— Молодец Павка!
— Мы тут все за тебя кулаки держали!
— Спасибо, товарищи, только расступитесь, пожалуйста. Дайте из кабины-то вылезти, а то мне еще к начальству на доклад.
— Ай, маладца! Колун, дай я тебя голубя расцелую.
— Иди ка ты 'голубь' Сашок, лучше с девицами на танцах целуйся!
— А что? И на танцах отмечусь. Ладно, не бойся, пошутил я.
— Значит, так, Павел. Видел я, как ты сегодня летал. С дисциплиной я вижу у тебя наладилось. Молодец! И ракету свою ты уверенно запускал! Со стороны смотришь, и в жизни ведь не скажешь, что человек смертельно рискует. А вот мне за тебя-храбреца жутко было. В общем так, старлей. Готовься! Если медицина нас не подведет, верну тебе твое звено. Слышишь, Колун, верну!
— Спасибо, товарищ командир полка!
— Ну как вы, батенька? Не сильно перенервничали?
— Да все нормально, профессор.
— А с аппаратом-то что у нас? Заметили что-нибудь в полете? И чего это вы, голубчик, в кабине застряли-то?
— Да народу уж больно много вокруг собралось. Так тесно, что ногу некуда ставить. Пусть хоть немного разойдутся.
— Товарищи расступитесь! Дайте пилоту из кабины выйти.
— Товарищи! А ведь то, что сейчас было это... это же событие. А!? — 'Кто это там вылез? Угу. Аспирант, какой-то молодой выступает'.
— Точно! Сегодня ведь первый полет! Первый полет боевого самолета с дополнительным реактивным мотором! — 'А это уже Глеб прорезался. Эк его разобрало'.
— Ура!
— Здорово!
— Качай пилота, ребята!
'А этого старлея, я точно прибью когда-нибудь'.
— Стоять! Спокойно товарищи! Никого качать не надо. А то просто не вылезу из 'Бумеранга'.
— Вместе с самолетом качать его!
— А мы тебя, орла Саратовского, щас сами вынем!
'Только сунься Сашок. Я хоть и самбистка, но в уличных драках поднаторела, могу и в репу зарядить'.
— Не советую, буду отбиваться. Если что, пеняйте на себя!
— Ладно, счастливчик! Слазь давай. Не боись, не тронем.
Наконец, вокруг самолета появилось свободное пространство, и Павле удалось вернуться на грешную землю. Вспомнив свои обязанности красного командира и летчика испытателя, укротитель 'огненной страсти' строевым шагом подошел к профессору Проскуре с докладом. Неформальное общение через крыло само по себе, а доклад в таких делах подводит итог работе.
— Товарищ, профессор. Старший лейтенант Колун, испытательный полет на аппарате 'Бумеранг' с проведением огневого испытания изделия 'Тюльпан', завершил. Замечаний по работе изделия 'Тюльпан' нет. Аппарат 'Бумеранг' вел себя в полете штатно.
Профессор с улыбкой принял некое подобие стойки смирно.
— Вольно товарищ старший лейтенант. Поздравляю, вас, с этой технической победой. Какие у вас, Павел, появились мысли по результатам? И по дальнейшим испытаниям мотора. В общем давайте, делитесь и ощущениями и идеями.
'А какие тут идеи могут быть. Гонять его 'голубу' до упора. Пока не сдохнет. Ну и разбирать иногда, чтобы было ясно, что у него накрываться начинает. Это тут и без меня знают. Хотя, кое что можно и набросать'.
— Считаю двадцать минут непрерывной работы реактивного двигателя недостаточными для надежного определения итогового результата испытаний. Для завтрашних испытаний предлагаю увеличить емкость топливного бака изделия примерно вдвое, для повышения длительности его работы хотя бы до сорока минут. Единственной на мой взгляд существенной проблемой, при этом , может стать прогорание кустарно исполненной камеры сгорания. Подшипники я думаю справятся.
— Насчет емкости бака, пожалуй, соглашусь с вами. А за камеру не беспокойтесь. Ваш Михалыч вместе с нашими мастерами уже вторую начал изготавливать. Подшипники тоже если что заменим.
— Отлично! А датчики температур и хоть простые самописцы за ночь установят на аппарат?
— Уже подготавливают, не беспокойтесь. Много на ваш 'Бумеранг' конечно не навесишь, все-таки это не бомбардировщик, но кое что на нем к утру появится.
— Тогда, я считаю целесообразным сначала замерить то, что мы сегодня из-за спешки просто не успели — скороподъемность без реактивной тяги, а во втором 'огневом полете', посмотрим как она измениться с работающим 'Тюльпаном'. Также, я считаю, что в третьем по счету 'огневом полете' надо обязательно лететь на скорость с запущенным 'Тюльпаном'. Вряд ли результат будет значимым, но все же, полнота картины нам не помешает. Попытаемся зафиксировать максимальную скорость до сильной выработки ресурса двигателя. Тем более, что ресурс-то изделия не может быть большим. После этого военных летунов отпускаем. Потом, желательно, сделать полную разборку двигателя. Осмотр всех деталей. Фотографирование их. Снова сборка. Огневые наземные с датчиками температур и замером скоростей реактивной струи. И потом еще пару полетов, но уже без киносъемки. Ну, и в финале чемпионата оставить то, что останется от 'Тюльпана' для наземных исследований материалов конструкции. Там уже ломать его до конца и на излом глядеть. Примерно так.
— Гм. 'В финале'. А вы Павел, до этого уже испытывали что-нибудь.
— Нет. Это первый такой опыт.
'Ага. Щас, рассказать этому профессору, как мы сравнительные испытания наших и пермских ГТД проводили. И самые первые приспособы для изменения вектора тяги на старых МИГах испытывали. На такой вопрос и соврать не грех, иначе всему делу кранты. Точно начинаю в мужика превращаться. Вон врать уже почти профессионально научилась'.
— Просто какие-то чудеса в решете! Слушая вас, возникает навязчивая мысль, что вы опытный инженер-испытатель. Может к нам в ХАИ на работу перейдете, а? С вашими-то способностями, успех вам гарантирован. А там, глядишь, по ускоренной программе и институт закончите.
— Спасибо, вам Георгий Федорович. Не перехвалите. Если не надолго, и для испытаний, то можете на меня рассчитывать. На совсем, увы, не смогу. Я ведь боевой летчик. Может, если у нас с вами все получится, буду на ваших новых аппаратах войсковые испытания проводить. А там, чем черт не шутит, и фронтовые.
— Хм. Ну, до этого пока далеко. Впрочем на вас, и на ваших коллег из 69-й бригады мы глаз обязательно положим. Как никак ваши пилоты первыми с реактивным мотором познакомились. Ну, ладно, голубчик, идите отдыхайте, сегодня летать уже не будем. Темнеет.
По пути к ангарам к Павле прицепился Лозино-Лозинский. Он всю дорогу, то задавал вопросы о полете, то начинал трещать про то, что сегодня же напишет Архипу Люльке письмо, чтобы тот рассказал в Москве о успешном испытании прототипа. Да что там письмо, телеграмму ему отправит 'Молнию'! В общем не склонный по первоначальному впечатлению к восторженному трепу инженер, вел себя, как перенервничавший на успешно сданном экзамене студент. Павла устало отвечала и поддакивала, обмахиваясь шлемофоном. При этом она со смутным чувством поглядывала на здоровых НКВД-шников с бдительными взглядами стоящих у ангара. С одной стороны хорошо, что секреты охраняют, а с другой стороны не уютное ощущение возникает. Но, при взгляде на другого мужчину все мысли из голов идущих рядом соратников стремительно испарились. Увидев его, оба испытателя синхронно замедлили свою поступь. Михалыч стоял под навесом, попивая чай из эмалированной кружки. Рядом стоял Иж с помятым передним крылом. Не смотря на нахмуренные брови, глаза технического аксакала смотрели не слишком воинственно.
— Ну, чего застряли-то? Давайте, ближе подходите...вредители.
— Мы это... Михалыч...ты... в общем. Ну зла не держи на нас за ИЖа.
— Ххе. Вот и давай таким брехунам мотоциклы.
— Ну прости ты меня, дядька. Кто ж знал, что мне от туда лететь придется. А бросать твоего стального коня на заводе тоже не дело было бы.
— Это целиком моя вина Савва Михайлович. Я на повороте случайно в канаву попал. Вы уж на Павла не обижайтесь, не виноват он. А мы вам все-все отремонтируем. У нас в институтских мастерских ваш мотоцикл как новый сделают. Даже отполируют.
— Ладно уж. Вы, товарищ инженер, идите себе отдохните, а я тут с энтим 'иероем' потолкую чуток. Как никак мы ведь с ним 'соавторы'. За него не бойтесь не съем я его.
— Пока Глеб, завтра увидимся.
Михалыч сунул в руку 'блудного соавтора' кружку с чаем, и дождавшись пока Глеб скроется из виду, задумчиво изрек.
— Дело ты сегодня, вояка, хорошее сделал. Я уже с местными мастерами тут слегка перезнакомился, много чего услышал. И про то, что с 37-го года инженерам на постройку реактивного самолета разрешения не дают. И про то, сколь толкового народа 'архангелы' забрали. И как тот Люлька в Москве за такой двигатель в наркоматах скоро уже год бьется да крутится. В общем, много чего услышал. Ххе. Выходит, ты сегодня, Пашенька, фактически подвиг совершил. А, ну, не перебивай старших! Дай доскажу. Авантюрой своей ты огромную тяжесть с места сдвинул. Почитай чудо совершил. Вот за это я тебе, так уж и быть, грех твой прощаю... Но, чтоб за энту твою промашку, ты во искупление греха, Маринку в кино обязательно сводил. Обещаешь?
— Нашел о чем печалиться, дядька. Тем более, что мы с нею уже в театр собрались. Так, что кина не будет, будет спектакль. Сойдет?
— Ну гляди у меня 'племянничек'. Обманешь меня летун, точно порчу навлеку на твою буйну головушку.
— На меня, Михалыч уже навлекли, или наложили, а может и навели. По правде говоря мне и не дано было сегодня лететь. Чудо уже то, что меня сегодня в небо выпустили.
— Чего так? Али проштрафился?
'Хм. Лишнего сболтнула опять. Рассказать ему? О чем? Раз уж правду нельзя, то хоть о нынешних проблемах этого тела. Да хоть 'сказку о гребанном давлении' моем. Глядишь, может, мне чуть-чуть полегче на душе станет. Да и вроде не стукач дед. Хотя чужая душа потемки, конечно. Но Проскуре он меня точно не сдаст. У него ж на нас с Маринкой виды имеются'.
— Можно и так сказать. Обещаешь местным никому не рассказывать.
— Ну, обещаю. Только хватит мне подписки всякие совать. Итак пальцы уже от перьев болят. Развел, понимаешь, туману!
— Ну если ты меня дед обманешь, то на твою порчу у меня своя найдется! Ладно слушай. После Китая, у меня с сосудами кровеносными случилось что-то. Если бы не комполка Петровский на хрен списали бы меня из ВВС. Иваныч меня три раза от медкомиссии прикрывал. Давление, сволочь, у меня скачет. Мне и отпуск-то этот на поправку здоровья дали. А я вместо этого видишь в авантюры пустился. Если бы сейчас сунулся лечиться и меня медицина списала бы, то все, амба! Некому было бы испытания нашего с тобой двигателя проводить. А вот завтра, после испытаний, я уже спокойно любому врачу в глаза взгляну. Потому, как главное дело уже начато. Вон уже сколько народа над этой темой работает. Даже если какой гад с большими... ромбами нас и тормознет. Все равно до конца не остановит. Ну, а у меня самого останется одна последняя надежда на врачей. Вылечат, вернусь в небо, а коли не вылечат...тоже ничего страшного. Я ведь не только летать умею. Так что... так что ты меня, Михалыч, своей порчей и не испугаешь уже...
— Дааа. Ну и дурак же ты, Павлуша. Разных я дуралеев видывал, а вот такого в первый раз вижу. Ты чего же тут напридумывал себе. Если тебя в небо через ворота не пускают, стало быть ты себе этим ракетным мотором последнюю калиточку отворить решил? Так что ли?! Сказал бы мне сразу, про свою болячку, давно бы уже к одной бабке съездили. Она любые хвори лечит. Эх ты. Икспериментатор хренов. И не надоело тебе своею глупостью красоваться. Вон откель твоя хфилософия произрастает-то, а я-то все голову ломал.
— Спасибо тебе Михалыч, за заботу. Я твоим предложением обязательно воспользуюсь. Вот слетаю в Крым с Петровским. Покажусь врачам. Глядишь мне сам Иваныч под их заключение еще отпуск выпишет. Вот тогда и к бабке этой можно ехать, а то, кто ее знает, сколько времени у нее это лечение займет. Опять же врачебный диагноз у меня на руках будет.
— А ежели время упустишь, а? Тогда что. Любите вы молодые всякие планы строить. Все то у них подсчитано, да продумано. А судьбе-то на ваши планы чихнуть да вытереть. Гляди, Паша, не опоздай. И как же это твой командир-то разрешил тебя в небо пустить? Не иначе ты на него чары какие навел.
— Да просто, пригрозил в десантные войска перевестись.
— А он так сразу твоей угрозы и испугался?
— Угу. Не сразу...
Из-за угла ангара вышли четверо пилотов во главе с Петровским и двинулись в сторону готовящегося к отъезду в город грузовика.
— Эй, Колун! Айда с нами твой успех обмывать!
— Не могу Сашок. У меня сухой закон нынче. Да и вам не советую, а ну, как завтра у вас руки трястись будут.
— Скушный ты стал, Паша. Ну как знаешь.
— Глядите там за языками следите, про секретность не забудьте! А то знаю я вас.
— Не учи ученых! Ладно до завтра.
— Павел, и ты гляди у меня. Чтоб нормально за ночь отдохнул.
— Слушаюсь, товарищ полковник.
— Гляди, Колун!
С шутками и руганью забравшись в кузов, пилоты постучали по кабине и грузовик почихав дымом, укатил по дороге к Харькову.
— Ну что Паша в Харьков поедешь высыпаться? Давай отвезу. Слава Богу вилку мне не погнули, так что доедем.
— А ты потом сюда обратно? Сам-то когда отдыхать будешь?
— А как же. Без меня они к нашему 'Тюльпанчику' и подходить боятся. А за меня не думай мне пары часов сна хватает.
— Тогда я тоже лучше здесь где-нибудь перекемарю, чтобы утром не метаться, и чтоб попутку не искать.
— Разве ж для вас летунов это отдых? А то, бери мотоцикл и ключ от моей хаты, да и езжай поспи.
— Да ладно тебе, дядька. Вон Глеб обратно идет, придумает нам какое-нибудь пристанище.
— Тебя упертого хрен переспоришь...
К десяти часам вечера, проболтавшись между еще частично стоящихся объектов институтской базы, и в такт своим мыслям почиркав карандашом на обрывках бумаги, Павла наконец обрела покой в бытовке местного пролетариата. Коснувшись головой лежащей на деревянных нарах жесткой подушки, путешественница во времени впервые за весь период своего путешествия тут же уснула богатырским сном ее нового тела.
Под утро пришел странный сон. Она чувствовала себя сидящей в кабине истребителя-биплана. Тело было закутано в толстый меховой комбинезон. Очки на глазах слегка ограничивали обзор. Взгляд вверх не обнаруживал закрывающего обзор центроплана, но сами верхние крылья были на своем месте и стыковались с фюзеляжем изящно изогнутым зализом.
'Наверное И-15, а может 153-я 'Чайка'. Приборы в кокпите как у 'Чижа'. Хотя у всех пятнашек они наверное такие' -машинально отметила она. Под крыльями она видела много снега и ни одного деревца. Снежная степь. Оглядевшись она заметила сзади два знакомых силуэта.
'Угу. Ведомые на И-153, значит и я тоже. И куда же мы летим-то?'.
Попыталась шевельнуть руками и заложить вираж, но руки не слушались. Через несколько минут полета вдруг показался лес. Лес словно отрезанный ножом лежал на границе той белой степи над которой неслись самолеты.
'Судя по несущимся под крылом деревьям высота меньше километра. Да ведь мы над замерзшим морем только что летели! Если это то, о чем я думаю...То тут либо Финский залив, либо Ладога, либо Ледовитый океан. Да, скорее всего, зимой 1941-го/ 42-го мы бы так спокойно тут не летали. Хотя...'. Додумать она не успела. Сквозь рокот мотора явственно послышались пулеметные очереди. Голова сама резко обернулась и увидела, что из ведомых на месте был только левый. Руки сами заложили боевой разворот и почти сразу переворот через крыло.
