К сожалению, данный план мог быть успешно осуществлён только при выполнении двух «если». Первое — если порождений тьмы оказалось бы ровно столько, сколько сообщали разведчики, и второе — если бы Логейн вовремя ударил. Как известно — не случилось ни того, ни другого. Тварей набралось, по самым скромным оценкам, примерно в три раза больше, чем ожидалось. И Логейн после сигнала к атаке — того самого, который зажгли Стражи на башне Ишала, скомандовал отступление.
Итог печален и всем известен — битва проиграна, войска, до последнего державшиеся в Остагаре разбиты, король погиб, а от Серых стражей остался лишь отряд желторотых птенцов. Впрочем, вероятно она и так была бы проиграна, даже ударь Логейн вовремя. Но тогда хотя бы оставался шанс свести всё к «тяжёлой ничьей». Армия скорее всего успела бы более-менее сносно отступить, а не разбежаться в панике, потери бы безусловно были огромными, да и Остагар пришлось бы оставить, но, тем не менее, армия бы всё ещё существовала. Порождения же, получив болезненный удар, вероятнее всего остались бы до следующего лета у стен разрушенной крепости, отправив на север лишь мелкие отряды разведчиков и грабителей.
Для Ферелдена это конечно стало бы серьёзным поражением с тактической точки зрения. А вот со стратегической и политической — как бы не наоборот. Порождения были бы серьёзно ослаблены и ни о каком серьёзном наступлении на обжитые земли не смогли бы и мечтать, как минимум до поздней весны, а то и до следующего лета. Но даже не это главное — во-первых, у короля появилось бы время восстановить мощь армии, основным костяком которой, стали бы уже закалённые в боях с порождениями тьмы ветераны. А во-вторых, он смог бы заставить наконец ферелденскую землевладельческую знать вынуть свои головы из задниц и продемонстрировать, что Мор — это отнюдь не страшные сказки, а суровая реальность. И в следующий раз, такой херни, когда на призыв короля откликается хорошо если каждый четвёртый, уже не повторилось бы.
Мои размышления прервал удар колокола, сигналящий об общей побудке шедших с нами воинов. Серых стражей это ни коим образом не касалось, но тем не менее многие всё равно предпочли встать. Командор Стражей не была исключением...
«Утро было ужасное — принцесса была прекрасная», — почему-то именно это пришло мне на ум, при взгляде на сладко позёвывающую Элиссу, вышедшую из «женского» шатра. Вслед за ней, свой хитрый носик показала и Лелиана, довольно тянущаяся и подставляющая лицо под лучи уже по-осеннему холодного солнца. Вскоре они, взяв у слуг плошки с едой примостилась у костра, неподалёку от меня. Лишь одного брошенного взгляда, хватило беловласке, чтобы понять — очередная ночь прошла для меня без изменений.
А после завтрака я зачем-то полез в свой вещмешок, что вечером кинул перед входом в шатёр, и там меня, как оказалось, ждало интересное открытие. Поганенькое, прямо скажем, но интересное.
— Какой миилый! — раздался прямо за спиной восхищённый голосок Лелианы.
— Да ну? — я подозрительно уставился на в страхе замершую в моей руке дикую помесь кролика с поросенком. Милым я бы его назвал в самую последнюю очередь. Розовая морщинистая кожа, покрытая редким белым пушком, острые шпоры на задних лапах, здоровенные уши и уродливая кроличье-поросячья мордашка с на редкость тупым выражением. Мда, определённо милашка. Никогда не пойму этих женщин.
— А где ты его взял?
— У себя в вещмешке, — мрачно ответил я, с ужасом прикидывая каких бед там эта жертва чокнутой евгеники уже успела наворотить.
— Так ты его поймал?
— Угу, — если посудить, это кто ещё кого поймал. Какого чёрта этот наг туда вообще полез? Там же не было никакой еды!
— Он такой прелестный... Элисса, смотри какая сюсечка! — с этими словами довольно перспективный кандидат на сегодняшний обед был выхвачен из моих рук и представлен только подошедшей девушке. Ну хоть она надеюсь объяснит этой ненормальной куда нужно отдать эту «прелесть». «Прелесть» противненько заверещала, замахав задними лапками.
— Ой, какой милашка! — разрушила мои иллюзии присевшая рядом Элисса, — Какой пушиииистый!
Да ёпрст! Где, ну вот где они, блять, там пушистость вообще увидели!?! Это же ходячая реклама для конторы по пересадке волос!
— Ага! Его Кай нашёл!
— Правда? Он такой лапочка! — не переставая поглаживать малость офигевшего от такого обращения зверька, улыбнулась мне Элисса. Угу лапочка. Уродец ясное дело, не я, — А он тебе нужен? Можно мы его оставим себе?
— Да пожалуйста! — только и смог фыркнуть я, — Дарю!
— Спасибо! — в два голоса воскликнули девушки и, чмокнув меня в щёки, куда-то унеслись со своим новым любимцем.
— Вот, пожалуйста, — грустно констатировал я, — если ты маленький, ушастый и пушистый, значит будешь лапочкой и милашкой. А если нет — то лишь «спасибо» и дружеские поцелуи в щеку...
— А давай назовём его Шмоплз? — раздалось со стороны, куда ушли девушки.
Ещё раз грустно вздохнув, я принялся перебирать вещи, проверяя не изгадила ли эта «милашка» там всё в конец, а попутно вернулся к своим утренним размышлениям.
Остановился я на плане Мак-Тира, или как я его условно обозвал — план «Онли Логейн». Тейрн города Гварена, он же тесть короля, он же лучший полководец Ферелдена, он же герой освободительной войны с Орлеем и он же, по факту, главнокомандующий всей армией, предлагал исходить от обороны. Нет, и план Кайлана с Серыми стражами тоже был отнюдь не наступательным, но Мак-Тир, очевидно предвидя, что порождений окажется несколько больше, чем докладывали разведчики, считал необходимым всем войскам запереться в Остагаре, насколько возможно восстановив старые укрепления.
Вроде бы всё логично — сколько порождений тьмы толком не ясно, армия опыта боёв с ними почти не имеет, не считать же за таковой несколько мелких стычек авангарда? Да и вообще всё это собранное с бору по сосёнке войско управлялось из рук вон плохо, а сидеть в осаде много ума не надо. Вот только закалённый в боях с орлесианцами прославленный полководец не желал прислушиваться к Серым стражам и не учитывал специфику армии порождений. Твари почти не чувствуют усталости, а значит могут передвигаться часов по 20 в сутки, почти не реагируют на мелкие ранения, жрут всё что ни попадя, включая друг друга, а потому огромных обозов с провиантом им не требуется. И самое главное, все они в той или иной мере связаны с Архидемоном, который способен повелевать ими на огромных расстояниях. А это значит просто невозможное и не имеющее аналогов в средневековье качество связи и взаимодействия отрядов. Конечно Архидемон не управлял напрямую каждым десятком этих тварюшек, однако своей волей был способен внушить тем или иным скоплениям порождений цели, которые те рвались достигать со всем возможным упорством.
Поэтому, случись такое, что Логейн бы настоял на своём плане, и последствия были как бы не катастрофичнее уже случившегося. Порождения тьмы просто обошли бы окопавшуюся в крепости армию по лесам и, разбившись на два потока, выйдя на дороги бросились бы в стороны Гварена и Лотеринга. Догадаться чем бы всё это закончилось не трудно. Лотеринг бы пал спустя несколько дней, может быть неделю. Гварен — от пары недель до месяца, а затем твари хлынули бы уже в по-настоящему заселённые земли под Дервеном и вот тогда, поплохело бы всем. А сидела бы в это время королевская армия в осаждённой крепости, или пробивалась в сторону заселённых земель было бы уже не столь важно. Порождения уже нашли бы себе «кормовую базу» и смогли бы творить себе подобных тварей в огромных масштабах, восполняя почти любые потери. И это уже не говоря о том, что Остагар не был приспособлен к долговременной обороне. Крепость долгое время оставалась заброшенной и дело было даже не в местами дряхлых, развалившихся укреплениях. Там элементарно не было припасов, чтобы кормить армию в несколько тысяч воинов хотя бы в течение месяца.
Больше этим днём ничего значимого так и не приключилось, лишь под самый вечер таки нарисовалась парочка ожидаемых нами рыцарей в сопровождении оруженосцев. Впрочем, ничего нового они нам не сообщили и после ужина тут же отправились спать — на завтра мы наметили выступление в дальнейший путь. Но так просто заканчиваться этот день не собирался. Всё самое интересное, судьба отложила нам на вечер.
Как-то совершенно естественно так оказалось, что у большого костра в очередной раз собрались все Стражи, сэр Доналл и даже несколько его рыцарей. Остальные либо уже ушли спать, либо стояли в карауле, либо и вовсе предпочитали свои компании по интересам и нескольких костров поскромнее.
Последней пришла Лелиана, до того о чём-то долго переговаривавшаяся с одним из купцов из каравана, стоявшего неподалёку от нас. Завтра они тоже вроде бы собирались сниматься, вот только путь их лежал в другую сторону. Девушка вошла в круг света от огня, а в руках у неё была… Даже не знаю, как это назвать. Судя по виду — какой-то музыкальный инструмент, причём явно струнный. Но вот в своём мире мне ничего подобного видеть не доводилось.
Аловласка тем временем присела у костра и плавным отработанным движением провела пальцами по струнам, рождая мелодичный перезвон.
— Я узнала, что один купец продаёт линдариллу* и… Вот, — слегка улыбаясь, будто чувствуя какую-то неловкость, вымолвила девушка, — хотите… Хотите я вам спою?
— Конечно спой, — мягко ободряюще улыбнулась ей в ответ Элисса.
— Если ты умеешь играть на линдарилле… — с неожиданной заинтересованностью протянул Терон.
— Всяко веселее, чем пялиться в костёр, — хмыкнула Табрис, высморкавшись в руку.
— Ну давай послушаем, как вы наземники поёте, — Броска.
Лелиана кивнула и вновь тронула струны, медленно, словно нерешительно перебирая их, и по всей поляне поплыл дивный немного грустный мотив. А потом девушка запела. У аловласки был очень красивый голос, и она великолепно умела им пользоваться, выводя печальную мелодию. А затем пришли слова. Странные, незнакомые, не похожие ни на что, когда-либо слышанное мною, но безусловно прекрасные.
Hahren na melana sahlin
Emma ir abelas
Souver`inan isala hamin
Vhenan him dor`felas
In uthenera na revas
Поначалу Лелиана глядела лишь в пляшущий огонь, но вот, словно решившись, она обвела нас всех своими голубыми глазами, блестящими в отблесках пламени, лишь на секунду задержавшись на Элиссе и улыбнувшись ей. И вновь она запела, но теперь её голос звенел торжественностью, надеждой и цветением, распускающейся жизнью, в противовес прошлому грустному увяданию.
Vir sulahn`nehn
Vir dirthera
Vir samahl la numin
Vir lath sa`vunin*
Я прикрыл глаза, заслушавшись звучным голосом, выводящим незнакомые слова, но отчего то рождающие в моём воображении прекрасные картины — дивные могучие леса, полные диковинных животных, волнующий стрёкот птиц, бесконечные цветущие поля, дышущие ароматом сотен трав и цветов, весёлые звенящие ручьи, степенные полноводные реки, покрытые утренним туманом, высокие горы, увенчанные сахарными шапками снегов и безбрежный, безграничный ни на что не похожий океан, раскинувший свои изумрудные воды до самого горизонта… Из сияющего тумана словно выплывает старый дом в деревне, где в моём далёком детстве мы собирались всей семьёй. Зелень майской травы, яблони в цвету, аромат сирени, перезвон струн и такие знакомые, родные тени на пороге домика… Тени тех, кого уже нет со мной. Казалось ещё миг, ещё шаг и я войду в этот дивный цветущий и пышущий жизнью мир… Но вот голос Лелианы затихает и сказочное наваждение спадает. Я вновь сижу у большого костра в окружении таких разных, но во многом таких похожих людей.
— Что это было, — внезапно охрипшим голосом, нахожу в себе силы разорвать опустившуюся на всех нас звенящую тишину.
— Песня моего народа, — с трудом выговаривает поражённый Терон, и не думая утирать выступившие слёзы, — но откуда… Как? Я в жизни не мог представить, чтобы не-долиец, даже не эльф был способен так исполнить «Suledin»…
— Невероятно, — тихо проговорила Табрис, прижимаясь к сидящему рядом Алистеру, — я словно вживую всё это увидела, словно побывала… Там.
Я обвёл взглядом остальных людей у костра. Под впечатлением находились все без исключения. Даже здоровяк Стэн, прикрыв глаза и запрокинув голову, улыбался чему-то одному ему ведомому, даже рыцари, пригревшиеся у пламени, скупо, смущаясь, протирали повлажевшие глаза, даже оба гнома, в кои то веки забывшие свои разборки, сидели рядом друг с другом, всё ещё мечтательно глядя в пламя… Морриган, устроив голову на плече Дайлена, молчала, не отпуская едкие насмешки, а задумчиво теребя завязку на рукаве его куртки. Я перевёл взгляд на замершую рядом со мной Элиссу. На её устах блуждала грустная улыбка, а глаза были полны едва сдерживаемых слёз. Приобнимаю девушку, прижимая к груди. Приятное чувство живого яркого тепла, пришедшее ко мне пока лились слова песни перестаёт утекать, словно вода сквозь пальцы и начинает пульсирующе биться где-то внутри.
— Меня научила ей моя подруга из одного долийского клана, — отложив инструмент на колени тихо произносит Лелиана, — её уже нет в этом мире, но… Я храню эти слова в память о ней.
— Это достойно, — кивает Махариэль, — в этих словах живёт память, горечь, надежда и вера. Но мало кто может поведать их миру так, как это сделала ты. Так, как это делают лишь немногие Хранители.
— Спасибо Терон, — с толикой грусти отвечает девушка, отчего-то устремив свой взор на меня. Взор, как мне показалось, полный печали и боли, — это самое малое, что я могу сделать.
— Дааа, — наконец, будто только отмерев, тянет Эдукан, — это не сравнить с мучительным нудным треньканьем Пирделора. Никак не сравнить…
— Лелиана, — поворачиваюсь к аловолосой девушке, бездумно уставившейся в пляшущие языки костра, — я могу посмотреть на эту линдарину?
— Линдариллу, — поправляет меня она, так и не отвлёкшись от своего странного занятия, но всё же передавая инструмент, — да конечно.
Я перехватил эту странную помесь лютни и… Кхм, гитары. Шесть струн были на месте, гриф чуть короче — ладов меньше, корпус и вовсе больше подойдёт не то гуслям, не то навороченной рок-гитаре, но играть в общем-то можно. Для пробы я пару раз тронул струны — инструмент издал мягкий, приятный, слегка вибрирующий гитарный перезвон. Струны конечно не металл и уж тем более не нейлон. Что-то непонятное, но натуральный, так сказать, ингредиент.
