| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И основная проблема была как раз с пропихиванием на юг дополнительных войск. Ведь к северу — в полосе Киев-Полтава-Курск-Елец-Тула-Рязань-Пенза шла грандиозная — нет, грандиознейшая ! — Битва. Если считать со всеми изгибами от Могилева до Сталинграда, то длина южного фронта получалась более трех тысяч километров (это я не учитываю остальные участки фронта — наш — западный и юго-западный и РККА к югу от Сталинграда до Астрахани, а еще прибалтийский у нас и РККА, Карельский у РККА, Донбасский и Кавказский у нас), из них на нашу часть приходилось всего 1200 километров, а остальное "досталось" РККА, причем немцы таки перерубили выступ Пенза-Тамбов-Липецк-Елец, который Красная Армия удерживала уже третий месяц, даже когда фрицы вышли в его тыл — к северу — на Тулу, Калугу, и на восток — в сторону Пензы. Войск на такое пространство не хватало ни одной из сторон, поэтому на большей части фронта шла маневренная война, и лишь на некоторых участках стороны смогли сформировать устойчивую и плотную оборону — в основном на тех, что войска занимали к началу этой битвы — такие участки были у РККА — вокруг Ельца и к северу от Сталинграда — остальные участки представляли собой наспех скроенную оборону. Мы же сдвинулись от своей первоначальной линии обороны и так же латали дыры и маневрировали.
Впрочем, немецкая оборона была такой же дырявой. К сожалению, они прорвали-таки в конце августа слитным ударом с севера и юга оборону РККА в районе Пензы и окружили советские войска — образовался огромный котел по линии Елец-Липецк-Тамбов и дальше на восток — длиной 350 километров и высотой в 100. И после этого ушли в глухую оборону, вытащили из боев свои подвижные части и к 10 сентября перебросили их на наш участок. Мы как раз рвались на юг, к Кавказу, все внимание было направлено именно на то направление, а ситуация на восточном фланге казалась стабильной, поэтому поначалу не отследили появление пленных из частей с другими номерами и эмблемами. А к середине сентября немцы подтянули тылы и вдарили. Вдарили они и с запада, и этим слитным ударом немцы начали перерубать нарост, который протянули вниз по карте наши части. И это несмотря на те события, что сейчас разворачивались на западном и юго-западном участках нашего фронта (о чем расскажу позднее) — немцы справедливо полагали, что если они уничтожат наши войска на южном фасе, то "западным" соединениям волей-неволей придется оттягиваться назад. В принципе, на таком же замысле основывались и их планы летнего наступления — из захваченных карт, штабных документов, допросов высокопоставленных пленных следовало, что немцы планировали пробиться к Смоленску и Минску и затем либо окружить и разгромить наши части, либо обменять вновь захваченные территории на Кенигсберг и другие немецкие земли, что мы захватили годом ранее — хотели уберечь от боев исконно немецкие территории, сохранить в целости и здания, и население. Но такая хитрая многоходовка разбилась о стойкость советских войск — как наших, так и РККА. И тут выстрелил второй замысел их плана — хотя наступление и шло по расходящимся направлениям — на северо-запад против нас и на северо-восток против РККА, но эти ветви могли в случае чего поддержать друг друга. Сейчас это самое "в случае чего" и наступило.
Тем более что у нас-то как таковой обороны на новых рубежах и не было — наспех созданные опорные пункты, без развитой системы окопов и уж тем более сплошного перекрытия местности, в лучшем случае — лишь с огневой связью между опорниками. Да еще под ногами путались эти выходящие из-под Брянска волны недобитков, которых оставалось немало — все тут как превратилось в июле в мешанину наших и немецких подразделений, так уже почти два месяца и пребывало в таком состоянии — отсутствие явного фронта, лишь едва возникающие и тут же пропадающие участки обороны, блуждающие котлы, в которые попадали то наши, то немецкие части, причем сегодня наша часть могла окружить немецкую, а завтра проходящий рядом другой котел, в котором была другая немецкая часть, наоборот, создавал окружение для нашей части — два котла как бы обволакивали одну из стенок, создавая внутри пузырь с нашими войсками, которые до того удерживали внутри немецкие, а через день все менялось местами — чехарда и хаос. Добавляли радости и прорывы немецких частей извне, наши выпады наружу — все это не способствовало стабилизации обстановки, да мы к ней особо и не стремились — мы реализовывали свое преимущество в подвижности, а биться в сплошную оборону — ну совсем не хотелось.
К середине сентября все, правда, начинало устаканиваться, но мы-то рвались дальше на юг — и там также образовывались анклавы из наших войск и освобожденных территорий, которые были связаны тонкими перешейками, которые периодически перерубались какими-то залетными немецкими частями — так, сообщение между Белгородом и Изюмом за какие-то две недели немцы перерубали к востоку от Харькова три раза, а мы его восстанавливали два раза и к середине сентября Изюм-Славянск-Краматорск-Дружковка — 70 на 20 километров — были в изоляции, к востоку от них были еще две наши "плюхи" — Рубежное-Северодонецк-Лисичанск в тридцати километрах и гордый Ворошиловград (бывший и будущий Луганск) еще в сорока, в тридцати километрах южнее Дружковки — Горловка-Енакиево 20 на 30 километров, в сорока километрах восточнее еще держался Красный Луч ну и в 80 километрах к востоку шли бои за Шахты-Новочеркасск-Ростов — 100 на 40 километров, а там уж в 50 километрах к югу начиналась наша Кубань, на которой было сравнительно спокойно — после нашего рейда на юг немцы все пытались восстановить транспортные артерии, которые мы постарались перекрыть перечисленными выше освобожденными районами — непосредственно их территориями либо рейдами из них. А Горловка, Енакиево, Артемовск, Алчевск, Стаханов и еще несколько освобожденных нами городов и поселков были временно потеряны, но основные транспортные пути мы пока удерживали, и немцам приходилось изрядно попетлять, чтобы протащить колонны грузовиков с запада на восток — даже без учета нападений наших ДРГ и партизан их транспортные пути удлинились в два раза, а о железнодорожном транспорте им можно было просто забыть.
И вот теперь немцы жахнули по нашим территориям к северу — благо оттуда ушло много войск на юг, а подойти достаточно свежих частей еще не успело — люди занимались уничтожением и преследованием "брянских" котлов, отходивших на юг — после выхода части немецких войск из котлов они стали стремительно схлопываться — наши подразделения проламывали оборону, входили в прорыв подвижными соединениями — ротами, а то и взводами — лишь бы создать еще один рубеж в тылу котла. И часть батальонов, выполнив задачи по уничтожению куска противостоящего им фронта, снимались с захваченных позиций, грузились на транспорт и отправлялись на юг — лавина войск как стронулась в начале августа, так неспешно и сползала все дальше и дальше. Но — медленно, мы старались протолкнуть как можно войск как можно дальше на юг, чтобы застолбить территорию, поэтому середина оставалась "голой". Вот немцы и воткнули клинья в нашу оборону на восточном — севернее Курска — и западном — в направлении на Чернигов — фасах нашего фронта.
Воткнули и начали их расширять — наши войска там были в движении и пришлось принимать врага на малооборудованных позициях, а то и вовсе вести встречные бои. В итоге немцы за двенадцать дней все-таки пробили коридор с запада и востока и соединились, отрезав нашу южную группировку — по нашим подсчетам, в наступлении участвовало шесть танковых и четыре мотопехотных дивизий, а пехотные еще подтягивались. Заодно отрезали Киев, в котором еще продолжались бои, ну а Полтава и так была в окружении. Вот только кто кого окружил, было пока непонятно — их коридор был шириной десять-двадцать километров, а длиной — почти четыреста, и его стенки постоянно уплотнялись нашими войсками, тогда как немцы растянули свои порядки и теперь только и могли что окопаться в опорниках и вести активную оборону на остальных участках. Ну, с их-то проходимостью ... немцев можно было бы и пожалеть, но вместо этого мы их будем бить. Тем более что немецкой авиации на коридором не было, тогда как наша там господствовала, особенно когда были выбиты все немецкие ЗСУ.
Пожалуй, единственным плюсом для немцев было то, что они смогли высвободить пару небольших котлов, образовавшихся отходящими еще из-под Брянска частями, да собрать несколько тысяч разрозненных солдат и офицеров из групп, а то и одиночек, пробиравшихся на юг. А в остальном — их подвижные соединения влезли на освобожденную нами территорию и там и увязли в наших частях — немецкая пехота продвигалась с запада существенно медленнее, поэтому танкистам и мотопехоте приходилось воевать один-на-один со всей нашей силой — это был шанс. И сил чтобы добить хотя бы южную группировку наших войск, у немцев пока не наблюдалось — если с юга они постоянно подбрасывали свежие части и подвозили топливо и боеприпасы, то "коридорным" приходилось экономить каждый снаряд, каждый патрон, каждый литр — все пути подвоза находились под нашим воздушным и наземным террором — между немецкими опорниками хватало промежутков, через которые внутрь коридора просачивались наши ДРГ. Снова начиналась наша любимая игра "раствори фрица", когда недостаточно плотные порядки немецких войск позволяли проникать в их тыл и наносить удары оттуда — мелкие, но постоянно, что, при отсутствии подкреплений, делало их боевые порядки лишь еще дырявее.
Мы же как-то не особо беспокоились насчет сложившейся ситуации. Ну да — получили огромный котел и два маленьких, да на Донбассе и Дону четыре штуки, ну и Кубань с Кавказом были отрезаны от наших территорий. Но мы воевали в обстановке полного окружения уже два года, и кое-чему научились. Прорывы и рейды ДРГ — это ладно, само собой разумеющееся дело. Но и подпитка котлов была у нас поставлена на довольно высокий уровень — я все-таки не зря налегал в том числе на транспортную авиацию, пусть даже в ущерб истребительной — сейчас наши авиатранспортные полки могли поднять в воздух за один раз более тысячи тонн груза — четыреста Аистов по полтонны если недалеко, триста однотонных транспортников, которые мы выпускали начиная с с осени сорок первого, сотня трехтонников и двадцать пять новейших самолетов на десять тонн. И при случае могли привлекать истребители и штурмовики — двести-триста килограммов на семьсот самолетов — тоже неплохой приварок. Ну и высотники — все сорок штук — могли нести две тонны на дальности до трех тысяч километров. Но даже если не привлекать к снабжению боевые самолеты, то и транспортная авиация была способна на многое — они выполняли минимум пять рейсов в сутки, а бывали дни, что и десять рейсов — тогда сменные экипажи и техники, конечно, работали на износ, но и летные часы наращивались довольно быстро — а ведь большинство пилотов только и мечтало, что отлетают необходимый стаж в двести часов и наконец-то пересядут на боевую технику — сначала штурмовики, а там, глядишь, и истребители. Топливо, конечно, сгорало со страшной силой — даже с учетом захваченных у немцев запасов к середине октября нам придется снизить интенсивность полетов до одного вылета в сутки. Но пока была возможность летать — мы летали, так что котлы не испытывали какой-то нужды и были способны держаться чуть ли не вечно. Правда, в последнее время немцы уже подтянули сюда более сотни истребителей, но не группировали их на аэроузлах, а искусно прятали от ударов наших высотников, поэтому транспортники все чаще приходилось собирать в колонны и отправлять под прикрытием истребителей. Да и погода все боле портилась — начинались осенние дожди. Но три недели вроде должны продержаться, а там уж подтянем достаточно сил, чтобы восстановить наземное сообщение между освобожденными территориями. Ведь тысяча тонн — это колонна из трехсот трехтонных грузовиков, но перемещающихся со скоростью двести-триста километров в час. А таких "колонн" мы отправляли пять каждые сутки — все-таки часть Аистов постоянно использовалась в качестве легких штурмовиков, да и работала транспортная авиация не только на южное направление.
К тому же мы вывезли к себе с этих территорий более пяти миллионов человек местных жителей, что также снижало нагрузку на нашу транспортную систему — меньше ртов приходилось кормить с помощью авиатранспорта, наоборот — сделанные ими запасы использовались нашими войсками. Но с "новичками" появлялись и новые проблемы. Конечно, околхоживание сильно ударило по крестьянству, но немецкая оккупация ударила по нему еще больше, поэтому сейчас многие ожидали от нас какого-то чуда. К тому же среди крестьянства ходили слухи, что у нас не загоняют людей в колхозы, поэтому многие надеялись получить личное пользование свой участок земли и жить на нем припеваючи. Вот черт ! Это же — явно пойти против партии и правительства. Да, мы пока не сгоняли крестьян в колхозы, но и советская власть до войны не делала такого на землях Западной Белоруссии, а мы лишь продолжили эту политику.
Те, кто хотел перейти в колхозы, конечно же, переходил, тем более что именно эти хозяйства прежде всего насыщались техникой, скотом, удобрениями, семенами. Тем более что в армию ушло много мужчин, в том числе единоличников, и их наделы временно прирезались к совхозным землям. Ну так и было сказано — "временно", поэтому-то народ, хотя и опасался, что обманут, но была и надежда, что все-таки землю вернут обратно. Мы, конечно, не обманывали, и тем, кого комиссовали по ранению, землю возвращали — и это давало надежду остальным, что и в самом деле не обманут. Но было немало и таких, кто оставался единоличником — из тех, кто в армию не проходил по возрасту или у кого было много подрастающих мужчин, к армии не годных также по возрасту, но "еще" — то есть в таких хозяйствах были работники, которые сами могли тянуть свои наделы. Да, у них не было другой рабочей силы — военнопленных мы отправляли на работы прежде всего в совхозы, затем — в колхозы, на дорожное строительство, на заводы, в шахты — в зависимости от их специальности, так что единоличникам этого трудового ресурса не доставалось вовсе.
Но они не были нами забыты — мы навязали им как минимум обязательную вспашку их наделов МТСовской техникой, а сейчас уже шли в серию мини-трактора на десять лошадок — мы их начали выпускать, так как столкнулись с проблемой распашки и обработки огородов — рабочей силы стало меньше, а кормиться с огородов люди привыкли — вот и надрывались старики, женщины да дети на вскапывании картохи. А пускать туда мощные трактора — значит непродуктивно использовать их лошадиные силы — трактор не успеет разогнаться, как уже пора разворачиваться в обратную сторону — потери на маневрирование составляли более пятидесяти процентов работы такого трактора. Вот мы и запустили производство мини-тракторов, благо движки для мотоциклов пеклись нами как пирожки, и на эти тракторы мы ставили дефорсированную версию — чтобы подольше проработали. Пока мы выпускали такие трактора небольшой серией — по полсотни в неделю, но уже были отлажены автоматы по сварке рам, да и остальная оснастка избавилась от детских болезней, так что — вот сейчас разберемся с немецким нашествием — и к зиме запустим еще три линии, суммарной мощностью уже в пятьсот тракторов в неделю, чтобы к следующему сезону народ перешел на механическую тягу — я помнил о голоде 1946-47 годов и таким образом рассчитывал накопить сколько-то продовольствия в виде зерна, картофельного, молочного, яичного порошка, и тем самым уменьшить его последствия — не только у нас, но и по всему СССР. Под это же дело разрабатывались и схемы продажи тракторов в кредит, в лизинг, сдачу в аренду — лишь бы народ их брал, так как раздавать забесплатно — высока вероятность что запорят, а если за технику надо платить — будут относиться более бережно. Понятное дело, совхозам, колхозам и МТС они будут идти на более выгодных условиях и в первую очередь, а единоличникам — подороже. Под это же дело мы планировали поднять закупочные цены на продовольствие, и еще больше их поднять на переработанное продовольствие — чтобы, скажем, взятая в кредит линия по производству картофельного порошка окупилась бы лет за пять — эти линии мы еще только отрабатывали, так что начнем производство хорошо если к осени сорок четвертого, молочные пойдут чуть раньше, летом, яичные — чуть позже, уже зимой — в этом году все-равно не успеваем, так хоть в следующем успеть к сезонам сбора соответствующей продукции. Ну а там цены снова можно будет наверное подопустить. Еще посмотрим. Но тракторов должно быть много. Пока я рассчитывал за три года выпустить сто тысяч штук. Тем более что на эти мини-трактора можно было сажать и пацанов двенадцати-четырнадцати лет — мощность и размеры не такие уж большие, чтобы те смогли нанести серьезный урон новой техникой окружающим строениям и людям, зато они смогут дополнительно обработать многие тысячи гектаров земли. Ну и под эту технику стали выпускать и обвес — плуги, культиваторы, бороны, сеялки, сенокосилки, ворошители, клубнекопалки и еще с десяток наименований, вплоть до буровых установок на глубины до полусотни метров. И народ из единоличников внимательно присматривался, так как эта техника позволит обрабатывать их наделы без надрыва, то есть качество жизни что в колхозах, что в единоличных хозяйствах, будет различаться, но не сильно, даже несмотря на более высокие налоги с единоличников — двужильные мужики собирались выдюжить все что угодно, лишь бы над ними не стоял какой-нибудь горлопан. И это еще смотря как повезет с руководителями колхозов — ежегодно у нас обновлялось примерно четверть руководителей — не справлялись — либо не хватало знаний, либо деловой хватки, либо наоборот — все пытались решить горлом — всех, конечно, отправляли на курсы, но с кадрами была беда.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
