Бабушка и тетушка Миранта безжалостно гоняли Евстахия, пользуясь его безотказностью, то требуя немедленно отнести сундуки в телегу, то заставляя принести их обратно. Они настолько вошли во вкус, третируя безропотно выполнявшего их причуды возчика, что мне стало его жалко.
Наконец вещи были собраны, сундуки поставлены в телегу. Тетушка Миранта, вытирая слезы, протянула мне корзинку с собранной в дорогу едой:
— Верена, солнышко, ты уж присмотри за своей бабушкой. Лучшей подруги у меня не было, но, боюсь, больше нам с ней не встретиться.
— Конечно, присмотрю. Вы сами приезжайте к нам в гости.
— Куда уж мне ехать в такую даль. За вашим домом нужно приглядывать, а тут еще муж до сих пор не вернулся! Волнуюсь я за него! — пожаловалась соседка.
— Не волнуйтесь, он, наверно, просто немного задерживается, — попыталась я ее успокоить.
Она печально покачала головой, затем спохватилась:
— Верена, а ты седло и уздечку-то купила? Как ехать-то собираешься?
— Забыла, — охнула я.
— Ворона! Ладно, подожди, я сейчас записку напишу, — она забежала домой и через пару минут вернулась, протягивая мне небольшой листок. — Отдашь его шорнику, он недорого продаст тебе все необходимое, заодно приведешь своих животных.
— А как же...
— Я провожу Довину до ворот. Мы тебя там подождем, поторопись.
Я оглянулась на бабушку.
— Иди, за меня не беспокойся, мы с Мирантой потихонечку поедем, поболтаем о своем, о девичьем.
Ой, что-то они от меня скрывают! Ну и ладно! А покупать новую сбрую мне бы пришлось в любом случае — старая, брошенная с мертвой кобылой в лесу, изрядно поистрепалась и доживала свои последние деньки.
Сунув корзинку с едой в уголок телеги, я быстро пошла по указанному адресу, временами срываясь на бег. Шорная мастерская, в которую меня направила тетушка Миранта, оказалась расположена недалеко от загонов, где содержали лошадей, привезенных на продажу.
Переговоры с шорником не заняли много времени, и вскоре я вышла из лавки, нагруженная всем необходимым. Вот тут-то я в полной мере оценила предусмотрительность шорника, открывшего свою мастерскую у загонов — всю эту тяжесть не пришлось далеко тащить.
Моему приходу были рады как кони, так и конюх. На вопрос, как прошла ночь, он ответил, что с утра эти хулиганы устроили игру в догонялки и вытоптали всю траву в загоне. При попытке угомонить их, Буян продемонстрировал свой дурной нрав.
Я сурово посмотрела на эту парочку, но они всем своим видом показывали, что лишь слегка пошалили, продолжая ластиться ко мне. Серко легко дал себя оседлать, да и Буян спокойно позволил надеть недоуздок. Попрощавшись с конюхом, я поехала к городским воротам, ведя в поводу каракового красавца.
Я нагнала их почти у самых ворот. Телега потихоньку катилась по мостовой, бабушка с подругой о чем-то оживленно разговаривали, возчик молча управлял повозкой, стараясь, чтобы она не слишком тряслась на выбоинах. Несмотря на постоянные обещания бургомистра отремонтировать дороги, их состояние оставляло желать много лучшего.
Как оказалось, около ворот нас ожидала делегация провожающих: комендант тюрьмы, капитан стражи, сами стражники и жители Дубовиц. Да-а, вот это почет! Я оглянулась на бабушку, она немного привстала, напряженно вглядываясь в толпу.
— А почему бургомистра нет? — капризно спросила она. — Я так хотела высказать напоследок все, что думаю об его правлении. Деспот!
Не понимаю, бабушка что, специально нарывается на неприятности?
— Довина, хоть сейчас-то угомонись, — заметила тетушка Миранта, — ты совсем о Верене не думаешь, может, ей здесь жить придется.
Интересно, о чем это она?
Бабушка покосилась сначала на меня, потом на подругу, но промолчала. Тем временем нас заметили, и нам навстречу направился комендант. Поравнявшись с телегой, он пошел рядом.
— Вот, пришел вас проводить, — поздоровавшись, немного смущенно сказал он.
— Скорее, проследить, что я действительно уезжаю, — заметила бабушка.
— И это тоже, — согласился он.
— А почему я не вижу бургомистра, я думала, что он сам хотел бы убедиться в этом? — спросила она.
— Неужели вы рассчитывали его увидеть? Он вас боится как огня, вы же его авторитет подрываете.
— Боится? — бабушка выглядела довольной, — И правильно делает. Если бы меня насильно не выдворяли из города, я бы добилась, что его выгнали с этого поста.
— А знаете, я, пожалуй, буду скучать по вашим выходкам, — задумчиво произнес комендант. — Без вас город будет слишком тихим.
На этом прощание с официальными лицами города завершилось. Около ворот мы с бабушкой долго прощались с тетушкой Мирантой. Она, не стесняясь, плакала, обнимая то подругу, то меня, повторяя, что ей тяжело с нами расставаться. Сколько бы бабушка ни храбрилась, ей тоже тяжело было покидать город, в котором прошла почти вся ее жизнь.
Пока она пыталась успеть наговориться напоследок с подругой, комендант отозвал меня в сторону.
— Верена, вы ведь едете с Евстахием? — озабоченно уточнил он.
— Как видите, — вопрос меня, мягко говоря, удивил.
— Вы же едете довольно далеко, тем более одни... Думаю, вам стоит нанять другого возчика. Я могу поговорить с бургомистром, он позволит вам ненадолго задержаться.
— Говорят, возвращаться — плохая примета, — пожала я плечами, — Чем вам Евстахий-то не угодил? По-моему, он неплохой человек, когда трезвый.
— Он убийца.
— Евстахий? И... Кого он убил? — я ошеломленно посмотрела на коменданта.
— Когда он возвращался из поездки последний раз, он убил своего приемного сына. Подробностей я не знаю, просто возчики, вместе с которыми они ехали в одном обозе болтают. И ведь не арестуешь, дело ведь в лесу было, свидетелей нет. Те, кто по пьяни болтают, на трезвую голову повторять отказываются.
Я искоса посмотрела на Евстахия. Немного угрюм, молчалив, но убийца... А с другой стороны, человеческая душа — потемки. Оговорить человека не трудно, мало ли кому он не нравится. Надо бабушке сказать!
Я попыталась поговорить с ней, но она не обращала на меня внимания, поглощенная последним разговором с подругой. Все попытки вызвать бабушку на беседу, пока мы не уехали, благополучно провалились. Что же делать?!
Деликатное покашливание коменданта напомнило, что пора уезжать. Стражи проводили нас за ворота и встали, перегораживая въезд, видимо, чтобы мы не попытались вернуться. Телега покатила по дороге прочь от города. Мы еще долго видели стоящую в воротах тетушку Миранту, которая на прощание махала нам рукой, и сами махали в ответ.
Бабушка была молчалива, я тоже помалкивала, размышляя о том, как лучше ей рассказать о том, что я узнала, и говорить ли вообще? И можно ли говорить об этом при возчике? Я не знала, что предпринять и кому верить, и потихоньку начала паниковать.
Когда мы добрались до удобной полянки, на которой Евстахий предложил заночевать, моя паника достигла предела — еще чуть-чуть, и я бы начала шарахаться от каждого его движения. Дождавшись, пока он уйдет за хворостом, я подошла к бабушке и тихо сказала:
— Бабушка, ты сегодня постарайся не спать.
— А почему? — бабушка удивленно подняла брови.
— Когда мы выезжали из города, комендант мне сказал, что наш возчик — убийца. Он убил приемного сына. Наверное, нам все-таки стоило задержаться в городе...
— Я все равно бы не стала задерживаться, — ответила она. — Убийца, говоришь? Да, Миранта что-то такое упоминала... Еще предупредила, чтобы я не верила в подобную чепуху.
— Почему?! — я была поражена бабушкиной беспечностью. Разве можно в такой ситуации не доверять предупреждению коменданта, человека честного и опытного?
— Неужели ты думаешь, что Миранта нам желала зла?
Я помотала головой.
— Верена, ты должна научиться думать самостоятельно, а не слушать досужие разговоры разных прихлебателей бургомистра. Если ты так близко к сердцу приняла эту болтовню, давай прямо спросим Евстахия, что же произошло на самом деле. Нельзя же осуждать человека, не выслушав его версию произошедшего, — отчитала она меня.
— Может, не стоит? — мои опасения и неуверенность вспыхнули с новой силой.
— Нет уж, я не хочу, чтобы ты беспричинно боялась, — отрезала она.
Понимая, что разговаривать рассерженная бабушка не желает, я принялась ухаживать за своими конями: расседлала Серко, сняла с Буяна недоуздок, вычистила их, стреножила и отпустила гулять.
Едва я закончила заниматься животными, как в лагерь вернулся возчик с большой охапкой хвороста. Он развел огонь, а я занялась приготовлением еды и обустройством ночлега. Лишь под конец ужина, доселе молчавшая, бабушка заговорила:
— Миранта перед расставанием рассказала, что у вас недавно погиб приемный сын. А комендант предостерегал мою внучку от путешествия в вашем обществе и тоже ссылался на смерть мальчика. Может, расскажете, что с мальчиком случилось?
— Комендант убийцей, наверное, назвал, не так ли? — нехорошо усмехнувшись, спросил он.
Я почувствовала, как от ужаса на спине выступил холодный пот. Не стоило бабушке заводить этот разговор! Осторожно, стараясь, чтобы Евстахий не заметил, я потянулась за ножом. Конечно, с таким здоровенным мужчиной мне не совладать, но с оружием, хоть и с плохоньким, мне стало намного спокойнее.
— Не пытайся нас запугать! — гневно воскликнула бабушка, — Ишь, что выдумал! — она сунула ему в руки кружку с горячим чаем, — Вот, возьми, выпей и успокойся. Лучше расскажи все по порядку.
Воцарилось напряженное молчание. Возчик медленно выпил чай, не начиная разговора. Я уже не ожидала, что возчик нарушит затянувшуюся тишину, как вдруг он, тряхнув головой, произнес:
— Ну что же, слушайте, — и начал рассказ:
— Наш обоз возвращался из столицы. В этот раз, поддавшись уговорам приемного сына, я впервые взял его с собой, поэтому искренне радовался, что дорога не преподнесла нам никаких неприятных сюрпризов. И словно сглазил! Где-то на второй трети пути дорога проходит через ущелье и углубляется в лес. На ночлег мы остановились в сумерках. Поставили телеги в круг и начали обустраиваться: распрягли лошадей, выгрузили провизию. Мы развели костры, поставили еду на огонь...И тут раздался крик, крик моего сына. У меня на мгновение замерло сердце, испугавшись за мальчика, я кинулся в лес, не разбирая дороги. Он лежал без сознания на мокрой от крови траве недалеко от лагеря. Осторожно подняв мальчика на руки, вернувшись к огню и обрабатывая рваные края ран сына, я пытался понять, кто же на него напал. Мальчик стонал и метался в бреду до самой полуночи. Меняя очередную холодную примочку у сына на лбу, увидел, что черты его лица словно "поплыли", уши заострились, из под верхней губы выступили длинные клыки... А через мгновение, существо, утратившее всякое сходство с человеком, попыталось вцепиться мне в горло. Спасли меня только непроизвольно вскинутая рука, да одетая на ночь теплая куртка, толстую кожу которой твари не удалось прокусить сходу. Счет шел на секунды. Выхватив из-за пояса нож, я вонзил его в грудь монстра, а затем нанес дико взвизгнувшей отшатнувшейся твари удар в сердце. И еще один! И еще, и еще!.. В себя я пришел над бездыханным телом существа, бесформенной грудой лежащем на земле. А остальные возчики... Все произошло так быстро, что никто не успел вмешаться, и только когда я, склонившись над телом сына, пытался отрезать ему голову судорожно зажатым в руке ножом, оцепенение с людей спало. Все засуетились, загомонили, мне принесли топор.
Он замолчал, повесив голову, было видно, что рассказ дался ему нелегко. Услышанное поразило меня до глубины души. С одной стороны я не могла поверить в реальность произошедшего, с другой — я чувствовала, что вся эта история, поведанная Евстахием, чистая правда. Тем временем Евстахий собрался с силами и закончил рассказ:
— После схватки я был как в бреду, все никак не мог поверить, что мой мальчик мог превратиться в нежить. Как жить дальше, он единственный, что оставалось от моей семьи, — он вздохнул и продолжил, — Ночью мы не стали хоронить тело, слишком уж были напуганы. Но, стоило первым лучам солнца осветить обезглавленный труп, как исчезли клыки и когти, вновь изменились черты лица лежащей рядом головы... Передо мной снова был мой сын, и теперь уже не верилось, что ночью он превращался в монстра. Мы его похоронили на краю поляны под кленом, он очень любил клены осенью. А потом пошли шепотки, сначала тихо за спиной, а потом уже и в лицо, что можно было мальчика спасти, что я слишком жестоко поступил, а то и вовсе, что я специально сына убил, чтобы его долей матерью оставленного наследства завладеть. Да только не было у меня другого выхода! Не было! — воскликнул он со слезами на глазах.
На поляне воцарилось молчание. Мы с бабушкой пытались осмыслить услышанное.
— Я должна перед тобой извиниться, — спустя некоторое время сказала бабушка, — я не думала, что у тебя случилось такое горе. Я не должна была так беззастенчиво пользоваться твоим состоянием.
Он вдруг улыбнулся:
— О да, вы были коварны. Я не сразу, но догадался, что этот спектакль разыгрывался специально. Хотя, вряд ли стоило удивляться...
Бабушка удивленно подняла брови.
— У вас довольно любопытная репутация в городе, вы далеко не так безобидны, как кажетесь, — пояснил мужчина.
Дождавшись, пока бабушка отойдет в ближайшие кусты, я подошла к возчику:
— Я тоже хочу перед вами извиниться. Я должна была поверить ручательству тетушки Миранты, а не чужим словам.
— Ничего, — он погладил меня по голове, — Ты молода, а тут еще и ответственность за бабушку легла на твои плечи. Ты имела полное право волноваться за вашу безопасность.
— Вы не сердитесь? — спросила я, заглядывая ему в глаза.
— Нет.
— Спасибо.
— Вы долго еще беседовать будете? Ложитесь спать, завтра вставать рано, — вмешалась бабушка. Ой, а я и не заметила, что она вернулась!
Завернувшись в одеяло, я лежала у костра и думала обо всем произошедшем за день. Рассказ Евстахия не давал мне покоя. Раз за разом вспоминая его, я думала, как легко обвинить человека и как тяжело оправдаться в том, что вынужден был совершить. Сколько ни доказывай, что иначе нельзя было поступить, все равно найдутся люди, которые будут утверждать обратное.
Засыпая, я дала себе слово, что буду стараться не принимать слишком поспешных и необдуманных решений, которые могут повлиять на чью-то судьбу.
Наше путешествие продолжалось. Бабушка и возчик давно и с взаимной симпатией беседовали о его путешествиях по разным городам. К моему немалому удивлению оказалось, что бабушка во многих из них хоть недолго, но была. Я думала, что все знаю о жизни бабушки, а оказалось, что это далеко не так. Судя по ее словам, молодость у нее была довольно бурная. Интересно, что и почему она скрывала и до сих пор скрывает от меня.
Очень хотелось послушать их разговор, но я довольно неловко чувствовала себя перед Евстахием, поэтому воспользовалась предлогом, чтобы не находиться долго в их обществе. Предлог нашелся быстро, надо было заниматься с моими четвероногими приобретениями. То заметно отставая, то уезжая вперед, я старалась уделять им одинаковое количество внимания, по очереди выезжая верхом, чтобы они не чувствовали себя заброшенными. Мне было довольно тяжело поровну делить свое внимание, тем более когда один из них является твоим любимцем, а второй — обуза, но Буян-то в этой ситуации не виноват. Передо мной все острее вставал вопрос о том, что же с ним делать.
