— Прямолинейность — лучшее средство для манипуляции, — возразила Падме. Уже не так уверенно.
— Вы мне льстите.
— Нет. Я просто не понимаю, во что мне верить.
— Во что хочешь.
Быстрый взгляд. Сквозь раздражение и недоверие — теперь еще и удивление.
— Я ничего о тебе не знаю.
— Знаешь. Больше, чем люди, с которыми я воевал.
— Ситх!
— На кого ты злишься больше — на меня или на Палпатина?
— На себя. Я думала, что вчера мы перестали играть.
— А мы перестали.
Взгляд ее скользнул по крохотным корускантским башенкам на игровом поле, а затем по очень похожим башенкам за окном.
— Выключи это.
— Хорошо, — Анакин одним нажатием кнопки уничтожил игрушечную галактику.
Спокойней от этого ей не стало.
— Что там на самом деле с Советом Безопасности?
— Через некоторое время Совет Безопасности отправит пятый флот в новую кампанию. Три эскадры примут бой в системе Вероа. Соединение кораблей — это "Виктория" и еще четыре дредноута — отправится на штурм военной базы в соседней системе. Отвлекающий маневр.
— Пять дредноутов на базу — это много или мало?
— Это называется "на убой".
— Зачем вообще нужна эта кампания?
— Республика вернет себе приличный кусок территорий, и вдобавок отгрызет еще несколько бесполезных планет, ну и сможет вновь говорить о победе.
— Тогда почему не отправить все силы на штурм базы?
— А это невыгодно. Республиканцев там никогда не было. И, понимаешь, вслед за базой нам придется стереть в порошок весь промышленный комплекс системы. Сепаратисты лишатся очень важного узла, а Республика получит огромный нищий регион, где нужно все строить заново. Держать постоянный гарнизон. Вкладывать средства, которых нет.
— А Совет Безопасности...
— ... не учтет того, что мы действительно уничтожим базу. Несмотря на численное превосходство противника. У Совета внезапно будет очень много проблем. Прежде всего с Храмом и корпорациями. А твой холоканал тем временем начнет кампанию против них. Совет не выдержит давления с двух сторон и уйдет в отставку. На их место будут избраны новые люди. Те, которые не будут мешать флоту вести войну.
— Тебе не кажется, что это безумие?
— Не кажется. Это и есть безумие.
— Допустим. А когда начнется кампания против Вероа, уже известно?
— Примерно через два месяца.
— Значит, времени остается очень мало.
— У меня тоже, — он пожал плечами.
— Ну, хорошо, — ответила Падме. — Может быть, я ничего не понимаю в тактике и стратегии. Но вот что скажу: если вы победите, скомпрометировать ваших командиров будет очень трудно.
— Будут потери. Высокие. Неприемлемые для победы.
— Вот как. Значит, Палпатин так легко жертвует флотом ради того, чтобы протащить своих кукол в Совет Безопасности?
— Не он.
— А кто?
— Я.
— Еще лучше, — выдохнула Падме. — Тебе не страшно?
— Страшно.
— А если... нет?
— Что нет?
— Если вы проиграете. Если ты, — она выделила это слово, — проиграешь. Как это... "жизнь меня зачеркнет"?
— Да.
Падме вдруг выпрямилась, поднялась и подошла к окну.
— Как же сейчас быстро темнеет, — сказала она в лицо сумеркам за транспаристиловой маской. — Пойдем куда-нибудь. Не хочу сейчас здесь сидеть.
Вслед за Падме из квартиры вышел Скайуокер.
— А тот бар, где хозяин — гибрид? — спросила она, усевшись во флаер. — Это далеко?
— Не очень. Где-то час пути.
— Ну и отлично.
Флаер осторожно заскользил по воздуху. Скайуокер заметил, что Падме откинулась на спинку сиденья. Закрыла глаза. Он решил, что не будет ей мешать.
Да и самому ему хотелось разобраться в том, что он только что...
... натворил, наделал, сделал, совершил, добился, достиг.
Много слов. Ни одного точного.
За все время полета Анакин так и не придумал определения сегодняшнему дню. Он все больше вспоминал ее реакцию на его слова. Вспоминал, как ее лицо вспыхивало то надеждой, то раздражением, угасало в недоверии и смягчалось под улыбкой.
— Ты спишь? — спросил он.
— Нет.
— Мы на месте.
Падме резко выпрямилась, выскочила из флаера. Кантину она сразу узнала, и обрадовалась, что посетителей в этот вечер было мало.
— Мы у тебя постоянные клиенты, — напомнил хозяину Скайуокер.
— Здрасте, — промычал гибрид. Большой радости в его голосе, впрочем, не обнаружилось.
Меню здесь по-прежнему не существовало. После недолгих переговоров на столе появилось кофе и одна на двоих тарелка с тоненьким соленым пирогом, порезанным на восемь неравных частей.
— Это можно есть? — спросила Падме.
— Ни в коем случае, — убедительно сообщил Анакин, — лучше оставь все мне.
Она хмыкнула. Нарочно выбрала кусок побольше, свернула трубочкой и с аппетитом принялась за него.
Вот еще одна Падме, подумал Скайуокер. Которую я не знаю. Или знаю плохо.
Или все та же самая?
Такая, которая могла обхватить себя руками от холода и споткнуться на фразе "такое не то..." про верховного канцлера, сваять из трепа серьезный материал для издания и вкусно облизать соус с пальцев, пригласить в гости, а на следующий день сказать гостю, что это он сам напросился, и одновременно найти повод пригласить снова.
Не королева, нет. Не манерная четырнадцатилетняя кукла в наряде, скрывающем угловатость вместе с живым человеком.
Просто женщина.
Такая, которая иногда — если ей захочется — может побыть королевой. И остаться собой.
— Мне нравится, — провозгласила Падме. — Ты здесь прямо из госпиталя?
— Нет. Я не хотел там долго задерживаться.
— У вас ведь был и второй раненый?
— Был.
— А кто он?
— Штрафник. То есть, теперь он снова офицер, — поправился Скайуокер.
— Офицер флота?
— Нет, пилот эскадрильи на "Виктории". Вообще он должен был бы стать комэском. Я надеялся, что штаб даст нам третью эскадрилью, только пока с этим глухо. Так что этот парень остался простым пилотом.
— И что, он не обрадовался?
— Наоборот, — Анакин пожал плечами.
— Поняла: ты бы на его месте не обрадовался.
— Не знаю. Ему просто нравится летать. Мне тоже, — к фразе прицепился выразительный хмык.
— Только иначе.
— Да.
— Что тебе еще нравится?
— В каком смысле?
— В прямом. Ты сказал, что любишь летать. А еще?
— Не знаю.
— Раньше тебе нравилась техника.
— И сейчас нравится. Только вполне хватает приборных панелей на мостике.
— Я имела в виду до войны, — уточнила Падме.
— До войны? — Анакин покачал головой. — Я почти не помню, что было до войны.
Он не соврал. Смотрел на те времена словно сквозь пелену. Только пелена была разноцветной. Синяя — цвета кадетской формы, грязно-зеленая — цвета службы во внешних регионах, белая — цвета колонн Храма. А была еще желтая пелена, эдакое толстое покрывало, которое ни в коем случае нельзя было приподнимать, потому что за ним пряталось слишком много всего — лавка старьевщика, и коробки с металлоломом для сортировки, и другие коробки с совсем безнадежным хламом, и склад двигателей, а еще ворованные детали и разбитый на гонках кар, и...
... он всегда знал, когда мама вернется домой...
... ряд глиняных жилищ, туповатый дроид, и кантина в Мос-Эспа, контрабандисты, джавы, Киттстер, вкус воды на высохших губах, два солнца над головой и мелкое раскаленное крошево под босыми ногами...
... голос, знакомый голос, мама зовет ужинать...
... маленькая почти взрослая девочка, и маленький совсем уже взрослый мальчик, неуклюжее ушастое существо и рядом с ним — странный длинноволосый незнакомец, а потом первые и последние выигранные гонки, победа и...
... ни о чем не жалей!
... тревожная ночная пустыня и череда скал, синее пламя в руке и куски тел под ногами...
... и погребальный костер.
Каплей крови под слоем песка.
— Я так и думала, — сказала маленькому совсем уже взрослому мальчику маленькая почти взрослая девочка.
Ресницы сомкнулись и разомкнулись — щелк! — и все вернулось в настоящее.
Только пауза еще висела в воздухе. Долгая и неловкая, без боя сдавшаяся перед натиском трещавшего в углу кантины холовизора.
Друг напротив друга сидели два очень разных человека. Они оба хотели забыть о том, чего у них никогда не было: детства.
— Этот парень, бывший штрафник... Он тоже будет на Вероа?
— Будет, — Скайуокер кивнул.
Теперь он опять не слышал шума кантины.
— А джедай? Кеноби вернется на "Викторию"?
— Понятия не имею.
— Если у Ордена будут подозрения...
— На этот раз нас ничто не остановит.
— Какой пафос! "Нас" — это вас с Палпатином?
— "Нас" — это флот Республики.
Это прозвучало резко. Даже чересчур резко, подумал он. Увидел лицо сидящей перед ним женщины — солнечную, искреннюю, гордую улыбку — и понял, что именно это она и хотела услышать.
Улыбка стала лукавой.
— И ты у нас теперь решаешь за весь флот?
— Ну, кто-то же должен решать, — уголок губ скривился.
— Кого ты посвятишь в этот план?
— Свой экипаж.
— Как это?
— Вернее, все экипажи моего соединения. Я расскажу команде о том, что мы должны ликвидировать эту базу. Любой ценой.
Она с минуту не отвечала. Допила кофе.
— Даже если... И что будет дальше?
— Война.
— А после войны?
— Мир. И новая война.
— Зачем?
— Потому что так было всегда.
— И в этом есть смысл?
— Больше, чем кажется на первый взгляд.
— Ты мне не все рассказал.
— Не все, — согласился Скайуокер. — Принести тебе что-нибудь?
— Это ты так вежливо решил сменить тему?
— Нет. Я просто хочу выпить. Тебя чем-нибудь угостить?
— Ну, можно вина. Только сладкого.
— Сейчас.
Анакин поднялся и направился к пустой стойке.
— Хозяин, — позвал Скайуокер.
Гибрид с нарочитым интересом уткнулся в орущий холовизор и делал вид, что ничего не слышит и не замечает.
— Хозяин, — громче сказал Анакин. — А ты мне скидку для постоянных клиентов дашь? Или я сам возьму? Считаю до трех, на счет три...
— Ну, чего тебе?
— Мне виски, девушке вина. Только сладкого.
Пока гибрид возился со стаканами, Скайуокер повернул голову в сторону. Падме так и сидела за столом, подперев голову руками, маленькая и хрупкая. Показалось, что она легко улыбнулась.
В этот момент рядом звякнуло стекло.
— Так, это что у тебя за дрянь?
— Хорошее вино, — уверил гибрид.
— Хорошее? — Анакин ловко выхватил у него открытую бутылку и понюхал. — А почему кислятиной пахнет?
— Слушай, ты чего нарываешься?
— Кто нарывается? Это ты сам нарываешься. Я же сказал, сладкого!
Содержимое следующей бутылки Скайуокер попробовал на вкус.
— Пойдет, — сказал он, расплатился и вернулся за столик.
Падме снова улыбнулась.
Не потому, что так принято, не потому, что разговор споткнулся, и у нее больше не было готовых фраз, а просто так.
— За что будем пить? — спросил Анакин.
— А надо за что-то пить?
— Желательно. Давай за самую любопытную женщину на свете.
— И кто это такая? — она фыркнула, нарочно сделав удивленное лицо.
— Угадай. Она еще и очень красивая.
— Мон Мотма?
— Не знаком.
— Кстати, ее ты точно видел.
— В самом деле? Где?
— На приеме три месяца назад. Такая рыженькая, ростом с меня.
— Не помню. Но я там встретил другую женщину.
— Твилечку или тогруту? — язвительно спросила Падме.
— Про твилечек и тогрут я тебе расскажу в другой раз, — на этих словах он чокнулся с ней. — За тебя!
Она сделала глоток и спросила:
— Так что там про твилечек и тогрут?
— Это не для светского общества.
— А мы в светском обществе? — Падме многозначительно окинула взглядом темноватый зал кантины. — Притом, как самая любопытная женщина, я просто обязана это узнать.
— Ладно. Короче, есть у меня приятель такой из десанта, Финкс. О, кстати, он тоже три месяца назад был на приеме.
— И вы с ним вместе искали каких-нибудь...
— Нет, немного не так. Так вот, если его спрашивают, какие женщины ему нравятся, Финкс всегда отвечает: никакие. Вообще не нравятся. А потом говорит...
— ... что предпочитает твилечек.
— Точно.
Падме рассмеялась.
— А за что пьют во флоте?
— За корабли. За удачу. За то, чтобы гипердрайв не искрил. Много за что...
— Тогда за твой дредноут.
Теперь она сама звякнула бокалом о его стакан.
— За "Викторию", — сказал Скайуокер. Ему очень понравился этот тост.
Падме допила вино, вытерла губы салфеткой и откинулась на спинку стула.
— Еще?
— Нет, не стоит. А что такое "фронтовое братство" — это тоже какая-то традиция?
— "Боевое братство", — поправил Анакин, — и за это тоже пьют. Только спирт, а не вино. Во флоте это почему-то не так распространено, а вот в десанте...
— И вы с Гранци и Финксом...
— Еще три года назад. А недавно, — он замялся. И обнаружил, что история в госпитале его больше не раздражает. Смешной — до абсурда — эпизод, и не более того.
— И что недавно? — уцепилась Падме.
— Мне пришлось выпить..., — начал Скайуокер.
— Уже смешно, — рассмеялась она. — Ты бы еще сказал, что тебя заставили.
— Вот именно так все и было.
Он нарочно произнес эту фразу жалобным тоном, что Падме теперь смеялась не переставая, и с трудом проговаривала слова сквозь смех.
— И тост был за это самое боевое братство?
— Ну, в нормальной ситуации такого просто не могло случиться. В общем, собрались мы в палате Берильона, чтобы отметить...
— В палате? Так это случилось на Трииб?
— Да.
— Тогда я все понимаю, — воскликнула она. — Там был Кеноби. Я угадала?
— Увы.
— Вот почему у тебя был такой вид!
— Какой такой вид?
— Мрачный.
— Разве?
— Да. А сейчас ты другой, — почти серьезно сказала Падме. — И я вообще не знаю, какой ты на самом деле.
— А лучше не знать.
Она снова расхохоталась.
— Слушай, а что вообще Кеноби делал у тебя на корабле?
Скайуокер нарочно нахмурил брови для придания себе серьезного вида и объяснил:
— Развивал сотрудничество Ордена и флота.
— И как?
— Понимаешь, кто-то очень умный в Храме решил, что за мной надо понаблюдать.
— Это я поняла.
— Ну, вот и прислали рыцаря.
— И вы с ним что, делали вид, что вообще не знаете друг друга?
— Нет, только на публике.
— А так?
— А так...
Скайуокер замялся, пытаясь найти подходящие слова. По необъяснимой причине ему не хотелось много иронизировать по поводу джедая. Отправить к нему Кеноби и надеяться на провокацию — нелепо и тупо. Но в конце концов, не сам рыцарь это придумал.
— Он изменился?
— Он повзрослел.
Ни тени насмешки на лице. Она просто все поняла, подумал Анакин.
— У тебя все-таки фантастические суждения о людях.
— У них обо мне тоже.
Падме снова фыркнула.
— Но ты с ним разговаривал?
— Я с ним даже фехтовал.
— Да ты что.
— Заметь, никто не пострадал.
— Ты имеешь в виду, что никто никого не убил?
