Синяя бабочка плетельщика судеб

— Ты глухой? — ещё мрачнее уточнил я.

— Ну ты попал... — протянул Щарлайре, присвистнув. — Если ты верующий, то можешь считать, что попал в Ледяную Купель. Мастер от тебя не отстанет, пока ты не прочитаешь хотя бы две книги.

— Во-первых, как он узнает, — начал перечислять я. — А во-вторых, я же гость, он не может меня заставлять.

— Во-первых, — раздался незнамо откуда четкий, но такой же безэмоциональный голос Гуахаро. — Я все слышу, а во-вторых, посидишь на карантине недельку, сразу букварь запросишь.

Карантин... Карантин... Где-то я уже слышал это слово... Ага, вспомнил! Это охотников во времена основания ордена оставляли одних в специальных комнатах Обители после возвращения из леса, чтобы зараза, если была, успела себя проявить. Э-э-э... Это что значит, ко мне вообще никого пускать не будут? Ну хотя бы стала понятна паранойя императора на счет больных, мало ли какая зараза сбежит из лаборатории, лучше больного сразу изолировать, пока не началась эпидемия в замке.

— А тебе мама не говорила, что подслушивать не хорошо? — пробурчал я.

— Эй, Мастера надо на Вы называть! — возмутился такому обращению Щарлайре. Похоже, сам факт слежки его не удивил.

— Все в порядке, ученик, — успокоил его император. — Морин не мой подданный и может называть меня как его душеньке будет угодно. Отвечая на заданный вопрос: нет, меня мать этому не учила и не могла научить, так как большую часть жизни именно подслушиванием и занималась. Хм... Если так послушать, то я вообще чистым злом кажусь.

— А что, это не так? — ехидно уточнил я.

— Нет, конечно, — ответил Гуахаро. — Щарлайре, ты на урок не опоздаешь?

— Что? — спохватился ученик. — Ой! Пока, Морин, я побежал.

И стрелой вылетел из комнаты.

— Так что там насчет чистого зла? — переспросил я, глядя на захлопнувшуюся дверь.

— Зло, как и любая стихия, не может существовать в чистом виде, — проговорил император, материализуясь вместе с креслом посреди комнаты. — Во всяком случае так, чтобы при этом влиять на окружающую действительность.

М-да... А я ещё хотел это убить... Ему вообще на магические законы плевать, что ли? Телепортация таких объемных и тяжелых объектов требует огромного количества энергии, которая ну ни как не может поместиться в таком хрупком теле. Не говоря уж о том, что контролировать такое количество силы почти невозможно.

— Как это? — спросил я, пытаясь заткнуть одеяло подальше. всё-таки под таким количеством ткани мне немного жарковато.

«Попроси императора убрать их», — посоветовал Олест. Вот за что я его люблю, так это за то, что в любом, даже самом невменяемом состоянии, он умудряется контролировать ситуацию. Я пока так не могу, за что неоднократно был бит ревнивыми мужьями. Не безосновательно, конечно, но от того не менее обидно.

«Просить? Ни за что!» — отказался я.

Император демонстративно вздохнул, словно слышал весь наш разговор и, взмахнув рукой, убрал лишние одеяла, оставив мне только одно.

— Возьмем как пример чистой стихии воду, — начал объяснять Гуахаро, словно только что не совершал невозможного. Это я про подслушивание разговора между хранителем и патроном говорю. — В чистом виде она встречается только в виде специальной воды для алхимических опытов, может на знание этого тебе образования хватило?

Я немного даже обиделся. Подумаешь, читать не умею! Не надо из меня делать серва неграмотного! В алхимии, например, я очень даже разбираюсь, во всяком случае горючую смесь могу приготовить... И дымовую завесу, и даже яд!

— Не будем о моем образовании, — усмехнулся я, подавив обиду. — Оно у меня достаточно... Специфическое.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся император только губами. — Пока она находится в колбе, она является чистейшим представителем своей стихии. В ней нет ни пузырьков воздуха, ни растений, ни рыб... Чистейшая вода, воплощение идеала своей стихии, но... Пока она в колбе, никто не сможет насладиться её чистотой, а стоит только открыть крышку, как она сразу же становится грязной.

— Прямо-таки сразу? — не поверил я.

— Сразу-сразу, — заверил меня император, чуть кивнув. — Конечно, человеческий глаз не может этого заметить, но мы говорим о чистоте стихии. В колбу попадает воздух, наполненный пылью и множеством бактерий, которые попадают в воду, загрязняя её. Стоит оставить её в таком виде на недельку, как она измениться вполне видимо для человеческого глаза.

— Высохнет, просто, — недовольно буркнул я, поймав себя на мысли, что мне нравятся такие разговоры. Нет, не то, что меня каждый раз лицом в лужу тыкают, а то, что собеседник умный и эрудированный, не то что эти столичные дворянчики... Оказывается, я сам не замечал, как устал от этих пьяных разговоров об оружии и бабах, устал — не поверите! — от мата и просто наслаждаюсь обществом человека, который уверенно оперирует метафорами и лексикон которого больше тысячи слов.

А вот то, что этим человеком оказался именно Гуахаро, меня, конечно, не слишком обрадовало. Если мягко сказать.

— Может быть высохнет, — согласился император. — То есть превратиться в воздух, а может быть зацветет, превратиться в обиталище жизни... Или же сгниет и станет носителем смерти. Все зависит от условий. Но, в любом случае, чистая вода в открытой колбе повлияла на окружающее. Пусть даже ценой собственной чистоты. То же самое со злом.

— А если взять к примеру не воду, а огонь? — провокационно спросил я. — Он тоже не чистый?

— Нет, конечно. Чистое пламя только у солнца, все остальное только фикция, жалкая пародия, которая оставляет после себя уголь, дым и углекислый газ. Без окружающей среды оно вообще ничто.

— А как горит солнце? — с любопытством спросил я. — Разве оно окружающую среду не сжигает?

— Нечего там сжигать, — усмехнулся Гуахаро. — Оно находится в абсолютной пустоте.

— Абсолютной пустоты не бывает! — возмутился я. — Даже в пустой шкатулке есть воздух!

— Да, конечно, — кивнул император, словно это было что-то незначительное. — Но так дело обстоит только на планете, в пределах её атмосферы, дальше идет пустота, иногда разбавляемая облаками пыли. Ладно, мне пора. Тебе оставить букварь или ещё упрямиться будешь?

И вот как на такой вопрос ответить?

— Оставь, но упрямиться я всё-таки буду. И на счет пустоты ты меня не убедил. Да, кстати, можешь этого пьяницу ко мне под колпак засунуть? Не одному же мне страдать.

— С удовольствием, — хмыкнул Гуахаро, поднимаясь на ноги.

Что? О нет, только не это...

Я было, уже приготовился к неизбежной боли, которая бывает, когда кто-то чужой касается твоего хранителя, к тому же такого хрупкого, но нет, ничего подобного не было. Император спокойно поднял Олеста за усики и передал мне за барьер. Бабочка, всё-таки уступил своей природе и, обожравшись, был уже в невменяемом состоянии, так что даже этих манипуляций с собой не заметил.

Посмотрев на то место, где ещё мгновение назад стоял император я мысленно взмолился всем богам, которых знал, чтобы Гуахаро действительно магией перенес Олеста, а не голыми руками.

Иначе все будет очень-очень грустно.

Прошло ещё часа три. Ко мне никто не приходил, Олест спал как убитый и вести со мной светские беседы отказывался, иногда посылая меня по такому извилистому маршруту в сердце хаоса, что я аж заслушивался. К сожалению, через полчаса такое развлечение стало мне надоедать, во многом потому, что хранитель начал повторяться. Ненавистный букварь лежал где-то у ног.

Нет, я честно попытался его читать, но в очередной раз потерпел полное фиаско. Ну не понимаю я, как эта кучка совершенно одинаковых символов может складываться в слова.

От скуки я начал размышлять на отвлеченные темы. Откуда взялся Гуахаро? Какой он расы? Почему на его магию не реагируют антимагические амулеты? Ведь, даже если бы сила воздействия оказалась бы им не по зубам, они бы все равно что-то бы сделали, хотя бы засветились, предупреждая об опасности, а тут вообще глухо. Почему, при всех его возможностях, он не захватил весь мир? Почему он со мной возиться? Как в замок доставляется продовольствие? На какой фиг я ему сдался? Какие дела могут быть в глубоком лесу? Как может быть полная пустота? Почему он ходит в тапочках?

Эти и многие другие вопросы я без особого успеха обдумывал следующие три часа, ворочаясь внутри барьера как бешеный. То, что ни на один из вопросов у меня не было внятного ответа хорошего настроения мне не добавляло.

В конце-концов, я начал пинать барьер в разных местах, выстукивая незамысловатый мотивчик песенки про гулящую Тарику. За этим делом меня и застал Гуахаро.

— Тебе ведь это нравится, да? — спросил я до того, как он успел открыть рот. — Нравится меня мучить?

— Мучить? — переспросил император. — Чем же?

— Ты меня запер! Я уже здоров, но скоро свихнусь!

— Всего-то шесть часов в закрытом помещении, — пожал плечами собеседник. — Не так уж и много.

— Для кого как, ваше худейшество, — буркнул я. — А я ребенок, мне двигаться надо!

— Ребенок? — с сомнением переспросил император, кинув взгляд чуть выше стодвадцатикилограммовой кучи костей и мышц, которая переспала с третью населения материка.

— Ребенок! — с вызовом подтвердил я.

— Ребеночек, тебе мишку не дать? — засюсюкал Гуахаро. — А то вдруг спать одному страшно?

Уел, одному мне действительно... Нет, не страшно, просто неуютно. Впрочем, почему это уел?

— Давай, — кивнул я, но тут же спохватился. — Только чтобы он не кусался, не вонял и давал себя тискать.

Тут же внутри барьера возник большущий, мне по пояс, мишка из нежнейшего мехозаменителя. Ватой он набит был не полностью, как раз хватало, чтобы обнимать и тискать его как захочется. Прям как в магазинах большеголовых.

Я с наслаждением обнял его руками и ногами уткнувшись носом мишке между ушей. Самую чуточку пахнет резиной... Всегда о таком мечтал! Только не положено такому здоровенному быку как я с мишкой спать. Мои губы словно сами собой расползлись в радостной полуулыбке.

Лицо Гуахаро надо было видеть... Ужас, недоумение, удивление, брезгливость... Все это смешалось на обычно каменном лице. Не ожидал такого император, не ожидал. Теперь-то я не жалел, что поперся к нему в замок неподготовленным, одно это выражение сполна окупало все мои страдания.

Жалко только, что оно не посмертное.

— Может тебе ещё и соску дать? — предложил он, как мне показалось, не совсем уверенно.

— Теплое молоко с медом, пожалуйста, — чуть невнятно из-за мишки произнёс я.

Мое желание тут же оказалось выполненным. Я взболтал бутылочку, придирчиво осмотрел её на свет. Вроде оно. И сама соска вроде чистая. С ещё большим наслаждением я засунул её в рот. Что-то не льется... Как всегда, впрочем. Пришлось прокусить зубами себе дырку побольше. Вообще соска — самое гениальное изобретение человечества. Вы только представьте себе, можно есть на боку, на животе и вообще в любом положении!

Я покрепче обнял мишку, поудобнее пристроил соску и макушкой подвинул Олеста чуть повыше на подушке, чтобы не мешался.

Счастье есть!

— Один-три, — высказался император, когда я был уже в полудреме. — Ладно, спи, потом поговорим.

Я только промычал что-то одобрительное.

Сложившейся из дыма черный змей обернулся вокруг тела императора, положив голову ему на плечо.

— А он мне нравится, — весело проговорил змей. — Думаю, это лучшая кандидатура из всех существующих.

— Ага, — мрачно согласился Гуахаро. — Только он меня ненавидит.

— С каких это пор такие мелочи для тебя проблема? — удивился странный собеседник. — Уж что-что, а кадры ты вербовать всегда умел.

— Возможно...

— Что-то ты вялый... Стоп, ты что обижен? Обижен, что не смог просчитать?

— Немного удивлен и обескуражен. Он ведь даже во время завтрака брал не те продукты, которые хотел, все время придумывал какие-то оправдания... Почему он друг изменил линию поведения?

— Понятия не имею, — признался змей. Внезапно он обеспокоился. — Только не вздумаю у него мишку отбирать.

— Сам знаю, — пробурчал император. Кружево возможного сплеталось так, что если бы Гуахаро это всё-таки сделал, то его бы ждала неминуемая кончина. В способе кружева не сходились, но сам факт подтвердили дружно. Остальные предсказывали смерть Морина, и только трое приводили его к нужному результату... Лишь одно из них было приемлемым.

Хотя, если учесть способность графенка ходить по самым слабым нитям...

Проснулся я от ветра в лицо. Подо мной все ещё была та неудобная кровать, в руках оставался мишка... Это может означать только одно.

;«Морин, ты совсем обнаглел?!» — вопил Олест, размахивая крыльями у меня перед лицом. — «Какого хрена ты спишь с мишкой? Откуда ты его вообще взял?!»

«Если бы кто-то не проспал самое интересное, то не задавал бы сейчас глупых вопросов», — фыркнул я. — «Так что сиди и не вякай, пьяница».

«Мне, что, даже в кое-то веки расслабиться нельзя?» — возмутился бабочка. — «Стоит тебя только на пару часов оставить одного и ты превращаешься в сущее дитя!»

Я, в подтверждении его словам, перевернулся вместе с мишкой на другой бок. Эгей, а барьера-то нет! Распахнув глаза, я резко сел на кровати.

— Доброе утро, — пожелал император сидя в том же кресле, словно и не исчезал вовсе. — Хотя время уже идет к закату.

— Ну и тебе тогда доброго вечера, — фыркнул я, потягиваясь. — Где тут выздоровевшим гостям завтрак дают?

— Все с доставкой на дом, — чуть улыбнулся император, взмахивая рукой. — К сожалению, меню только детское.

Это я уже заметил. На появившемся словно из небытия столе были манная каша, клубничное варенье, стакан молока и две сиротливые печенинки. Похоже, кто-то хочет, чтобы я отказался от роли маленького мальчика. Фигушки, я сам очень люблю манную кашу, наверное, потому что меня ей в детстве не кормили.

— Приятного аппетита, — пожелал я, взявшись за ложку, которая присутствовала в единственном экземпляре. Протесты Олеста я проигнорировал. Впрочем, он сам не стал долго бухтеть и уселся на вазочку с вареньем. — Такая телепортация должна отнимать колоссальное количество энергии, зачем ты ей пользуешься?

— А я и не пользуюсь — ответил Гуахаро, в этот раз даже не пытаясь составить мне компанию за завтраком. — Это делают вла, коренные жители империи.

Этого-то я и боялся.

— Что за вла? — изобразил удивление я.

— Ты же это знаешь? — усмехнулся император.

Дурак, да запомни уже, что ему врать не надо.

— Тогда расскажите свою версию, — предложил я. — Сколько человек, столько и мнений.

— Ну-ну... Вла — народ, получившийся от смешения особого, на данный момент уже не существующего вида стрекоз и воплощений малых духов ветра.

Я попробовал себе такое представить. Не получилось даже с пятой попытки, хотя на отсутствие воображения я никогда не жаловался. Скорее, наоборот.

— Это потому что ты не знаешь, как выглядят эти воплощения, — понял мои сомнения император. — Как раз таки, как эти самые стрекозы. Или бабочки, если кто-то хочет особо выделиться. Не косись, хранитель у тебя нормальный зверь, настолько это вообще возможно для его вида. Вла близкие по разуму людям, но совершенно невидимые для них.