаем. Говори, говори бабушка. Не таи от пациента результаты исследований'.
— Здоровье у тебя уже без скверны. Что было худого, то все проходит потихоньку. Хорошо тебя лечили, да и справится мужское тело-то. Ну и я кой-чем вспомогну тебе. А вот в челе да в сердце твоем лихая беда угнездилась. Нельзя вот таким человеку шибко долго быть. Наступит день, когда крепко выбирать тебе придется, вот тогда и заплачет снова душа твоя страдалица.
— А может, и не придется мне выбирать, если жизнь сама все по чугункам разложит. А душа пусть плачет, такая ей видать планида.
'Не знаешь ведь ты бабка, что нас ждет. Что из тех, кто с порога уйдет, едва половина назад вернется. А еще ведь и до начала той бойни дожить нужно. Хотя дожить я все же постараюсь, а вот когда мой час придет, точно беречься не стану. Вот так вот знахарка'.
— Зря я себя хулила. Вовсе не ошиблась я. От тех годов долгих одно название тут. Голова шибко умная, да разум дурной. Что было дитё, что дитём стало. Одно слово орясина бестолковая. Ничё, ничё. Жизнь она и, правда, всех по шесткам рассадит. А жить тебе создание божие, еще всяко дольше, чем тобой самовольно отмерено.
— Спасибо, и на добром слове.
— Не благодари. А вот когда заплачет душа твоя, да так, что выть на луну захочется, тогда просто вспомни и проведай. Ну, ступай, помоги Саввушке бидон с керосином в сарай занести.
'Мдааа. Точно, как в сказке побывала. И, правда, не все еще чудеса перевелись. А про душу пусть не свистит 'Ванга Харьковская'. Нам бы только Победу нашу приблизить. Отвести эту беду у меня навряд ли сил хватит, а вот жизней людских нужно поболее спасти. Эх! Да лишь бы вышло у меня'.
Бидон занял свое место на высокой скамейке. Михалыч утер трудовой пот, и снова хитро взглянул Павле в глаза.
— Ну что летун, все еще страдаешь по своему 'Цветку аленькому', а?
— Давай уже показывай, чего от людского сглазу спрятал.
— И тут меня просек. Ай да Паша! Ну, идем тогда.
Михалыч отодвинул в сторону половик и легко вынул доску внутреннего крыльца. В невысоком подвальчике было темно. Электричество тут явно не ночевало, и Михалыч споро зажег керосиновую лампу. Подождав, пока цветные пятна истают в глазах, Павла не спеша огляделась. На широком столе в ряд лежали несколько довольно странных агрегатов. На что они похожи, Павла сразу поняла, но размеры и детали отделки ее просто поразили.
— Что это дядька, такое здоровое?!
— Али не узнал? Это Павлуша 'Тюльпан' нумер два. Только без мотоциклетного мотора он. Лозино-Лозинский тот пока ты в отъезде был, умудрился с Турбинным заводом договориться. Видать у них похожие детали оказались. А когда учуял, что 'первые холодные ветры' подули, он сразу же в мою сараюшку все детали-то и перевез. И пока те 'архангелы' институт курочили, я все потихоньку доделал, сюда перетащил и собрал.
— А испытания как же?
— По три раза их 'кадилом' испытал. Вроде правильно я их собрал, не напортачил. Ну, а 'огневые' уж ты сам проводить будешь.
— А сколько они весят-то? И на что я эти дуры ставить-то буду?
— Весят они почти семь пудов, то есть килограммов по стодесять примерно. Ну а какую мощу дают, то пока не спытаешь, никто тебе не скажет. Длинный тот, Глеб Евгеньевич, говорил, что от восьмидесяти, до стапятидесяти килограммов должны давать тяги. Но кто ж это заранее скажет-то.
— Дааа, дядька! Ну, ты и колдун. Всего ведь неделю, как расстались, а ты уже четыре двигателя собрал. А работать они как будут, где у них мотогенераторный узел?
— Не суетись, Пашенька, все у них есть. Вон туда глянь.
Посмотрев в указанном направлении, Павла увидела пару немаленьких аккумуляторов с явно очень мощными электромоторами.
— Ну что, 'огнелетчик'. Все теперь понял?
— То есть выходит сразу два самолета по паре движков ставить можно. А компрессор прямо от основного двигателя запитан будет. Так что ли?
— Так, да не так. Запчастей еще штуки на три двигателя есть. Можно было бы и их собрать, если б по мелочи все недостающее добавить. Но сейчас я тихонько сижу, пока тут все не уляжется.
— Ну, дядька!
— Павлуша! Гляди у меня, от радости стол не сверни. Все поглядел, ну и поехали отсюда. Если Сонька тебя отпустила, значит, нечего ей тут глаза мозолить. Да и червяка нам пора заморить.
Обратно ехали молча. Павла в уме сводила баланс своих успехов и неудач. А кустарь-одиночка словно бы почувствовал ее состояние, и тоже помалкивал. В квартире Михалыча ничего не изменилось. На сковороде в этот раз вместо яичницы шкворчала жаренная на сале картошка с луком. Тревоги и заботы Павлы словно растворились в этом шкворчании, и она впервые за эти дни почувствовала покой.
— Не на свадьбе сидишь, ешь, давай! Хотя, и, правда, что-то засиделся ты, Пашенька, в бобылях-то...
— Михалыч, не замай. Вот лет через шесть-семь можно будет и семью заводить и детей растить, если еще будет с кем. И не рычи, ем я, ем.
'Опять вру. Никакая семья мне не светит. Ни там у меня ее не было, ни здесь мне не сподобиться. Бороться вот моя судьба. А надо будет в землю лечь, уж постараюсь это сделать с большим смыслом, чем в том моем проклятом будущем. Эх, если поскорее б на пару истребителей эти новые Тюльпаны поставить да в боевых условиях их испытать. Ээээх! Но сейчас нужно очень аккуратно все делать. Главное без глупостей. Хотя, как без них делать-то ничего и в голову не лезет. Шила ведь в мешке не утаишь'.
— Ххе. И чего это ты Паша, своим деткам не спешишь, свое родительское слово передать? А? Всё планы свои агромадные строишь... Своей-то ведь судьбы никто не ведает, а ну как это последние спокойные годы у тебя выдались.
— Вот потому и не спешу, дядька. Что эти последние годы для дела использовать надо. А дети...Ну родят сейчас жены командирские детей. А на долю тех жен, да и на долю детей их, может, такие скоро муки выпадут, что лучше бы и не рожали их.
— Тьфу, на тебя, Паша! И что за язык-то у тебя дурной! Ну, разве ж можно о таких страстях заранее говорить. Что будет, то и будет! И неча допрежь времени беду кликать!
— Я тебя дядька очень уважаю, но иногда ты меня просто поражаешь. Если у тебя дом деревянный, ты что же это ни песка, ни воды на случай пожара, пока дымом совсем не потянет, и запасать не станешь?
— Ну не мешай же ты, Павлуша, все в одну кучу-то! Оружье клепать и землю оборонять-то, или детей рожать да растить, ну вовсе ведь разное дело. Одно с другим никак не связано. А ежели, по-твоему судить, то и вовсе скоро вымрет держава. Перестанут бабы рожать, так через полвека не только воевать некому станет, но и вооружать защитников народ переведется.
— Я ж не про всю Россию, а про тех, кто раньше всей страны хлебнуть может. Вот ты скажи, как далеко от Житомира, где я служу до государственной границы?
— И к чему ты об энтом спрашиваешь?
— Пара часов езды, Михалыч. До ближайших германских аэродромов рукой подать — четверть часа лету. Ну пусть полчаса. А знаешь ли ты дядька, что даже не для дальней, а для той же фронтовой авиации — это шесть раз в день туда и обратно, да с бомбами. Понял?
— Хм. Ну, а ты-то сам на что? Вот ты свой Житомир и защити. Иначе, на кой хрен народ вас кормит, поит, одевает и вооружает?
— Того, кто под моими крыльями окажется я, как сумею, прикрою. Надо будет ради этого самому под огонь подставиться, подставлюсь. А вот чтоб ты понимал чуть лучше возможности ВВС, я тебе эту картину немного поярче обрисую. У тебя в доме мыши или крысы водились когда-нибудь?
— Давненько у мамки в хате были, да повывели их всех.
— А сколько нужно котов чтобы тех мышей извести?
— Да одного и хватит, если конечно не ленивый, да умный.
— А вот теперь представь, что вместо одного умного у тебя их пять, но все только-только от материнской сиськи оторвались. А мыши, наоборот, огонь и воду прошли, и с парой тройкой котов переведались, да живы остались. Ну и много такие коты, таких мышей наловят?
— Да те коты больше друг с дружкой куролесить будут, чем мышей ловить.
— Правильно! Вот и наши ВВС такие же. Вроде и много их, и не ленятся, а вот мозги, как у тех котят.
— Вот тебе и раз. Есть же вроде и у нас опытные, ну те, кто воевал. Да вон хоть ты сам.
— У отдельных людей опыт есть. А мозги, дядька, это ведь опыт, знания и умение управлять не только самим собой, но если понадобится и другими. У меня это есть. Вот только никто мне не позволит поменять уставы ВВС, и действующие инструкции, пока решение в Москве не примут. Нету, если по-честному, в наших ВВС, ни моих мозгов, ни моего опыта. Я ведь даже не один из пяти котят, а так, малая частичка его. Ну, допустим, у меня под началом целая эскадрилия, это дюжина самолетов. Да, я знаю, как правильно бить врага, и самим в живых оставаться. Но если те, кто отдадут мне приказ, ни хрена в воздушных боях не понимают, значит и мои мозги мне тут особо не помогут. Конечно, в какой-то мере смогу я их использовать, но только уже когда придется с врагом в карусели вертеться. А коли прикажут мне строго на километровой высоте над городом крутиться, чтобы, значит, было лучше видно начальству, как это я Житомир от вражьего налета прикрываю. Вот, и буду я летать над городом до первой вражьей атаки со стороны солнца. Выполню приказ, зато собьют меня безо всякого толку. Невыполню приказ, под трибунал меня сразу отдадут. И так и эдак, у страны одним опытным пилотом меньше станет. А врагу от таких приказов сплошная польза. Теперь понял ты, дядька, каково это уметь воевать, но приказами и инструкциями по рукам и ногам повязанным быть?
— Дааа. Ну и дела! Ну, а бабы-то с детишками, причем тут?
— А при том, что, жена красного командира, по месту службы с мужем обитает. И, вот, когда враг начнет Житомир полутонными бомбами с землей мешать, я не хочу, чтобы дети под бомбами гибли! Ни чьи дети, значит и мои тоже. А еще, чтоб ты знал, темпы наступления, механизированных частей, через пространство, не защищенное долговременными укреплениями, могут достигать от шестидесяти до полуторасотен километров в сутки. Понял к чему это я?
— Да неужто, за полдня Житомир твой сдадут?
— Нет, за полдня, наверное, не сдадут. А на второй-третий день могут и справиться, но есть и другая арифметика. Чтобы эвакуировать в глубокий тыл хотя бы половину гражданского населения того же Житомира потребуется от двух недель до месяца. Ну как, сравнил два числа?
— Вот и поговорили. И где ж тебя сердешного так умучали-то? Вроде и 'страсть огненную' он испытывал, и с парашютом вон сигал, а жить да детей растить боится человек. Мда-а. Феномен.
— Прости, дядька. Но мне сейчас сперва о деле думать надо. Пока поезд мой совсем еще не ушел...
* * *
Поиски рекомендованного Шияновым майора Скрынникова оказались нелегкими. Прежде всего, выяснилось. Что, как такового, летного училища в Харькове не было. А что же тогда было? А было военно-авиационное училище летнабов и штурманов, в котором майора Скрынникова, к огорчению Павлы, не оказалось. В авиационном отделе штаба округа Павла уже час с лишним мозолила глаза и уши дежурному, пока тот взятый измором, наконец-то, не вспомнил, что, оказывается, есть еще авиационное отделение Харьковского Военного пограничного училища НКВД им. Дзержинского. Павле повезло поймать машину от штаба округа, и уже через полчаса, буквально в дверях аудитории, она успела отловить, идущего на занятие майора. На вид ему было лет тридцать пять с небольшим.
— Старший лейтенант Колун, 23-й ИАП. Товарищ майор, разрешите передать вам записку.
— Гм. От кого записка?
— От Георгия Михайловича Шиянова, с которым я недавно виделся в полку боевого применения НИИ ВВС.
'Смерил незнакомого летуна наметанным взглядом. Ведет себя вежливо. Мда. Странно видеть майора в синей авиационной форме с зелеными петлицами. У внука моей подруги ярко синий плюшевый жираф был. Вот он с бело зелеными пластмассовыми глазками и зелеными рожками очень похоже, смотрелся'.
