Зверь лютый. Книга 7. Найм

Позже появилось международное движение "Бег ради мира". "Бег" — run, "ран". Соответственно, эти бегуны по-русски назывались "писранцы".

Наконец, известное всемирное движение "Врачи мира за предотвращение ядерной войны" часто называют короче: "Врачи за мир". Врач — doctor или, в обиходе, doc ("док"), и название им соответственное: "писдоки".

Просматривается вывод: пока о мире будут говорить на английском — Россия в этом мире себе места не найдёт. Потому что смешно. Может, мир по-китайски — ShЛjiХ ("шицзе") — больше подойдёт? Или выражение — "шицзец пришёл" — настолько характерно для нашего слуха, что и с этого ухохочемся?

Не, не возьмут меня ни в писдоки, ни в писдилеры. Разве что — в писранцы. Уметь бегать в этом мире — очень полезно.

* * *

Мой миротворческий лепет типа: "ну быват, ну живой же" вызвал ещё большее остервенение.

— А этот-то откуда взялся? Где ты эту нищебродь подобрал? Самим жрать нечего, от тебя толку никакого! Тебя не Прокуем, а Прорехой звать надоть. Ещё и бродяг в дом тянешь!...

И со всего маха — по чему попало.

Мне тоже досталось. Мда... А когда мокрым грязным передником по лицу... неприятно, знаете ли.

А она входит в раж. То по сыну, то по мне, то наоборот, то сызнова... Я что, нанялся в "мальчики для битья"? За "подошедшую репу"?! На кой мне такой гонорар?

Рефлекторно подставил дрючок, передник очень удачно замотался, чуть дёрнуть... она, ессесно, летит следом за тряпкой, спотыкается и... вот уже сидит на земле без своего воспитательного инструмента в руках. И плачет горькими слезами. Поминая мужа-урода, сына-придурка, соседей-сволочей и тяжёлую женскую долю вообще.

После физкультурной разминки пришло время задушевного монолога. Сейчас она выплачется, мы её успокоим, посочувствуем, вспомним чего-нибудь из святоотеческого, типа: "бог терпел и нам велел". Поможем обессилевшей от криков и слёз женщине подняться, отведём на кухню. А там сработают условные рефлексы: гостя — накормить, рваное — зашить, грязное — помыть... Вдох-выдох, дела-заботы, утро-вечер... жизнь продолжается. Если бы люди умирали после каждой неудачи, то по планете бродили бы мамонты, а не хомосапиенсы.

Я уж начал прикидывать по времени, когда мы перейдём к следующей стадии. Мне бы надо в кузню попасть. Может, глядя на инструменты и заготовки я хоть чего-то пойму про умения этого... Прокуя.

Но тут из поварни появился ещё один персонаж. Здоровый бородатый полуголый мужик с рубахой в руках.

Хозяйка, снова и демонстративно разрыдавшись, передала ему бразды ответственности и поводья просвещения. И стало ещё хуже: дядю я опознал — "гейзер юмора морковного цвета". Дядя опознал меня первым — я как-то в голых толстых бородатых мужиках... не очень. Но когда он характерно покраснел и выдохнул:

— Эта... Дык же... Ванька! С Пердуновки!

Тут и до меня дошло. Как тесен мир! А уж это Елно... Куда не повернись — знакомое лицо. Или — морда.

Говорят, что между двумя любыми людьми на Земле — цепочка всего из пяти рукопожатий. А у меня тут — из одного. "Мордопожатия".

Причём с его стороны, может, и будет рука. А вот "пожимать" он будет мою лысую головушку. И будет это уже не рукопожатие, а чистой воды смертоубийство.

Дядя рыком зарычал, ручками замахал, ножками побежал... А под ножки не посмотрел. Наступил на хозяйку... Мда... Какие же они тут громкие... И — летучие.

Сегодня у "бычьего гейзера" большой праздник — лётный день. А "мягкую посадку" совершать лучше в рубахе, а не на голое брюхо. Ободрался, поди, бедненький. Площадь поражения... весь торец фейса — точно.

Дядя проехался по травке прямо к моим ногам. Не могу пропустить! Оно ж само приехало! Щёлкнул его легонько дрючком по лбу. Челюсти закрылись. С хорошо слышным щелчком. Потом раскрылись. С хорошо слышным матом.

Пойду-ка я отсюда. Пока не началось.

Я уже как-то привык таскать на плече этого Прокуя. Так что, автоматически подхватив болящего, устремился к воротам. Для Прокуя бурная реакция "бычьего гейзера" на моё появление была полной неожиданностью. Совершенно растерявшийся от происходящего и оглушённый от произносимого, он послушно поддался моим транспортировочным инстинктам.

Только за воротами начал извиваться, отбиваться и выдавать риторические вопросы. Типа:

— А чегой-то? А кудой-то? А на кой-то?

Но было уже поздно. "Гейзер" приобрёл обычную, при общении со мною, морковную окраску и устремился к воротам, непрерывно оглашая пространство своими благими пожеланиями.

"Руки-ноги повыдёргиваю" — было наиболее человеколюбивым. И наиболее близким к воплощению. Остальные, в немалой степени, относились уже к моему посмертному существованию.

Быть бы мне "без рук, без ног", но...

Как я люблю разруху в России! Особенно, когда надо от кого-нибудь удирать.

Хозяина на подворье нет меньше полугода, а ворота уже перекосоё... ну, мягко говоря, скособочились они. Одна створка висит на одной петле. Что характерно — на нижней. А верхним концом к столбу приставлена. Дядя бежит, земля дрожит, головушка морковная впереди торчит. Ну и на: отжимаем потихонечку дрючком моим любезным створочку от столбичка и ножечкой её лёгонько...

Дядя набежал — воротину поймал.

Слава Исааку Ньютону! Как он точно подметил: что ни отпусти — всё падает. Прямо по его имени, знаете ли, закону.

Я чуть поторопился: рановато толкнул. Нет чтобы головушкой поймать — "бычий гейзер" "поймал" верхней край створки ворот нижними рёбрами. И сказал естественное — "Ух!". После чего створка закономерно (Исаака читать надо!) упала ему на ногу. И он сказал "Ё!".

Тут есть такая интересная закономерность: если мужчина ходит по дому без рубахи, то он и босиком. И воротиной — по пальцам ног... С координацией движений и чувством равновесия у него не очень, поэтому после пары подпрыгиваний на одной ноге он завалился на траву. На травушку-муравушку.

"Во зеленой травушке муравушке

Не сыскать растеряных колец

Не найти любви забавушки

Тут и счастьицу конец".

Если речь об обручальных кольцах, то конечно — их тут просто не делали. Здесь же кузня, а не ювелирная лавка. Не сыскать. А "любви забавушки" я и подавно здесь искать не стану.

— Ты чего наделал?! Ты зачем ворота сломал?!

— Как сломал, так и починю. Давай-ка ходу отсюда. А то подымется — разбираться не будет. То ли — ты рядом стоял, то ли — вместе толкал. "Руки-ноги повыдёргиваю"... Тебя сегодня мало били? Ещё захотелось? Ходу, Прокуешка, ходу.

Из видимости от ворот мы убрались довольно быстро. А дальше Прокуй скис, начал снова хромать, отставать и скулить. Мои понукания типа:

— Давай-давай. Догонит — пришибёт, руки-ноги повырывает.

Оказывали всё более слабеющее воздействие. Наконец, он намертво уселся на край канавы и сообщил:

— Всё. Больше не могу. Ничего он со мной не сделает. Мамка его ублажит — он и уймётся.

Вона как. А я-то никак не мог понять: чего этот "морковный юморист" в полуголом виде по подворью вдовы-кузнечихи бродит.

— Полюбовник, что ль материн? Твой будущий отчим? Тоже кузнец?

— Хто?! Этот?! Да он клещей от щипцов не отличает! Да он... Ладно, пошли.

Из дальнейших хмыканьев и мыканьев выяснилось, что "бычий гейзер" стал "клинья подбивать" к вдове чуть ли не сразу после похорон мужа. Та, после некоторых сомнений стала принимать эти "знаки внимания". Тем более, что без мужика на своём подворье жить тяжело.

Народная мудрость даёт вполне определённую характеристику: "Жизнь без мужа — поганая лужа".

А мужик ничего — здоровый, работящий. Правда, временами, дурной, но не злобливый. Опять же — из кузнецов.

Дядя был из здешнего кузнецовского клана, много лет работал подмастерьем у старшего брата в кузнеце. А тут, если удастся обратать вдовушку, он получал полный набор и инструментов, и припасов. Была надежда, что обновлённая семья заживёт не бедно и в мире с соседями. Все были бы довольны.

— А чего? Мамка довольная бегает. Да и вообще... Вон меня сегодня били, так он их всех разогнал, заступился за меня. Здоровый. Так-то он глупый, и мастер никакой. Мало чего умеет. Всю жизнь молотом махал да у мехов стоял. Учиться у него нечему. Ну, ничего, я вот в возраст войду да и пойду от них. Долю свою искать. Посмотреть охота как в других городах с железом работают. Может, и до самого Новгорода дойду. Там такие мастера, грят, есть...

— Ты им-то о своих планах говорил?

— А то. Третьего дня всё обсказал. Мамка, ну баба понятно, плакать сразу. А ейный-то... ну, красный сразу... и говорит: "А чего. Вырастешь — поглядим". А ему-то чё? Батя весь инструмент мне оставил. Вот возьму да и пойду. Ему-то ртов меньше кормить.

— Прокуй, а ты ведь третьего дня смерть свою поднял. И свою, и матери своей.

— Как это?! Чегой-то?! Какую такую "смерть"?!

— Такую. Вот женится этот... на твоей матушке. После чего подворье, и всё что в нём — его. А ты тут уходить в дальние края собрался, инструмент забирать. Тебя и нынче кормить надобно, а время придёт — ты майно унесёшь. Толку от тебя... как с козла молока. Пришибить бы тебя потихоньку. И по-быстрому. Покуда не вырос, силы да ума не набрался. И расходов меньше, и кузня целее. Теперь дальше смотри: ты уйдёшь или помрёшь, а на что дяде мамка твоя? Детей у неё лет десять не было. Видать, отбил ей твой отец чего-то. А на что мужику жена бездетная? Кто его в старости кормить-поить-одевать будет? Чужая детва, седьмая вода на киселе? Его-то родня его не бросит. Да только место ему в старости — со сверчками за печкой сидеть да за каждую горбушку в ноги кланяться. Оно ему надо? Если он этого нынче не понял — вскоре поймёт. И будет матушку твою бить с тоски смертным боем. Пока она не преставится и место для новой жены, может, вдовы какой с малыми детишками, освободит. И будет у него года через три-четыре и подворье доброе, и кузня богатая, и молодайка с выводком. Что было — то прошло, вас и вспоминать незачем. Ну, может, на Радуницу на кладбище сходит, на могилки ваши.

Глава 137

Прокуй смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Я его испугал? Это что, то самое из найма: "испугать — не знаю чем"?

Нет, не испугал. Парень, явно, не поверил моим умопостроениям, посматривает подозрительно. Как-то я неловко...

Факеншит! Даже и пугать надо с подходом!

— Да ну. Врёшь ты всё. По-навыдумывал тут всякого. "Смерть поднял"... Пойду-ка я домой. Чегой-то ты... Страсти какие...

— Ну "нет" — так "нет". Хочешь домой — иди домой. Только... Обед-то ты уже пропустил, а у нас не только репа дошла. И ещё чего есть. Да и одежонку твою хозяйка малость подправит. А то — штаны с прорехой, срам на ветру болтается. А вон и подворье, где мы встали. Гостимила подворье. Слышал, поди? Мой отчим Гостимилу жизнь спас. Мы тут и останавливаемся.

— О-отчим? Так ты, эта, тоже... ну...

— Не нукай. У тебя мать жива. А я — приёмный сын. Матери нет. Один Аким, отчим мой.

— И чего? Ну, и как оно? С отчимом жить? Сильно дерётся?

— Ты дела мои со своими не ровняй. Я к Акиму Рябине сам на подворье пришёл. А не он на моё. У него и дочка взрослая уже, и внук растёт. Мне с его вотчины ничего не надобно — я свою строю...

— Как "с вотчины"?! Ты чего — вотчинник?! Боярин?!

Мы как раз вошли во двор, и уныло сидевший у ворот на жаре мужик из моих гребунов, лениво кидавший в цепного кобеля щепки, подтянулся и даже поднял руку стащить шапку. Потом передумал, разглядывая "решётчатый" костюмчик моего спутника, и поинтересовался. От всей глубины своего искреннего изумления:

— И за что ж его так? А, боярич?

Прокуй дёрнулся, отстал от меня на шаг и ошарашено повторил себе под нос: "во дела! Боярич!".

На поварне вокруг хозяйки увивался самый молодой из наших лодочников. Ну вот, хоть до одного дошло, что с женщиной сначала нужно поразговаривать.

"Женщины любят ушами" — международная мудрость. "А поговорить?" — ключевой вопрос не только алкоголиков, но и всего дамского сословия.

"Поёт как соловей — сладко" — исконно-посконный, любезному девичьему сердцу образ.

Парень по музыке на соловья не тянет, скорее на удода. Или это "коростель" — называется? Судя по отсутствия ярко раскрашенного гребня на макушке — коростель. А по тексту "песни" — как удод в брачный период — моногамен и свободен. По звучанию — метис: выдаёт трёхтактный призыв с деревянным оттенком. Но процесс ухаживания, видимо, находит отклик. Потому что с нашим появлением хозяйка явно смутилась и стала несколько суетливо тасовать посуду.

Здешние тарелки очень похожи на игральные карты: такие же плоские и не бьются. Потому что из дерева. А вот щи наливают в глубокие, глиняные.

Приняли миску в руки, сели, попробовали в очередь. Заговорили.

— Ты не торопись так. Супчик никуда не уйдёт. Так вот, Прокуй, нужен мне кузнец в вотчину. Пойдёшь?

Ам-ам, ням-ням, хлюп-хлюп, жлупт-жлупт, сёрб-сёрб. Он, что, вправду так проголодался или "по обычаю" — выражает уважению кухарке?

— Не. Не пойду. Тута у меня отчизна. Не.

Патриот хренов. Простите меня Борис с Глебом и все прочие русской земли защитители и покровители, устроители с благодетелями за грубое слово. Только у меня в Рябиновке что, "чужбина"?! Австралия с австралопитеками? Ну и что с таким патриотом делать? Испугать у меня не получилось. Дальше нажимать... да пошлёт он меня.

Может, каким-нибудь построением "светлого будущего в отдельно взятой усадьбе" поманить? Типа: "новый сад Эдемский — будет в Пердуновке"? В котором "нынешнее поколение будет жить при коммунизме".

Как-то мне в позу имама становиться... Для пророка я недостаточно сумасшедший.

— Прокуй, ты вот говорил, что всякие хитрые штуки из железа делал. А пряжку с язычком можешь?

* * *

Тут всё просто: одежду надо застёгивать. Не всегда: местное минимальное обмундирование застёжек не имеет. Рубаху через голову натянул, штаны под рубахой подтянул, посередине лыком перетянул — "выходи строиться".

"Голому собраться — подпоясаться" — русская народная мудрость.

Никаких застёжек. На женских рубахах иногда на вороте вырез есть. Этот вырез иногда шнурком стягивают. Всё.

Это на Руси. Весь Древний Мир и Раннее Средневековье одежду застёгивали фибулами. Древние гречанки носили по одной на нижней и верхней одежде. Тоже древние, но греки — одну на нижней одежде. Фибулы и поныне в ходу. Княжеский плащ, корзно — тоже фибулой у горла застёгивается. У приличного князя — золотой. А результатом многообразия этих фибул и их тысячелетней эволюции является английская булавка — вот чистый функционал.

Но этого людям мало, прогресс — не остановим, крепёж одёжный — диверсифицируется. Понятно, что ни липучек, ни кнопок, ни молний здесь нет. Есть пуговицы. Которые — "гремят и бесов отпугивают". Я ещё в Киеве с ними разбирался. Когда изобретал гаремные чулочки с дамским пояском на красноармейских пуговицах с пятиконечной звездой.

Ещё есть здесь пряжки. И с перегибом ремня, как красноармейский ремень в моё время, и с неподвижным зубом. А так-то всё подвязывается, приматывается, узелком затягивается.