Конечно, наш мобилизационный потенциал тоже не безграничен, более того — японцы разбросали листовки с обещанием 'моим' японским корейцам и китайцам вернуть их на родину с выплатой каких-то денег, достаточных для обзаведения домашним скотом и зерном для посева и прожить до первого урожая, и даже обеспечить их землей. Блин, для вчерашнего крестьянина, побывшего рабом, затем солдатом на чужбине — и получить наконец свершение всех своих мечт — это был непреодолимый соблазн. В первую неделю после этих листовок 'мои' войска начали таять со страшной скоростью — по пять процентов каждый день. И ведь не удержишь, будет только хуже. Поэтому стрелять в спины я запретил, приказал лишь отбирать оружие и отпускать на все четыре стороны. А оставшихся — уже не бросишь — японские вояки устроят им, и прежде всего своим соплеменникам — такое харакири, что и через поколения про это будут вспоминать с содроганием.
Так что на всех фронтах установилась патовая ситуация — у сторон было достаточно войск чтобы держать плотную оборону, но недостаточно обученных войск, тяжелого оружия и боеприпасов чтобы наступать. Поэтому нам оставалось только подпортить японскую позицию на переговорах с Советским Союзом, а в случае удачи — даже сорвать эти переговоры — людей, что погибнут в результате их прекращения, конечно жалко, но если сейчас не додавить империалистическую Японию с их дзайбацу и армией, то в последующие десятилетия людей погибнет в десятки раз больше — дзайбацу ведь не успокоятся пока не подомнут под себя весь мир, о чем еще в конце двадцатых вещал премьер-министр генерал Танака в своем меморандуме — 'Овладев всеми ресурсами Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, стран Южных морей, а затем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и наконец Европы'. Собственно, первые три пункта они выполнили, пусть по Китаю и не до конца, сейчас начали реализацию планов по Центральной Азии, расширив их на Латинскую Америку. Так что не за горами — и 'поход к последнему морю'. Нет, 'паровозы надо давить, пока они чайники'.
Вот мы и занялись работой по инфраструктуре. Маньчжурия, Северный Китай и Внутренняя Монголия уже более чем обеспечивали и Квантунскую армию, и японские войска в Китае, немало доставалось и японским союзникам в регионе — местные рудники и промышленные предприятия выдавали 3 миллиона тонн стали, 32 миллиона тонн угля, 2 миллиона тонн нефти — японцы наконец начали пожинать плоды своей двадцатилетней политики по развитию промышленности региона. На этой базе тут развивалось производство самолетов, танков, автомобилей, вооружений и боеприпасов, которые позволяли японцам воевать вечно, а тридцать миллионов тонн продовольствия придавали дополнительной устойчивости колониальному режиму. Все это надо было покромсать.
Собственно, мы устроили тот же террор промышленности, что мы учинили и в сорок втором по немцам — в основном в Польше, Пруссии и восточной Германии, то есть куда доставали тогда наши высотники и пока у немцев не появилось много зенитных управляемых ракет. Так и сейчас — первейшей целью наших корректируемых авиабомб были трубы, так как они обеспечивали тягу для промышленных печей и тепловых электростанций, а без высоких температур нельзя было производить термическую обработку металла и вырабатывать электричество. Шахты, мосты, крупные промышленные корпуса — все это также подверглось ударам, но уже когда разобрались с трубами как самой эффективной целью для наших управляемых бомб — отсутствие трубы и так сразу же снизит производство, и построить ее — дело небыстрое.
И, пока шел воздушный террор, мы думали что же делать дальше, и заодно начали готовиться к эвакуации отовсюду, для чего готовили любые плавсредства начиная от трофейных линкоров с авианосцами и заканчивая рыболовецкими баркасами — при общей грузоподъемности нашего флота в три миллиона тонн мы могли вывезти разом несколько миллионов человек, оставалось решить — кого и куда.
И решать надо было быстро, так как к Японским островам с юга и востока уже шел Императорский флот, и мы не были уверены, что с ним справимся в море и он не перекроет нам пути отхода, так как броню линкоров мы не могли пробить ничем, даже кумулятивные бомбы не справлялись с такой толщиной — там то ли неточность изготовления кумулятивной воронки, то ли разброс во времени детонации соседних объемов взрывчатого вещества из-за недостаточной однородности, но факт — бомбы не пробивали толстую японскую броню, даже несмотря на то, что она была на тридцать процентов менее прочной чем американская или английская. Но просто сама толщина — 200-250 миллиметров даже на крышах башен и главной палубы — она играла большую роль — мы с такой броней еще не сталкивались, максимум — танковые сто миллиметров, которые также не пробивались если были защищены экранами. Так и на японских кораблях были и еще одна палуба, и палубы сотовой конструкции — все это снижало вероятность пробития кумулятивными бомбами до нуля — даже если применять однотонные бомбы. Оставался единственный вариант — повредить незащищенные броней нос или корму — японцы бронировали свои линкоры по заведенному еще американцами принципу 'все или ничего', когда середина получала максимальное бронирование за счет отсутствия бронирования спереди и сзади корабля. Так что — повредить нос и убежать от сбавившего ход линкора — был единственный выход, ну может еще обычными бомбами что-то удастся сделать. Но ведь у японцев были и авианосцы, а от самолета так просто не сбежишь. Мы же если и могли ввести в строй несколько авианосцев или хотя бы вывести их в море, и даже оснастить их самолетами палубной авиации, то подготовленных пилотов у нас не было, хотя тут мы, конечно, пошли немного по японскому пути — нет, делали пилотов не смертниками, но самолеты были одноразовыми — они смогут взлететь с палубы и поучаствовать в бою, но садиться они будут уже на воду — только пять человек у нас как-то освоило посадку на палубу корабля. Остальным же — дорога в теплые и не очень воды морей и океанов, где их подберут летающие лодки или катера-эсминцы или что там окажется поблизости — средствами сигнализации и маяками мы пилотов обеспечили более чем по полной, даже надувными плотиками и запасом воды-еды на пять дней, пилоту только оставалось успеть вытащить все это из кабины при посадке на воду в самолете, а если прыгать с парашютом — отстегнуть тюк перед приводнением, чтобы снизить скорость спуска.
В общем, пусть и корявенько, но счет монархам был открыт, а мы сидели на чемоданах и чуть что — собирались тикать. На такой неоднозначной ноте начиналась для нас весна 1944 года на Дальнем Востоке. В это же время в Турции и Ираке наши отряды продвигались к морям и заливам, чтобы реализовать мои прожекты по захвату большинства голосов в Совете Национальностей Верховного Совета Советского Союза и тем самым как-то обезопасить республику этим паритетом по палатам ВС, ну и заодно подмять нефть с газом, на Кавказе и в бывшем иранском Азербайджане отбивались от польско-турецко-иранско-немецких войск, продолжалось наше продвижение на юг через Индокитай, откуда мы в конце 1944 года открыли свой Каучуковый Экспресс к берегам США и на полученные от него средства начали под шумок, пока власти были отвлечены на войну с немцами и японцами, врастать в экономику Штатов — консервную и стекольную промышленность, дорожное строительство, нефтянку, цементные производства и угольные шахты — то есть во все те области, где у нас были новые технологии, как например в стекольной — с отливкой стекла на расплав олова, или в нефтянке — с пластиковыми трубопроводами, или в консервной — с наличием больших запасов олова, его электролитическим осаждением на жесть и готовкой в обычных ваннах с раствором хлорида кальция, а не в ретортах высокого давления. Все это случилось позднее, но пора повествованию вернуться в сентябрь 1943, на наши родные просторы.
А на этих просторах, напомню, шла грандиозная битва.
Весь сорок второй немцы сидели в глухой обороне и наращивали свои силы, так как сорок первый закончился для них не очень хорошо — благодаря нескольким Лехиным выстрелам РККА смогло избежать серьезного разгрома в Белоруссии, в результате немецкая ГА Центр потеряла почти все свои танки, и их пришлось выдергивать с Ленинградского направления, так что Блокады в этом времени не случилось. Не случилось и Киевского окружения — немцы как встали перед Киевом в июле 1941, да как начали терять по двести человек в каждой дивизии и каждый день — так там и простояли, единственное что им удалось — на некоторое время захватить Полтаву да отрезать Крым. А севернее Коростеньский и Мозырьский УРы были оставлены Красной Армией лишь в октябре сорок первого, когда немцы прорвали советскую оборону у Гомеля, когда много частей было снято оттуда чтобы отбросить ГА Юг, и затем на этой же волне немцам удалось захватить Смоленск — именно под прикрытием этой операции наши отряды освободили Вильно — немцы как всегда действовали на грани и везде их не хватало.
Да и то немцы отмечали, что "Бои в лесисто-болотистой Припятской области были тяжелыми и кровопролитными. Правда, крупные русские соединения были разбиты, но полное усмирение области имеющимися силами оказалось невозможным. Мелкие разрозненные отряды русских, возникшие в результате боев, стойко держались в глухих районах. Благодаря умелому управлению и поддержке русского командования эти отряды стали ядром партизанских сил, которые в течение всей Восточной кампании находили здесь надежное убежище".
На этом немецкие успехи сорок первого и закончились, а учитывая что они за несколько недель собирались дойти до линии Архангельск-Астрахань, их военная кампания закончилась полным провалом. Так ситуация и замерла на некоторое время — немцы сидели на широкой дуге Прибалтика-Днепр-Крым и окапывались, мы тихо шуршали за их спиной, РККА копила резервы.
Зимой 41/42 РККА попыталась выбить немцев с восточного берега Днепра — аккурат когда мы освобождали Минск, но добились успеха лишь на южном фланге, где выбили немцев из северной части Крыма — точнее, они сами отошли, когда дивизии РККА стали заходить с севера — приказа Гитлера "стоять во что бы то ни стало" в этой истории не случилось, наоборот — в ноябре он произнес свою известную (в АИ) речь о тотальной мобилизации с общим смыслом "иначе германскому народу настанет жо".
Весной-летом РККА продолжала биться о немецкую оборону — ГРУ доложила руководству страны о немецких потерях в 8 миллионов солдат, поэтому советское руководство твердо намеревалось покончить с немцами в этом же году, тогда как реальные потери немцев были не более полутора миллионов (РИ). Поэтому несколько крупных наступлений закончились неудачами, а немцы, переждав эти наступления Красной Армии, поднакопив танков и обучив новые дивизии — ударили. Наши, правда, к этому времени тоже уже были не шиком лыты, поэтому бои за Киев шли более трех месяцев — как начались в мае, так и закончились в августе. Аккурат почти с началом этого сражения отряды нашей республики освободили Ковно а потом и Кенигсберг — именно из-за этих наших действий немцам пришлось снимать и отправлять на север несколько танковых и моторизованных дивизий, из-за чего Киевское сражение не закончилось грандиозным окружением советских войск. Так что несмотря на потерю территорий, а также Киева и Полтавы с Харьковом и Воронежем, РККА свело эти бои как минимум к ничьей, а на севере даже воспользовались нашими успехами и освободили Псков — немцы в Прибалтике так и мотались в августе 42го между нашим и советским фронтом, пытаясь заткнуть прорехи. Ну и наши рейды по восточной Польше, Варшавское восстание, полыхнувшее с нашим первым заходом в Варшаву — все это сильно раздергало немецкие резервы, не позволив вовремя добить отошедшие дивизии РККА.
В марте 1943 была успешная Смоленская операция, когда наши армии слитным ударом перерубили немецкий фронт и соединили наши территории к востоку от Смоленска, хотя и немцы вышли в общем без особых потерь — окружать еще не умели ни мы, ни РККА. А в мае у немцев поперло — они захватили Мальту, совместно с французами, итальянцами и испанцами разгромили десант Союзников в Марокко, а когда на сторону Стран Оси перешли не только Испания, но и Турция с Ираном — захватили Суэц, Сирию, Кавказ, Крым, Кубань и снова захватили Воронеж, Курск с Орлом.
Затем немцы перегруппировались и в начале июля начали наступление на север — против РККА и нас. В начале августа они уже глубоко вклинились в нашу оборону — крупные укрепрайоны по линии Брянск-Гомель выстояли, но завеса из более мелких была рассеяна, так что немцам оставалась какая-то сотня километров до Смоленска и мы почти месяц останавливали немецкий прорыв, пока в начале августа сами не перешли в наступление, при этом одновременно пытались и добить немецкие войска, зашедшие на нашу территорию, и освободить новые территории, и отбиться от подходящих немецких резервов. С разной степенью успеха нам это удалось. Выйдя к 28му августа на линию Курск-Чернигов, к 31му августа мы были уже на 120 километров южнее — на линии Киев-Белгород. Правда, к первой линии мы двигались двумя мощными колоннами по флангам, периодически прошивая и пространство между ними — таким образом мы пытались отрезать путь отходящим из-под Брянска немецким войскам. А вот ниже этой линии мы наоборот шли пятью колоннами с интервалами в 50-70 километров, выбрасывая вдоль пути боковые ветви, чтобы уничтожить хотя бы ближайшие к колонным путям гарнизоны.
К первому сентября мы вышли на огромную южную дугу — сегмент Киев-Диканька, длиной почти триста километров, шел от Киева на восток, слегка на юг. И в двадцати пяти километрах к северу от Полтавы дальше на восток, слегка забирая к северу, шел другой сегмент — Диканька-Шебекино, длиной 170 километров. На участке Золочев-Шебекино линия проходила почти посередине между уже нашим Белгородом и еще немецким Харьковом. Ну и потом от Шебекино — на северо-восток, 110 километров к Старому Осколу, от него — 160 километров на северо-запад, к Курску, от него — на север, 250 километров к Козельску, где наш фронт соединялся с фронтом РККА. И всю эту территорию еще предстояло зачищать от немецких гарнизонов и пробивавшихся на юг отрядов. Более того — подвижными группами мы захватили Полтаву, но постоянный коридор создать не смогли, а потому город готовился к осаде. Как и Киев, где мы получили свой 'Сталинград' — к середине сентября мы освободили только северную половину города, да и то там еще оставались кварталы, занятые немцами. А в южной — наоборот — наши вклинения находились среди немецкой территории. Ну и окружающие леса между Днепром и Ирпенем с Киевским УРом были нашими, а на левом берегу — плацдарм размером двадцать на двадцать километров — в начале сентября немцы ударили с запада и отсекли нашу Киевскую группировку.
И мы с умеренным оптимизмом смотрели в будущее, так как за первую половину сорок третьего мы смогли существенно нарастить нашу армию.
Всего к концу лета у нас было семь танковых дивизий и сотня отдельных танковых батальонов, с общим количеством бронетехники почти в три тысячи танков, по полторы тысячи САУ и ЗСУ и более четырех тысяч БМП, с количеством личного состава более ста тысяч человек. Это не считая полтысячи танков, САУ и БМП в учебных частях.
