К концу августа им стало ясно, что и под Тулой ловить нечего, и тогда они сделали ход конем — метнулись на двести километров на восток, почти что к Пензе, и там слитным ударом с северо-запада танковыми частями и с юго-запада — пехотными дивизиями, между Тамбовом и Балашовом — наконец-то пробили советскую оборону и замкнули громадный котел по линии Елец-Липецк-Тамбов и дальше на восток — длиной 350 километров и высотой в 100. Более того — внезапный бросок дальше на восток поставил под угрозу даже Саратов, с его авиационными и нефтеперерабатывающими заводами, железной дорогой до Сталинграда, построенной в сорок втором. А ведь еще двести-триста километров на северо-восток — и уже Сызрань с его НПЗ и добычей нефти, Куйбышев (Самара), где тоже были и заводы, и научные учреждения, и добыча нефти. Более того — еще 150 километров на восток — и Бугуруслан, где добывались газ, нефть, располагался НПЗ — начинались территории Второго Баку, еще 250 километров на восток — и ишимбайские нефтяные поля, Уфа со своими НПЗ, а от Уфы до Челябинска — 350 километров — можно дотянуться авиацией, прекратить производство бронетехники — и конец сильному сопротивлению — с юга подойдут басмаческие и пуштунские орды, с востока — японцы — от Алтая до Уфы пару тысяч километров.
Но это же окружение крупной группировки разладило стройную систему боевых порядков обеих сторон — войск на такое пространство уже не хватало никому, поэтому на большей части фронта пошла маневренная война, и лишь на некоторых участках стороны смогли сформировать устойчивую и плотную оборону — в основном на тех, что войска занимали к началу этой битвы — такие участки были у РККА — вокруг Ельца и к северу от Сталинграда — остальные участки представляли собой наспех скроенную оборону — что у РККА, что у немцев, да и у нас после начала движения на юг оборона была недостаточно оборудована.
Так немцы после этого удачного окружения умудрились вытащить свои подвижные части из-под Пензы и перебросить их на наш участок. Мы как раз рвались на юг, к Кавказу, все внимание было направлено именно на то направление, а ситуация на восточном фланге казалась стабильной, поэтому поначалу не отследили появление пленных из частей с другими номерами и эмблемами. А к середине сентября немцы подтянули тылы и вдарили. Вдарили они и с запада, и этим слитным ударом немцы начали перерубать нарост, который протянули вниз по карте наши части от линии Брянск-Гомель до линии Курск-Полтава-Киев.
Тем более что у нас-то как таковой обороны на новых рубежах и не было — наспех созданные опорные пункты, без развитой системы окопов и уж тем более сплошного перекрытия местности, в лучшем случае — лишь с огневой связью между опорниками. Да еще под ногами путались эти выходящие из-под Брянска волны недобитков, которых оставалось немало — все тут как превратилось в июле в мешанину наших и немецких подразделений, так уже почти два месяца и пребывало в таком состоянии — отсутствие явного фронта, лишь едва возникающие и тут же пропадающие участки обороны, блуждающие котлы, в которые попадали то наши, то немецкие части, причем сегодня наша часть могла окружить немецкую, а завтра проходящий рядом другой котел, в котором была другая немецкая часть, наоборот, создавал окружение для нашей части — два котла как бы обволакивали одну из стенок, создавая внутри пузырь с нашими войсками, которые до того удерживали внутри немецкие, а через день все менялось местами — чехарда и хаос. Добавляли радости и прорывы немецких частей извне, наши выпады наружу — все это не способствовало стабилизации обстановки, да мы к ней особо и не стремились — мы реализовывали свое преимущество в подвижности, а биться в сплошную оборону — ну совсем не хотелось.
Вот немцы и воткнули клинья в нашу оборону на восточном — севернее Курска — и западном — в направлении на Чернигов — фасах нашего фронта. Воткнули и начали их расширять — наши войска там были в движении и пришлось принимать врага на малооборудованных позициях, а то и вовсе вести встречные бои. В итоге немцы за шесть дней все-таки пробили коридор с запада и востока и соединились, отрезав нашу южную группировку — по нашим подсчетам, в наступлении участвовало шесть танковых и четыре мотопехотных дивизий, а пехотные еще подтягивались. Заодно отрезали Киев, в котором еще продолжались бои, ну а Полтава и так была в окружении. Вот только кто кого окружил, было пока непонятно — их коридор был шириной десять-двадцать километров, а длиной — почти четыреста, и его стенки постоянно уплотнялись нашими войсками, тогда как немцы растянули свои порядки и теперь только и могли что окопаться в опорниках и вести активную оборону на остальных участках, причем им приходилось экономить каждый снаряд, каждый патрон, каждый литр — все пути подвоза находились под нашим воздушным и наземным террором — между немецкими опорниками хватало промежутков, через которые внутрь коридора просачивались наши ДРГ. Поэтому ситуация пока не выглядела совсем уж критичной — подход новых немецких резервов ожидался не ранее чем через неделю, а мы воевали в обстановке полного окружения уже два года, и кое-чему научились.
Но больше сыграло роль то, что началось масштабное наступление РККА. В течение летних боев советское командование стачивало танковые кулаки немцев о пехотную оборону, а тем временем за Волгой, подальше от немецких глаз и ушей, тренировались несколько армий, в том числе шесть танковых армий и восемь мехкорпусов РККА, да и пехотные соединения все больше усиливались танками — дивизиям придавались по танковому батальону, а то и бригаде.
И вот на Тульском фронте немецкая оборона была прорвана сразу и на большую глубину. Первые два удара — от Тулы на юго-восток и от Рязани на юго-запад — обозначили немцам замысел советского командования — окружить немецкие войска на линии Тула-Рязань. В итоге за первую неделю там сложилось несколько котлов и котелков, и всего через неделю советского наступления немецкая группировка к северу от котла Елец-Липецк-Тамбов также была рассечена на несколько котлов. Но в том же районе у немцев действовали двадцать три только танковых дивизии, а еще десять мотопехотных и танкогренадерских, двадцать пехотных, три авиаполевых, хотя все эти силы за три месяца боев были изрядно потрепаны, так что танковые дивизии представляли в лучшем случае танковый батальон, поэтому эти части не участвовали в наступлении на нас и соответственно оставались к этом громадном кармане, но и артиллерии, и танков у них еще оставалось немало. Поэтому немецкие танки, перегруппировавшись в кулаки, начали подсекать надрезы, образовавшиеся на теле организма наступавшей на Москву группировки. В итоге уже советские войска оказались нарублены на ряд небольших кусочков, засевших в круговой обороне в ряде городов или просто удобных для обороны местностей — захваченная немцами территория оказалась испещрена полутора десятками таких районов, РККА удалось удержать окружение только северо-восточного — Саровского — и северо-западного — Козельского — "углов".
Успешнее шло наступление к востоку и югу, так как со стороны Самары в бой, а затем и в прорыв было введено почти три тысячи танков — на том направлении немцы уже захватили было Саров и нацелились на Арзамас, а ведь от него сто километров на север — и уже Горький, но зато они не имели там плотной обороны, и во встречных сражениях советские танкисты смололи немецкие танки, восстановили связность с Елецко-Тамбовским котлом и от окончательного поражения немцев спасли только новые самоходки, противотанковые орудия и фауст-РПГ — наши ремонтники не поспевали вводить в строй подбитые танки, да и из экипажей многие оказались в госпиталях или просто были вымотаны до предела — войскам требовался отдых.
В отличие от Арзамасского направления, на Сталинградском фронте противник окапывался в течение трех месяцев и за это время создал три полосы обороны общей глубиной в 35 километров. Их наши прогрызали почти неделю, под конец бросив на прорыв обороны и первые эшелоны бронечастей. Задержка с прорывом обороны, конечно же, позволила немцам предотвратить захват Воронежа, но советские танковые колонны просто сместились чуть к югу, и две наши армии встретились на берегах Дона, в 160 километрах к югу от Воронежа. Немцы, конечно, поначалу перерубили этот узкий прорыв, но РККА быстро восстановила положение, а на нашем берегу у немцев не было достаточно резервов чтобы даже закрыть прорехи во фронте, и от окончательного разгрома немецкие части спасал лишь недостаток войск у нас — с обеих сторон друг против друга стояли жидкие цепочки опорных пунктов да сновали по округе мобильные отряды — и все. Поэтому к середине сентября оказалось, что немецкая группировка, дошедшая до Тулы и окружившая советские войска в районе Елец-Тамбов, сама попала в окружение, и с большой землей их связывал узкий коридор через нашу территорию, которым немцы как бы окружили наши войска южнее линии Орел-Чернигов, и вот теперь это окружение снялось уже новым коридором, пробитым навстречу друг другу нашими двумя армиями, но уже на восток (ну и еще ниже были окруженные немцами Киев, Полтава, часть Донбасса, Ростов-на-Дону, Ставрополье с Кавказом).
Тем не менее, у немцев еще хватало и войск, и припасов, чтобы как минимум держаться в обороне несколько месяцев, хотя, конечно, просто так они сидеть не будут — немцы прекрасно понимали, что в таком случае Советы попытаются их добить, да и сам немец был уже не тот — за предыдущие два года войны многих с предвоенной подготовкой выбили, и сейчас выбивали прошедших ускоренную, но немца было много — по нашим оценкам, только против РККА воевало не менее пяти миллионов, а с союзниками и "добровольцами из общеевропейского дома" и все восемь — и это на фронт в три тысячи километров, тогда как против нас — два, максимум четыре миллиона если считать с союзниками, включая турок и арабов из ближневосточных легионов и местных милиций — и это на фронте почти в четыре тысячи километров на территории СССР и более тысячи в Малой Азии — фронт РККА был компактен, тогда как мы раскидали много анклавов.
Но качество этих войск, конечно, было уже далеко от первых месяцев войны — один убитый немецкий офицер писал в своем дневнике: "Сегодня русские танки захватили батарею оперативной группы Б среднего калибра, которая стреляла по ним из всех орудий и не смогла никого подбить. Очевидно, у нас осталось слишком мало опытных артиллеристов." Другой писал "Дела плохи. Наши люди вымотаны. Они ничего не делают, если за ними постоянно не присматривают офицеры."
А один битый генерал писал: 'В условиях нынешней позиционной войны все сражения стоят пехоте несоразмеримо много крови. Даже при хорошо подготовленных операциях потери редко бывают меньше 25%, а не редкость — 50% и выше. Тому несколько причин. Упорное сопротивление русских, так искусно маскирующих свои позиции, что они лишь частично выявляются до начала атаки. Недостаточная обученность пехотных командиров, которые не умеют согласовать огонь и удар. Импровизация, необходимая при атаке, им не удается, не умеют вести свои подразделения, приспосабливаясь к местности, пехота идет в атаку нерасчлененными массами. Воля к наступлению есть, недостает тактического искусства. Люди недостаточно владеют своим оружием, не имеют понятия о защитных свойствах местности, не умеют маскироваться и окапываться. Плохое воспитание и обучение людей вынуждает командира больше выставлять себя, а чем больше убыль командиров, тем больше потеря в людях, которые в дальнейшем сами могли бы стать командирами, опыт не накапливается и теряется — потери командного и рядового состава переплетаются в заколдованный круг. Высшее командование, по видимому, не принимает во внимание эти катастрофические потери, при постановке задачи считает безразличным — два или три батальона в полку, 600, 400 или только 200 человек в батальоне — он по-прежнему считается полноценным боеспособным батальоном. Как выход из положения считаю необходимым значительное расширение танкового оружия, время незащищенных пехотинцев совершенно прошло ввиду существенного увеличения количества автоматического оружия, пехотинец уже в принципе не может быть тем, кто дешево продает свою шкуру. Довольно бесцельно посылать людей после двенадцати недель обучения на поле боя. Эти люди — плохие солдаты. Девять месяцев являются минимальным сроком, но только при отказе от трудовой повинности — после роспуска трудовых лагерей армия получит в резерв значительно командиров.' (в РИ — письмо от августа 1942 года).
То есть немцы, лишь в 1941 году столкнувшись наконец с реальным сопротивлением, по быстрому сточили все свои части, считавшиеся боеспособными по их стандартам, и сейчас переживали детские болезни построения современной армии, что мы начали проходить еще в 1941, а РККА — в 1942. Союзникам же даже не снилась хоть сколько-то современная армия — поражения в Северной Африке лишили их хоть сколько-то подготовленных войск, Канары и Азоры оказались отличными авианосцами в Атлантике, Гавайи — на Тихом Океане, и союзники бились о них по очереди — смотря какая внутренняя группировка одержит верх на текущий момент — западники, стремившиеся подмять Юго-Восточную Азию, или восточники, стремившиеся на Ближний Восток. И в обоих направлениях были свои проблемы. Так, хотя англо-американским войскам и удалось закрепиться на Западных Канарах, но разбросанные по океану уголковые отражатели сводили на нет все их радары, поэтому немецкие, французские, испанские и итальянские подлодки методично выбивали грузовой тоннаж, а сделанные по нашим образцам средства борьбы против охотников за подлодками пока не позволяли союзникам обеспечить надежное подпитывание своих войск — даже те 'две-четыре дивизии в месяц', что они планировали перебрасывать в Африку, пока были недостижимым ориентиром. Ну а на Тихом Океане проблемой были расстояния — из-за разрушенной инфраструктуры Калифорнии и Панамского Канала флотам приходилось огибать Южную Америку, которая становилась все больше на сторону стран Оси — чтобы наконец сбросить иго янки, и народно-освободительные движения все больше напоминали 'вьетнам', разве что ближе к США — эдакая Куба, но размером с континент.
То есть если бы не нараставшая производственная мощь Германии, по идее нам надо было старательно перемолоть все что немцы нам подгонят, тем более что немцы сдавались все реже — в армию массово пошли возраста, которые со школьной скамьи пропитывались нацистской идеологией. Пока же в итоге все наступательные операции на южном фронте наконец остановились — все стороны сожгли почти все запасы топлива и начинали усиленно окапываться, война снова переходила в позиционную фазу, пока опять не будут поднакоплены запасы топлива и бронетехники для новых ударов — РККА требовалось уничтожить изогнутый котел Пенза-Тула-Орел-Воронеж, немцам — наоборот пробить к нему дорогу, а в идеале уничтожить выступ Елец-Тамбов, нам — удержать а то и пробить дорогу к Киеву и Полтаве, а желательно и на Кавказ.
Тем не менее, все стороны были настроены в меру оптимистично и планировали только наступать. Все. Мы, РККА, немцы — в СССР, Азии, итальянцы — в Азии и Африке, японцы — на нашем Дальнем Востоке, в Китае, Индии и Австралии, французы — в Западной Африке, американцы и англичане — в Африке и на Тихом океане, англичане — в Индии, индийцы — в Индии, причем часть против японцев, часть — против англичан, пуштуны и прочие басмачи — в Средней Азии против СССР и в Индии против англичан, японцы — в Австралии, австралийцы и новозеландцы — там же, собрались скинуть японцев в море, даже турки еще на что-то надеялись, как и силы иранского шаха. Позднее историки назовут этот период Время Десяти Битв — поэтично, но неверно — битв было гораздо больше, только у нас шло четыре штуки — о двух — на Украине и Кавказе — я рассказал, расскажу о двух других — именно эти сражения заставили союзничков задуматься — а на той ли стороне они воюют ?