Правда, по топливу приближались большие проблемы. В предыдущее время у нас получалось поддерживать среднегодовые запасы топлива из расчета пятьсот километров на единицу гусеничной техники и шестьсот самолето-вылетов на единицу крылатой. К концу лета 1943 мы производили уже 600 тонн искусственного топлива в сутки, и еще добывали 600 тонн нефти, которую могли перерабатывать в топливо светлых фракций на 80%.
С учетом других видов топлива — спирта, бензола, скипидара — у нас выходило примерно тысяча тонн авиатоплива в сутки. И этого количества хватало только на одну полную заправку нашего авиапарка в сутки — всего-то три тысячи самолетов, включая учебные, хорошо хоть далеко не всегда требовалась полная. Так что приходилось повертеться. К счастью, интенсивные боевые действия велись не каждый день, поэтому за предыдущие периоды затишья топливо накапливалось на базах — к летним боям 1943го года мы накопили топлива на три месяца боев исходя из двух заправок каждый день, что с учетом ежедневного производства давало три заправки, а с учетом неполной заправки во многих вылетах — вылетов получалось еще больше. Затем у немцев было захвачено порядка сорока тысяч тонн авиационного бензина. К тому же с уничтожением и захватом немецких аэроузлов потребности в вылетах истребителей существенно снизились, пусть и на время — снова экономия топлива, хотя бы на истребителях.
К этой тысяче тонн авиатоплива добавлялось производство еще тысячи тонн тонн разного вида жидкого топлива в сутки для гусеничной техники — танков, самоходок, БМП, вездеходов, ЗСУ — по 30 килограммов в сутки на одну единицу — это проехать 30 километров. По сути, мы испытывали жуткий топливный голод. Хотя, с другой стороны, даже в интенсивных оборонительных боях средний наезд бронетехники составлял пять-десять километров в сутки — в основном в виде маневров между близкорасположенными позициями да выезды в контратаки. Но это в обороне, а в наступлении — другое дело — критичным расход был во время броска на юг, когда двести-триста километров приходилось неоднократно проходить туда-обратно, прокидывая войска, боеприпасы и топливо. Так что мы как могли заменяли жидкое топливо другими источниками и видами транспорта. Так, нас сильно выручала железнодорожная техника, а также то, что что весной мы также смогли поднакопить топлива, да захваченное у немцев тоже явилось неплохим довеском, но если расход топлива будет такой же и далее, то бронетехника встанет к ноябрю. Впрочем, с постепенной зачисткой местности и наладкой железнодорожного сообщения потребности в топливе должны были снизиться — десять-двадцать-пятьдесят километров на рейс от пунктов выгрузки до позиций — это уже не сотни километров. К тому же почти весь наш тыловой автотранспорт работал на газогенераторах — сто тысяч грузовиков и пять тысяч легковушек. Даже карьерные самосвалы, экскаваторы и грейдеры работали на древесном или торфяном газе, пусть это и снижало эффективность их использования. Жидким топливом заправлялся только армейский транспорт, который ходил в рейды — даже колонны снабжения работали на газогенераторах.
Как бы то ни было, при наступлениях в сутки мы расходовали почти три тысячи тонн горючего, так что уже очень скоро мы доедим свои запасы и просто встанем. Для сравнения — РККА сжигала десять тысяч тонн, но у них даже с потерей Баку и Кавказа годовая добыча нефти выходила под 8 миллионов тонн — в семь раз больше чем у нас. Немцы расходовали 20 тысяч тонн — их техника была очень прожорливой, но с восстановлением нефтедобычи и нефтепереработки в Баку и на Кавказе, с нефтянкой Персидского Залива им было не о чем беспокоиться.
Поэтому нефть нам была нужна как воздух. Правда, тема Персидского Залива возникла совсем не из-за нее — Залив стал лишь побочным эффектом, а изначально мы хотели помочь нашим кавказским товарищам по оружию защитить своих родных и близких, когда началась немецко-турецкая оккупация Кавказа. Благо что техническое возможности уже были — к июню сорок третьего у нас было уже шесть высотников, способных пролететь несколько тысяч километров — более тонкая стеклонить, ткани с направленными волокнами, новые сорта стекла и формовка в вакуумных камерах давали стеклопластик с прочностью, превосходящей дюраль уже в два и более раза. Поэтому мы стали выдергивать из наших частей лиц армянской национальности — для начала, потом пошли и другие национальности — сколачивали их в боевые подразделения, и с двенадцатого июня стали забрасывать их в Армению — шесть самолетов, по два рейса в сутки, по двадцать человек на самолет — двести сорок человек, почти батальон в сутки. И уже там к этим подразделениям стали присоединяться и местные, и батальон Армянского Легиона Вермахта почти целиком перешел на нашу сторону. Уже через неделю мы закинули на север Армении шесть батальонов — полторы тысячи человек. А всего в наших рядах там насчитывалось уже двенадцать тысяч, да и обратные рейсы шли не порожняком — мы забирали по тонне-полторы молибдена и других цветных металлов, на круг выходило по пять-шесть тонн в сутки. К середине июля в наших рядах было уже более ста тысяч человек, хотя оружия хватало едва на треть личного состава, к концу августа в нашей Кавказской Армии находилось уже под триста тысяч человек, но вооружены были только половина из них. При этом к началу августа, за полтора месяца боев, мы освободили большую часть территории Малого Кавказа — второй, более южной гряды Кавказских гор, поэтому по просьбе немцев к середине августа их союзник — иранский шах — сосредоточил на северных границах Ирана три дивизии и двинул их через Аракс на север — на отбивании этого наступления и началось наше продвижение на юг, которое мы изначально вообще не планировали — собственно, чтобы обезопасить свой южный фланг, мы и продвинулись на территорию Ирана, срезав к концу августа выступ, которым Иран вдавался с юга в Азербайджан — сравнительная легкость этой операции и повернула наши — прежде все мои — мысли к движению в сторону Залива — сначала только ради нефти, а потом и для создания новых республик в составе СССР, чтобы получить большинство в Совете Национальностей ВС СССР. Ну а в середине сентября это движение на юг проросло новой веткой — через Тибет на Дальний Восток — спасать наших летчиков.
Но мы продвигались и в другие стороны — отсутствие крупных немецких сил, которые ушли дальше на север, позволяло это делать. В конце августа освободили Абхазию, и так как общая численность наших отрядов на Западном Кавказе приближалась к семидесяти тысячам человек, то к началу сентября мы перевалили уже через Большой Кавказ из Абхазии, освободили Карачаевскую АО и часть Ставрополья, отмахав от перевалов до Ставрополя 200 километров, а от Сухуми — и все 250 почти точно на север, к пятому сентября мы освободили Кавказ на протяженности в триста километров — от дороги Туапсе-Майкоп на западе до Военно-Сухумской дороги на востоке. И если через Хребет перевалило десять тысяч наших бойцов, то еще столько же дала местная мобилизация, еще столько же — партизаны, и четвертый десяток — освобожденные военнопленные РККА. Против этих сорока тысяч там стояло не более пятнадцати тысяч немецко-турецких войск, раздробленных на несколько очагов сопротивления.
Поэтому мы продолжали гулять по региону — освободили Майкоп, Белореченск в 25 километрах к северо-западу от Майкопа — к этому времени немцы стянули под Туапсе все силы, что были в наличии к северу от Кавказа, в попытке отбить город с его так необходимым им НПЗ и готовыми запасами нефти и нефтепродуктов, так мы эти силы за три дня перемололи или как минимум блокировали отдельные отряды в горах. К северу же от Хребта мы захватили 140 танков, 165 орудий и минометов, 2350 автомашин, 183 мотоцикла, 385 тысяч артиллерийских снарядов, почти столько же авиабомб, 3 миллиона винтовочных патронов, 600 вагонов с авиабомбами, более сотни самолетов разных типов — наша новая Северо-Кавказская армия была уже достаточно обеспеченной. Хотя еще и недостаточно обученной и сколоченной силой. Которую вскоре пополнили и казаки — всего к середине 1943 года немцам служило тут свыше пятидесяти тысяч казаков, которые в основном несли тыловую службу и 'боролись с партизанами' — ну то есть охраняли свои станицы от турок и горских формирований вермахта. Немцы собрали эти казачьи подразделения и бросили против нас, казаки окружили Ставрополь, но когда разобрались с кем воюют — почти в полном составе перешли на нашу сторону под гарантии безопасности их родных — мы обрастали трудновыполнимыми обязательствами как собака репейником.
Так что к северу от Кавказа наш фронт протянулся на 600 километров, наша попытка освободить Краснодар увенчалась кратковременным успехом — после недельных боев мы были вынуждены оставить город, так как к нему фрицы подтянули две пехотные дивизии — наш Кавказский фронт оттягивал все больше войск, предназначенных для севера, а наша попытка освободить Новороссийск была неудачной с самого начала. К востоку от Кубани мы пока не совались — слишком много немцев, турок и антисоветски настроенных элементов, там мы лишь налаживали связи с партизанскими отрядами.
Так что к десятым числам сентября мы освободили Абхазию, Кубань и Ставрополье, север и восток Армении, Карабах, запад Азербайджана, северо-запад Ирана и Талышские горы, которые находились и в Азербайджане и в Иране. В руках турок, ну то есть немцев, оставалась западная часть Армении — Ереван и долина Аракса, Нахичевань, восточная и северная часть Азербайджана.
До Астраханского фронта нам оставалось 450 километров на северо-восток по прямой — просто не дойдем. До Сталинградского фронта — еще дальше. Ближе всех был Ростов-на-Дону — 250 километров от нашего северного фаса, но идти к нему со стороны Северного Кавказа не получалось — наши войска и так были растянуты в тонкую линию, которая держалась только потому, что немецко-турецкие войска были также растянуты. Но еще в начале сентября в ходе неудачной попытки освободить Харьков мы нащупали большую прореху в обороне немцев к востоку от города, и через нее на Донбасс начали проходить наши бронеколонны, которые за пять дней дошли до городов Славянск, Краматорск, Константиновка, Горловка, Енакиево — десять тысяч наших бойцов быстро обросли еще пятьюдесятью тысячами местных партизан и ополченцев, поэтому мы отбили контратаки немецко-румынско-венгерско-хорватско-итальянских войск и удержали эти города, хотя и противнику удалось удержать Сталино (в мое время — Донецк). Те временем вторая ветка нашего наступления освободила Лиман, Северодонецк, Лисичанск и наконец Ворошиловград (в мое время — Луганск) и встретилась с западной в Красном Луче, от которого до Ростова-на-Дону было всего 160 километров — их прошли за три дня, еще три дня вели бои в самом городе, и в результате все тыловые фашистские части были либо перекрошены либо бежали, а других тут пока и не было — немцы гнали все резервы на север или на Кавказ, поэтому перевалочные базы Ростова достались нам. На этой волне наши части прошли еще 250 километров на юг и наконец освободили Краснодар — теперь уже окончательно, таким образом изолировав Новороссийск. Его мы снова взять не смогли, зато освободили Поти и Кутаиси — то есть западную низменность Грузии, но к Тбилиси не пробились — путь на Баку так и оставался закрыт. Тогда наши колонны снова развернули на юг, освободили Батуми, повернули на восток и к концу сентября наконец освободили и Ереван, и вообще всю Армянскую ССР, и стали продвигаться дальше на юг — уже в пока еще турецкую Армению, дойдя в начале октября аж до Эрзерума. Причем через цепочку освобожденных территорий — Донбасс, Ростов, Кубань — нам удавалось проталкивать на юг бронетанковые колонны, отчего наступление и развивалось довольно энергично, но требовалось проталкивать еще больше — по нашим расчетам, в Азии у немцев было где-то 20 дивизий — четыре танковых и остальные — пехота и мотопехота. Они двумя колоннами ушли на восток — к Индии и Узбекистану, причем две дивизии уже в конце сентября повернули назад — к западному берегу Каспия, чтобы оттеснить нас от побережья в горы. Еще тут были французы в Сирии — тысяч сто человек, итальянские дивизии — пусть много их ушло в сторону экватора, но и на Аравийском полуострове находилось минимум пять дивизий, да из Египта могут перекинуть пару как минимум. Это еще сто тысяч. И еще по столько же иракских, иранских, индийских войск. И саудиты — они быстро сориентировались в обстановке, переметнулись к немцам, и могут выставить также под сто тысяч человек. То есть по минимуму у врага получается более миллиона солдат, причем минимум треть — немецкие части, а остальных можно было бы считать по остаточному принципу, если бы не их количество. Так что нам тут потребуется минимум триста тысяч, лучше — полмиллиона. Конечно, наша армия уже перевалила за четыре миллиона, но ведь есть и другие фронты, да и тысяч триста из этого полумиллиона еще надо будет перебрасывать из-под Курска — а это 2500 километров по прямой, с учетом изгибов — все три тысячи. И еще тут были поляки, аж триста тысяч солдат — сначала армия Андерса ушла от Сталина к союзникам и те стали накачивать их добровольцами со всего мира, затем когда англичане фактически проиграли сражение в Африке и затем на Ближнем Востоке — в эту армию стали свозить добровольцев уже немцы, хотя об окончательном переходе Андерса на сторону немцев речи еще не шло — видимо, велись какие-то переговоры с польским правительством в Лондоне. Но поляков тоже надо было иметь в виду.
Так что Ближний восток чем дальше тем все больше требовал сил, но это же отвлечение сил на возникшую там временную оперативную пустоту не позволяло решительным образом переломить ситуацию на южном и восточном фасах нашего основного фронта, поэтому в нашем негласном соревновании у РККА там были более серьезные успехи.
ГЛАВА 42.
К северу — в полосе Киев-Полтава-Курск-Елец-Тула-Рязань-Пенза шла грандиозная — нет, грандиознейшая ! — Битва. Если считать со всеми изгибами от Могилева до Сталинграда, то длина южного фронта получалась более трех тысяч километров, из них на нашу часть приходилось всего 1200 километров, а остальное "досталось" РККА (это я не учитываю остальные участки фронта — наш — западный и юго-западный и фронт РККА к югу от Сталинграда до Астрахани, а еще прибалтийский у нас и РККА, Карельский у РККА, Донбасский и Кавказский у нас). Тем более что основной удар пришелся именно на них — по нашим прикидкам, против РККА немцы бросали в два, а то и в три раза больше сил чем против нас, поэтому неудивительно, что если мы купировали немецкий прорыв чуть более чем за три недели, то восточнее немцы как проткнули советскую оборону севернее Орла, так и продолжали наступление на север и на восток, продавили оборону между Калугой и Тулой, взяв Алексин — по прямой до Москвы им оставалось менее ста пятидесяти километров, Тула уже находилась в полуокружении, и только на этих рубежах наконец были остановлены. А через саму линию Елец-Тамбов-Сталинград немцы прорваться не смогли — если западнее — у Орла — они сосредоточили серьезный танковый кулак, то к востоку они не смогли взять советские укрепления — сотни и сотни километров окопов, рвов, эскарпов и контрэскарпов пересекали местность в тысячи квадратных километров, и оборона продолжала укрепляться — в одном только Елецко-Тамбовском выступе к началу августа было вырыто около десяти тысяч километров окопов (в РИ столько вырыли на Курской Дуге), по соседним участкам — Тула-Рязань-Саранск, Тамбов-Балашов-Сталинград — еще по столько же. Вначале, когда северный фас в месте прорыва — к северу от Ельца — еще не был готов, немцам даже удалось отрезать Елецкую группировку советских войск, но уже через три дня окружение было прорвано и немцы оттеснены на север. Потом фрицы еще раз ее отрезали, окружение продолжалось уже неделю, и снова контратаки советских войск не позволили создать надежный котел. Ну а потом система оборонительных сооружений стала уже настолько плотной, что немцы, потеряв в атаках более сотни танков только безвозвратных потерь, плюнули, утерлись и стали пробовать советскую оборону на других направлениях.
