Вся дальнейшая беседа состояла из коротких фраз, относящихся исключительно к еде.
* * *
Анакин проснулся поздно, когда солнце уже было высоко.
Он вспомнил, что вчера еще очень долго говорил с матерью. На кухне и шепотом. Уже взошла вторая луна. Местные жители шли спать на закате звезд-близнецов.
Раз в полтора года можно позволить себе и такую роскошь, пусть даже роскошь и Татуин — понятия априори не сочетаемые. Кажется, даже вчерашнее отвращение к родной планете на время отступило. Словно он смог оставить его за порогом дома.
А вставать по прежнему не хотелось. Напротив. Хотелось закрыть глаза и спать дальше. Самооправдание уже было на месте и называлось "отоспаться за два года войны". Нет, не получится. Мама, наверно, уже встала. Она же не может не помогать Беру по дому. Интересно, который сейчас час?
В сознание прокралась мысль о том, что свой хронометр по старой привычке он засунул глубоко в нагрудный карман куртки, а куртку, естественно...
Поискал глазами. Нашел на комоде серый треснувший по краю пластиковый кубик. Экран горел зелеными цифрами. Это была одна из тех немногих вещей, принадлежавших лично матери и которые Шми решила увезти с собой из дома Уотто.
Потянулся — Силой. Достал.
Потому что это было можно. В конце концов, разве Татуин — не родина вседозволенности?
Анакин до сих пор помнил, как после побега из Храма старался не думать о Силе. Не использовать, отключиться, забыть. Так было нужно. Зато потом, как только офицер безопасности Республики строго настрого запретил ему пользоваться своими способностями, играться с Силой стало особенно интересно. Отчасти из природного чувства противоречия. Отчасти и потому, что это был еще один его секрет, а тайны он любил и берег всю жизнь.
Естественно, медитация в его исполнении имела мало общего с тем, что преподавали в Ордене. Скайуокер очень быстро понял, что к Силе можно обратиться и без выказывания ей фанатичного преклонения. Садиться в позу лотоса совершенно необязательно. И никакой Храм с двенадцатью колоннами и тысячью фонтанами не нужен. Угол в грязном бараке или койка в казарме были достаточно функциональны. Если удается натянуть одеяло на голову или укрыться шинелью, появляется прекрасная возможность сосредоточиться. Утром или вечером всегда будут две-три минуты, которые полностью принадлежат тебе. Подобное короткое прикосновение давало возможность настроить себя на глубокий сон и выкроить из нескольких часов полноценный отдых. Или наоборот, помогало начать новый день. Сильно начать. Импульсом. Огнем выжигая усталость и сонливость. Помогало на тренировках. И уже потом — в бою. А раз так, зачем тратить долгие часы на "постижение Силы"?
Впрочем, никогда и нигде Анакин свои способности открыто не демонстрировал. Да никто и не догадывался. Ну, были те, кто удивлялись. За год службы в десантном подразделении, старший лейтенант Скайуокер приобрел репутацию человека, который странным образом мог отделаться легким ранением там, где гибли десятки других. Шел на рискованные задания и возвращался живым. Проходил под снайперским огнем. Знал, как не наступить на мину. А с другой стороны, кто сказал, что кроме старшего лейтенанта Скайуокера в республиканских войсках не было удачливых бойцов? Интуицию еще пока никто не отменял.
Едва слышно скрипнула дверь.
— Я так и думала, что ты не спишь.
Шми вошла в комнату с подносом. Анакин мгновенно сел в кровати.
— Не вставай. Я тебе кофе принесла.
— Да? Я пожалуй, сейчас единственный человек на Татуине, который дрыхнет до обеда и завтракает в постели.
— Еще есть Джабба.
— Спасибо за сравнение. Мой прогресс налицо, — сказал Анакин, беря поднос из рук матери.
— Кофе горячий.
— Это же хорошо, — половина кружки была влита внутрь себя. — Я как раз такой люблю. Проснуться помогает. — Он взял бутерброд, но тут же, что-то вспомнив, положил его обратно на тарелку. — Мам, я вчера забыл тебе кое-что важное сказать. Я собрал достаточно денег. Чтобы переселиться.
— Ларсы, вроде бы...
— Не в Ларсах дело. Я знаю, что Оуэну очень выгодно сдавать тебе комнату. Я вообще о Татуине.
— Уехать отсюда?
— Да. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь. И я все время слежу за ценами на недвижимость. Конечно, сейчас в большинстве систем инфляция. Но когда война кончится, думаю, мы сможем снять приличную квартирку даже в столице.
— Это страшно дорого, Анакин.
— Мама, так я же практически не трачу свое жалованье. Мне и не на что его тратить. И некогда.
Шми стянула губы в улыбку и покачала головой.
— Тебе сейчас двадцать два. Как ты и говоришь, война кончится. Ты женишься. Заведешь семью. И тогда тебе будет куда тратить деньги.
Анакин приподнял брови.
— Я должен сначала вывезти тебя с этой мерзкой планеты.
— Знаешь, я ведь на этой мерзкой планете родилась.
— Я тоже.
— И к Татуину я привыкла.
— А я нет.
— Я знаю, Анакин. Ты смог отсюда вырваться. И не должен возвращаться.
Он допил кофе и поставил кружку на поднос. Посмотрел в окно. Увидел, как гладкая желтая ткань стелется до едва различимого края горизонта.
— Еще кофе хочешь?
— Нет. Тут недавно буря была, да?
— Пару дней назад. В это время года это же обычное дело.
— Я так и подумал, когда летел. Больно песок ровно везде лежит, и дорожки сюда видно не было, — он снова задумался. Потом отставил поднос в сторону и подтянул к себе согнутые в коленах ноги. — Помнишь, когда я выиграл гонки, ты сказала, что мой пример позволил людям обрести надежду. Я тоже тогда так думал. Но скажи честно, тут что-нибудь изменилось с того времени, как я улетел отсюда? Я вчера прошелся по Мос-Эспа. Заглянул на гонки. С местными пообщался.
Эти слова давались ему нелегко, но он хотел сказать то, что думает.
— Знаешь, такое чувство, что на улицах лежит то же самое дерьмо, что и раньше.
Шми не ответила.
— Разве я не прав? Нужна здесь кому-нибудь надежда?
— Не надо так, Эни.
— А как надо? Сегодня ровно двенадцать лет со дня тех самых гонок. Я вот вспоминаю и думаю, что же меня тогда дернуло вообще к Квай-Гону пристать? Я ведь как знал... Ну да, я помочь хотел. Себе в том числе.
— Они были другими. Ты это почувствовал.
— Вот именно. Не как все с Татуина. А ведь, подумать только, если бы Квай-Гон не погиб, я бы теперь был джедаем.
— Жалеешь?
Анакин покачал головой.
— О Квай-Гоне — да. И все. А так: у меня свои дела, у них свои.
— Рыцари Ордена тебе не попадаются?
— Под ноги?
— Вообще.
— Мельком видел. Ну, какого-то... — Скайуокер замялся, он старался не употреблять при матери много бранных слов, и свой лимит уже исчерпал, — в плаще. Пару раз в штаб кто-то из них приезжал.
— Они же на фронте вместе с вами.
— Ага, особенно в холоновостях. Знаешь, на деле все обстоит иначе. Спецназ, дипломатия — это да, и правда на них держится. То, что называется тонким урегулированием конфликтов. Они — элита, а мы — так, пушечное мясо для отведения внимания противника. А и ладно, впрочем... — Анакин махнул рукой. — Я опять о рогатых бантах. То есть о Татуине. Мама, ты тоже не должна здесь жить. Если есть возможность. А возможность будет, я обещаю.
— Посмотрим.
— Мама, ты даже не видела других систем.
— Зато ты мне достаточно о них рассказывал.
— Ну, значит, я плохо рассказывал. Да и это совсем не то. Ты не представляешь, какие есть красивые интересные миры. Где можно по-человечески жить.
— Если есть деньги.
— Деньги есть.
— Я даже не гражданка Республики.
— Это не мешает туда приехать. А паспорт можно купить потом. Так все делают. Можно посмотреть столицу и еще несколько планет, а потом ты решишь, где захочешь поселиться.
— Ты сам-то в столице бываешь?
— Нет. С тех пор, как сбежал из Храма, не приходилось. Как раз будет повод.
В коридоре послышался какой-то шум.
— Это Беру?
— Наверное. Скоро обед.
Анакин спустил ноги с кровати.
— Я пойду умоюсь, а то так весь день можно в кровати валяться. Э, а вода вообще есть?
— Есть, я как раз принесла.
— Здорово.
* * *
Пустыня сожрала два дня отпуска неимоверно быстро, перемолов время в песок.
Опоясывающие ферму ряды дюн накалились жаром полуденных солнц, и теперь, почуяв наступление вечера, начали медленно остывать. Анакин нагнулся и запустил руку в песок. Горячо. По-прежнему невыносимо горячо. Нигде, ни на какой другой планете не видел он такого. Бывают небольшие пустыни. К которым все относятся как к недоразумению природы. Боятся. Удивляются. Не любят. Но что такое клочок высохшей земли по сравнению с целой планетой, погребенной под многометровой толщей желтой крошки?
Мама стояла у спидера.
— Спасибо, что уловитель починил.
— Не за что.
— Ты так и не отдохнул. Все время работал.
— А что тут еще делать можно? В саббак с Оуэном играть? Он, кстати, не умеет. Думал научить — так этот лох всю ферму проиграет.
— Хоть бы еще ночь переночевал.
— Нельзя, я этим вечером должен быть в Мос-Эспа.
— Ясно. Давай, хоть воротник поправлю. Сам же не видишь ничего. В армии, наверно, не учат смотреть в зеркало.
— Очень даже учат.
Потянувшись к сыну, она поставила на место кусок измятой ткани. А потом оставила руку на его локте, словно хотела задержать сына еще на несколько минут.
Анакин это понял. И подумал, что ничего страшного из этого не случится. Улыбнулся.
Шми поглядела по сторонам. Следы Ларса вели куда-то к дому. Беру стряпала ужин на кухне.
— Забыла спросить, как там твой друг?
— Фетт? Сто лет его не видел.
— Куда его послали служить?
— А никуда. С ним интересная история вышла. Он как раз окончил высшую школу. Ну, по бумагам он же на два года меня младше. Так Фетт получил свой диплом с золотой лентой и ушел в наемники.
— К кому?
— К себе самому. Это называется "охотник за головами".
— Знаю я, как это называется. Убивать за деньги.
— Конечно. Но, мама, понимаешь, — Анакин покачал головой. — Я офицер Республики, делаю практически точно то же самое. Да, я знаю, что это звучит очень цинично. Я убиваю за присягу, которую этой Республике принес. Получаю за это деньги. Жалованье, то есть. Подчиняюсь идиотам из Совета Безопасности. А у Фетта более конкретные заказчики с более тугими кошельками. Вот и вся разница. Кстати, к слову пришлось, джедаи ведь тоже убивают за присягу, только Республика им за это ничего не платит. Ну, их это устраивает.
— Мне хочется думать, что в Совете Безопасности заседают не те самые люди, которые заказывают Фетту конкурентов.
— Да нет, как раз половина тех самых там и собралась. Республика — это тот же самый Татуин, только размером побольше. Так что Фетта я в принципе понимаю.
— Перестань делать вид, что тебя интересуют только деньги!
Тон матери и в самом деле заставил его сбросить маску циника. Анакин смягчился, изобразил виноватую улыбку и спокойно продолжил:
— Я просто не хочу хотя бы перед тобой притворяться, что служу Республике, потому что я в восторге от ее порядков. Или что я действительно верю во власть, которая принадлежит народу.
— А во что бы ты поверил?
— Не знаю. В государство, где вместо бардака был бы порядок. И этот порядок, исполнение законов ставилось бы превыше всего. И чтобы службу в этом государстве люди считали бы честью. Военные в том числе. Но это совсем не нынешняя Республика.
— Ты интересуешься политикой?
Он пожал плечами.
— Постольку поскольку. Идет война. Политикой сейчас интересуются все. Всем же интересно, что будет после войны. Я думаю, многое изменится.
Скайуокер поглядел куда-то вдаль, за горизонт, а затем вдруг продолжил размышлять вслух.
— Кто ж его знает, может, теперь он на стороне сепаратистов. Армии наемников у них есть. Уж лучше пусть он останется охотником.
— Фетт рассказал тебе про все свои планы?
— Фетт считал, что у меня появится желание уйти вместе с ним.
— Серьезно?
— Абсолютно. Мы бы с ним хорошо сработались. Знаешь, у нас было много совместных учений с младшими курсантами.
— Я помню, ты говорил.
— Он тоже не забыл. Тем более, что он знает, откуда я такой...
— Анакин, неужели ты рассказал ему про Храм?
— Ему? Да, рассказал. Но только ему. Именно поэтому он очень долго меня уговаривал. Мои, гм, способности в таком деле — лишний козырь. В конце концов, он обозвал меня безнадежным идеалистом и ушел.
— Это был комплимент.
Анакин рассмеялся.
— Да? Еще он сказал, что в принципе в меня верит, и что если я через несколько лет добьюсь серьезных успехов, вот тогда он вернется под мое командование.
— Какое нахальство.
Скайуокер снова пожал плечами.
— Что-то в этом роде. Мне пора, мама.
— Возвращайся. И будь осторожен.
— Ну, что со мной вообще может случиться? Это ты береги себя. Я вернусь, и мы с тобой куда-нибудь поедем. Я же должен показать тебе Корускант. Увидишь, тебе понравится, и мы останемся жить в столице. Мы это заслужили, правда?
Он улыбнулся.
Шми тоже улыбнулась, но только губами. Она почти никогда не плакала. Ни тогда, когда Уотто скупился на еду и в их доме было нечего есть, ни когда отпускала сына на Корускант. Анакин уважал ее за стойкость. Хотя замечал, что тоска в глазах матери была намного горше самых соленых слез.
— Я правда вернусь. Обещаю тебе.
Он поцеловал мать в щеку, крепко ее обнял и забрался в спидер.
Через минуту о визите Анакина Скайуокера на Татуин напоминали только следы сапог на песке, да и те скоро растворились в этой пустынной земле.
Глава 3. Будни
В ангаре пахло работой. А еще — машинным маслом и человеческим потом.
Посреди помещения, сложив крылья, стоял знакомый транспортный шаттл. Трое рядовых суетились с укладкой каких-то ящиков.
— Как прошел отпуск, сэр?
— Отоспался. Что у нас нового, Челси?
— Адмирал Цандерс вернулся с Корусканта.
— Когда?
— Сегодня утром. Будут какие-нибудь распоряжения, сэр?
— Никаких. Собирайте своих парней и взлетаем.
— Есть, сэр. Но погрузка будет полностью завершена только через два часа.
Скайуокер едва заметно нахмурился. У него оставалось еще семь часов последних суток вне службы, но, однако, не было ни малейшего желания справлять поминки по отпуску здесь, шатаясь по барам и притонам Кореллии. За прошедшие дни он достаточно пообщался с пьющими пилотами, ворюгами, контрабандистами и прочим сбродом. Он побывал на родной планете, убедился, что с матерью все в порядке, получил новую порцию недовольства тем, что так и не смог подыскать для нее лучшее обиталище. Однако, дредноут "Мегера" висел в полутора часах полета на шаттле, а от Татуина в памяти оставался лишь едва теплящийся след воспоминаний, как это и присуще всему, что беспредельно далеко и не вписывается в рабочие серые будни. Более всего интерес Скайуокера сейчас подогревала новость о возвращении адмирала. Он надеялся, что не пропустил ничего важного, и рассчитывал, что совещание командования флота состоится лишь завтра.
